Побег из Самары

Что можно сказать о зрителях, которые пришли посмотреть на постановку «Побега из Шоушенка» в самарский театр драмы? Их неизменно много. Генеральный директор усаживает «своих» на технически свободные места около пульта звукорежиссёра: «А что, министерские заняты?». Капельдинер взволнованно кивает. «И фсб-шные заняты?» Капельдинер взволнованно кивает. Билеты нужно покупать за месяц. И даже в ФСБ кому-то интересно, как из знаменитого кино, неизменно возглавляющего сотню лучших фильма мира, сделали спектакль, где зрителю известно всё: с чего началось, чем продолжается, кульминационные моменты и победительный финал. И чем, собственно, режиссер собрался здесь кого удивить, — думает много зрителей, рассаживаясь на бархатные кресла, вынимая лорнетки из сумочек, расшитых пайетками, — когда этот, как его, никого не убивал, а другой, который негр, тот найдет под дубом сумму в долларах и уедет к Тихому океану.

Театральные режиссеры ставят одни и те же спектакли, это вообще такое правило театра, первое начало, и про «Ревизоре» все с седьмого класса средней школы знают, что Хлестаков окажется проходимцем, а жена губернатора – дамой, приятной во всех отношениях. Но каждый спектакль рождается сейчас и существует определенные сюжетом два-три часа. И даже если в Малом театре Ермолова так играла бесприданницу Ларису Огудалову, что рыдал весь зал, и партер, и самые дешевые места на балконе, то она – не канон, не академический метр в палате мер и весов.

А фильм «Побег из Шоушенка» — именно канон, именно академический метр. Одна из лучших (после «Сияния») экранизация Кинга, и никакой, конечно, не триллер и криминал, а философская и экзистенциальная притча об одиночестве и стремлении к свободе. Такой её написал Стивен Кинг, такой её поставил Вячеслав Гвоздков.

Поднимается занавес, одновременно опускается решетка. Она будет ездить вверх-вниз, обозначая и не давая забыть зрителю о том, что действие происходит в тюрьме. Некоторые мизансцены совершенно зарешечены, некоторые – вполовину, а иногда решетки нет вообще. На сцене – человек двадцать американских заключенных, ни в чем не в полосатом, конечно, а в джинсах и грубых майках (как и в кино; во время просмотра ловишь себя на мысли, что 30 лет назад за такую вот униформу заключенного можно было отдать без жалости почку).

Декорации нарочито грубы, но убедительны – два этажа камер, синие лампы, не гаснущие никогда. Сцен, где заняты два-три актера — минимум, чаще – целая толпа мужчин разного возраста; и это тоже реплика в сторону тюрьмы, где никогда не остаешься один. Вроде бы.

Реквизит, все эти столы-лавки и чаны с грязным бельем (прачечная), и кровать Энди Дюфрейна таскают под полным приглядом зрителей сами актеры; ну, в конце концов, заключенные в тюрьме тяжело работают и всегда заняты, ведь так?

В роли Моргана Фримана вовсе не негр, здесь постановщик возвращается к первоисточнику – в повести Кинга великий «доставала» Ред – ирландец. В кино Морган Фриман однозначно переигрывает Тима Роббинса, благодаря своей актерской харизме и общему очарованию. То же самое происходит и в спектакле, где с первого акта наблюдаешь именно за «Фриманом».

Самарский «Побег» лишён сильного эпизода с трансляцией Дюфрейном арии по местному радио из кабинета начальника тюрьмы, но зато лихо играет ансамбль заключенных, есть целый контрабас, и вообще это какой-то «Billy’s Band»; но отрываются, разумеется, не по-питерски, а прекрасно исполняют нечто на мотив «Бомбардировщиков»: «мы летим, ковыляя во мгле». На честном слове и одном крыле залихватски отплясывают буквально в своих грубых башмаках, в которых несколькими сценами позже будут маршировать, выстроившись свиньей – так режиссер прокомментировал убийство «мальчика рок-н-ролла» — Томми Уильмса. Сцена по-настоящему страшная – мужчины медленно и мощно двигаются вперед, речитативом распевая «не стану я в земле лежать», и это немедленно возвращает мысли к русскому бунту, когда вот так же мужики встанут и пойдут убивать, потому что бесконечность бывает только в математике, а в жизни есть предел у всего, и у самого каменного терпения есть.

«Страх — это кандалы. Надежда — это свобода» – такой слоган был у кино. «Надежда – хорошая штука, — говорит Дюфрейн, — она умирает последней». Такой слоган себе современное российское общество вполне могло бы выбрать девизом. Поэтому и полон зал. Идея спектакля: терпеть, терпеть, терпеть, а потом махнуть к чертям сквозь постер Риты Хейворт и пять футбольных полей канализационных труб. А не получится – всегда можно изобрести порох и разнести Шоушенк вдребезги.

Смотрите, опять аншлаг. Билеты за месяц нужно покупать. Министерские места заняты, и фсб-шные заняты, капельдинеры взволнованы. Социально-политический театр в России на большом подъеме, и это неизбежно при существующей власти – лживой и равнодушной до нужд многотысячной черни. Классический театр мало кому никому интересен – ну какая «Женитьба», когда Надежде Савченко дали срок, под Тулой полиция бьёт цыган, мэр города погибших дорог судится с поэтом за слово «…». Зато теперь у нас под ногами плещется Тихий океан Гвоздкова – так эффектно заканчивается спектакль, и можно поверить, что если усердно трудиться и крепко надеяться, то условные воды свободы омоют и наши с вами, соотечественники, щиколотки.

5bde0e5d-629b-4476-aa31-014f8a8c4594

e9f9eae5-3a5c-465c-a4cd-014f8a8c36b2

фото: Волга Ньюс

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.