В школьной раздевалке, в круглосуточной сауне, в больничной палате, лифте торгового центра, приемной депутата, редакции газеты «Тюрьма и воля», на языке у болтушки, в твоей голове.
.jpg)
Они познакомились в реабилитационном центре, в медицинском его отделении. Это был хороший центр, алкоголиков и наркоманов тут называли пациентами и держали в удобных двухместных палатах, санузла не прилагалось, потому что кто может знать, что пациент захочет сделать в обособленном туалете. Так что санузел был общий, в середине коридора, и дверь там запиралась только снаружи, как и все двери тут. Аню привез на слегка пожилой «тойоте» ее папа, настоящий красавец, с недлинной бородой и рыжими усами.
«Настоящий красавец, — так прямо и сказала медицинская сестра Анжела санитару Эдику, — просто викинг какой-то. Жаль, женат. Как и все они». Но санитару Эдику недосуг было рассматривать предположительного красавца, потому что он тягал из специального сундука «вязки», намереваясь этими вязками приторочить Аню к кровати. Дело в том, что Аня совершенно не планировала оставаться в реабилитационном центре, а наоборот – рассчитывала еще немного выпить и покурить. Текущим вечером, и завтрашним тоже, ну и так далее. Анин отец, настоящий красавец, подробно отвечал на вопросы принимающего психиатра-нарколога: последний раз Аня была трезвой приблизительно двадцатого декабря, в сутки она употребляет банок двадцать –двадцать пять слабоалкогольного коктейля типа «ягуар». Далее Анин отец завел разговор о том, что дней десять из означенного срока (с двадцатого декабря) Аня вообще отсутствовала, а когда вернулась, спала тридцать шесть часов кряду, а потом пыталась насильно продать соседу напольную вазу с подсолнухами производства еще ГДР.
«Подождите, — сказала психиатр-нарколог, — не торопитесь. Мне важно подсчитать этиловый эквивалент этих ваших коктейлей. Сейчас сверюсь с таблицей».
И доктор вынула аккуратно заламинированную таблицу, где всему назначалась своя цена: 100 граммов пива стоило 3,6 граммов спирта, 100 граммов столового вина – 9,5 граммов спирта, а сто граммов коктейля «джин с тоником» – 7, 1.
Таблицей-то и заинтересовалась крепко надушенная ванилью дама со сложной, парикмахерского происхождения, прической. В данный момент она никого в центр не сдавала, так как сделала это три дня назад, вверив процедурам детокса свою дочь Тамару.
«А водка-то? – спросила она громко, даже пристав с неудобного стула, — водка сколько весит? В этих ваших эквивалентах?»
Доктор посмотрела на нее с упреком. Мало того, что беспокойная родительница нарушала правила внутреннего распорядка клиники, наезжая дважды в день с лоснящимися от воска яблоками и колючими ананасами, так она еще и всякий раз стремилась побеседовать с персоналом, требуя, чтобы Тамару лечили как можно лучше. И дали гарантии пожизненной трезвости.
«Водка, известное дело, — строго сказала психиатр-нарколог, — содержит сорок граммов спирта в своих ста. Поэтому она и называется — водка».
Ванильная дама зарделась теплым румянцем, закашлялась, прикрыла рот неловко рукой в перчатке. Анин папа с интересом взглянул на соседку по несчастью, выказывающую столь нехарактерные для кабинета психиатра-нарколога чувства, как смущение. Анин папа подумал, что давно не видел людей, которым за что-то стыдно. И он громко сказал тогда психиатру-наркологу, с подчеркнутой симпатией глядя на ванильную даму, сказал: «Вообще-то «водка» — название чисто русского происхождения, образованное от уменьшительного: «вода-водичка-водочка». А ваш вывод – нелогичен».
Может быть, с логикой у психиатра-нарколога было и вправду не очень гладко, но деньги реабилитационный центр брал не за какую-то там логику. Аня хорошо об этом знала, так как за последний год побывала уже в трех разных медицинских учреждениях подобной направленности. Из первого она пыталась бежать сквозь решетку на окне, застряла головой и ушами, вызывали МЧС с электроинструментом, стоимость услуги включили в общий счет, погашенный Аниным папой, настоящим красавцем. Во втором центре Аня пыталась соблазнить охранника, и со всем простодушием абстиненции сунулась расстегивать тому униформенные брюки цвета легированной стали, а в третьем ей сразу не понравились эти веревки по рукам и ногам; Аню до этого не вязали.
Теперь на правах профессионала она делилась информацией с новичком Тамарой — распластанная на койке, но уже без узлов на щиколотках и запястьях. В предплечье – игла от капельницы. Капельница поднята высоко на специальном держателе. Аня знает, что если мешок с физраствором опустить ниже уровня сердца, то в прозрачных трубках зазмеится красное — венозная кровь, согласно закону сообщающихся сосудов.
«Везде одна и та же шняга, — говорила Аня слабым голосом, — отнимают телефон, никаких свиданий, никаких передач. Курить можно, но под наблюдением. Если возникать, то колют какую-то шнягу, и ты будто бы спишь, да только не спишь, а мучаешься на самом деле».
Анино лицо выражало как раз муку. Ее крашеные в разные цвета волосы прилипли к потному, в испарине, лбу. Бровь Ани была разбита, и синяк уже благополучно стек под глаз, раскрасив веки темно-лиловым. Ухо Ани было надорвано, и как бы с трудом удерживалось на голове. Новичок-Тамара, второй день как трезвая, неожиданно села перед Аниной бедной головой на корточки и положила ладонь на локтевой сгиб её худой руки.
«Но самое мерзкое, — говорила Аня, — это когда переводят в отделение реабилитации. Прошлый раз я как думала: пять дней, и досвидос. Гуд бай, Америка, о-о-о. А меня прямо в холле, прямо развернули, прямо под руки, прямо на второй этаж. На сорок пять дней, без связи, но с ежедневной работой в группах. Психотерапия — зверская вещь, особенно когда рядом сидят двадцать человек, и каждый хочет выпить».
Аня сделала паузу, пережидая, пока медицинская сестра Анжела с дьявольски спокойным лицом введет иглой новое лекарство внутримышечно.
«Выпить, или ширнуться, а вот еще у нас были в прошлый раз игроман и сексоголик, — с трудом завершила Аня, — так все хотели с ними дружить… потому что… хоть что-то новое…». Уронила подвижные верхние веки на нижние (одно — лиловое).
«Доброй вам ночи, спокойного сна», — цинично пожелала медицинская сестра, нашпиговав препаратом заодно Тамару. Вышла из палаты, но Тамара уснула не сразу, а легла к Ане на койку, потеснив щупальце системы, и еще добрых пятнадцать минут гладила Аню по макушке и затылку, тихо рассказывая о том, что пить сама начала совсем недавно, месяцев восемь, и сразу так страшно – водку, пол-литра за вечер. А почему, Тамара и сама не знает, ничего плохого с ней не случалось, просто скучно, что ли, без любви.
Медицинская сестра Анжела, разогнав из «места для курения» пациентов, устало щелкнула кнопкой электрочайника; на зов пришел санитар Эдик. Выставил от себя к столу жестянку с печеньем и молочный шоколад. «Так кто там, — переспросил, — настоящий красавец и чуть ли не викинг?»
«Да господи, — с правильным выражением сказала Анжела, — я люблю только тебя, ты же знаешь».
Тут неплохо упомянуть, что тем временем в слегка пожилой «тойоте» страстно целуются Анин папа с Тамариной мамой — прическа Тамариной мамы далека от совершенства, Анин папа свободной рукой выставил в телефоне автономный режим — но это уже было бы слишком. Хоть бытует мнение, что слишком много любви не бывает, и она действительно повсюду. В твоей голове, закушенной губе, срезанных цветах, архиве входящих сообщений, в коктейле «кровавая мэри», содержащем одиннадцать граммов чистого спирта.
