20 февраля АвтоВАЗ торжественно вернулся к 5-дневной рабочей неделе после года четырехневки, однако праздника не получилось: одновременно предприятие официально сообщило о том, что в ближайшее время будут уволены 740 человек, «не занятых в основной производственной деятельности». Напомним, что за три последних года завод сократил порядка 17 000 рабочих и служащих. Всего в городе живет тысяч восемьсот человек. Тольятти недавно официально признан моногородом, а неофициально там всегда всё крутилось вокруг автозавода: жизнь, смерть и деньги.
Тольяттинцы не верят в 740 человек; на заводе говорят, что сократят минимум две тысячи, а то и девять. Николя Мор выступил с опровержением: «Мы не собираемся запускать какой-то серьезной программы по сокращению персонала», сказал глава завода и пообещал каждому уволенному подыскать новое место работы. В это тольяттинцы тоже не верят.
Очень сложно, почти невозможно поговорить с кем-нибудь из уцелевших заводчан, все они связаны договорами о неразглашении коммерческой информации, все они держатся за рабочие места и боятся увольнений. Только длительное личное знакомство делает вероятной беседу такого рода, да и то – с массой условностей.
— На самом деле, очень легко вычислить, кто я, если ты напишешь, что мы вместе учились. И уточнишь, где, — говорит мой собеседник. Он это говорит по телефону. Я пытаюсь назначить встречу. Собеседник не очень хочет. Совсем не хочет.
— Я запутаю всех, — обещаю я, — скажу, что ты преподавал мне на бухгалтерских курсах.
— Ты напишешь, — не сдаётся собеседник, — сколько и какого пола у меня детей, и все сразу поймут.
— Я навру! – убеждаю я, — вообще напропалую навру. У тебя будет как будто бы четверо детей, и все – девочки.
— Только не четыре девочки! – пугается собеседник, — тогда все решат, что я – инженер с соседнего участка, его уволят, а это будет подло.
— А ты же знаешь, — говорю я, — что буквально сегодня начались продажи ЛАДЫ-ВЕСТЫ в Германии? 12 тысяч евро она там будет стоить.
— А мы-то тут причем, — сердится товарищ, — Весту в Ижевске собирают. Развалили завод. Не приезжай. Нечего мне тебе сказать.
В итоге я все-таки еду, еду в Тольятти, где должна буду отыскать сначала ВАЗовский дворец культуры, и где-то рядом с ним паб «Ведро гвоздей». Дворец культуры громоздкий, похож очертаниями на мавзолей Ленина, только больше и безобразнее. Серое неопрятное здание, красные буквы на фасаде – ДКИТ. Это означает – дворец культуры, искусства и творчества. «ДКиТ ВАЗа является самым крупным культурным центром города. Обширная площадь и продуманная инфраструктура комплекса позволили создать крупнейшую в городе концертно-театральную площадку, а также объединить под одной крышей множество самобытных коллективов. ДКиТ ВАЗа предлагает к услугам горожан большой концертный зал на 1273 места, малый зал почти на 300 мест, танцевальный зал, хореографические и вокальные классы, репетиционные аудитории, литературную гостиную, просторные холлы», — так говорится на официальном сайте дворца. Гостиная с двумя «нн». В данный момент самобытных коллективов не видно, сырой ветер с Волги гонит белесый пакет недорогого супермаркета. Три бродячих собаки преследуют четвертую, тоже бродячую. Четырехполосное шоссе почищено плохо, посередине – газон. Тоже под снегом. Заборчик ограждение почти не виден. Сугробы велики. В области вообще обещают рекордный по объему паводок.
Старые блочные дома со страшными округлыми балконами, застекленными черт-те чем. Новые краснокирпичные дома с обширными парковками. Железный забор не вокруг чего, а просто так. Какая-то церковь. К церкви примыкает непонятного назначения дом – четыре этажа, островерхая крыша. Хотя чего тут непонятного. Живет, поди, святой отец.
Рядом останавливается такси. На серебристом его боку желтыми буквами веселая надпись – МАЙАМИ. Как еще назвать таксомоторную компанию в Тольятти, с другой стороны. Из буквы «иван краткий» растет пальма. Из автомобиля выпрыгивает в меру безумный человек. Суетится.
— Шлюхи где? – кричит мне. – На Московском нет, на Победе – нет!
Шофер нехотя выползает со своего места. Подходит к пассажиру.
— В Самару подались, брат, я же тебе говорил.
Уезжают. В Самару? «Ведро гвоздей» оформлено под английскую телефонную будку – красный фасад и стилизованные окна. У входа – музыкальный автомат. Балки темного дерева, чугунные батареи с растительным орнаментом. Поллитра пива стоит четыреста рублей. Гренки с чесноком – семьдесят. Жар. Куриные грудки – триста. В заведении пустынно. Бармен ничего не начищает бокалов, смотрит какой-то футбол на большой плазме. Разброшены флаеры: каждый третий бокал виски бесплатно. У стойки сидит девушка в бейсболке козырьком назад. Говорит бармену, что если сегодня её не переведут зарплату, придется на выходные ехать к бабушке в Жигулевск. Надо же что-то есть, — говорит она, а бармен отвечает, что всё нормально, она здесь может сидеть сколько угодно, они же друзья, и он сейчас сделает ей «метеоритный дождь». По виду метеоритный дождь похож на молочный коктейль. На потолочной балке мелом написано 141111. Что это такое, хочу спросить у доброго бармена, но не успеваю. Появляется мой товарищ, по-шпионски озираясь, вместе с неизвестной женщиной в мохеровой старинной шапке, такие раньше любили медсестры в детских поликлиниках.
— Я вот подумал, — оживленно говорит, — что не буду с тобой общаться. Не нужно мне это. Мне каждый месяц двенадцать тысяч за ипотеку платить, и это еще на пять лет. Через пять лет приходи!
Я от негодования заикаюсь.
— А какого черта я тащилась в Тольятти ваш дддурацкий? – спрашиваю. – Гренки зачем жру эти тттупические?
— А вот Лена! – товарищ радостно пихает ко мне женщину в мохеровой шапке. – Лена Серегина. Соседка моя. Её все равно уже уволили. В прошлом году. Она тебе все и расскажет. А я пойду. Мне, если честно, даже сидеть с тобой страшно.
Я хватаю его за рукав пуховика невнятного цвета. Неужели розового?
— В позапрошлом меня сократили, — говорит меланхолично Лена Серегина. – Сначала в сорок девятый цех перевели, разнорабочей. А я ведь квалифицированный специалист, пятнадцать лет на конвейере кузова окрашивала. Весь технологический процесс наизусть знаю. И высокотемпературный, и низко. Предварительная обработка, нанесение функциональных слоев, нанесение покрывных материалов. Электрохимический ряд напряжений металлов хоть сейчас нарисую! А разнорабочая – это вон мусор убирать. Запчасти разгружать. Утилизировать брак. Ну и зарплата, конечно. Гораздо ниже. Посдежняя, помнится, восемь восемьсот была.
Лена горячится.
— Я на грунтовке старшей по смене стояла! По сорок тысяч поднимала! Ведь если кто думает, что автомобиль красят для понтов и лоску, так это не так. Лакокрасочное покрытие служит в первую очередь для защиты кузова от агрессивных воздействий. Ну и потом, некоторые участки конвейера – тяжелый труд. Еще и за профмастерство доплачивали. Дополнительные талоны на питание. Тридцать рублей за обед вычитали, девяносто завод доплачивал, а по дополнительным можно было второй обед взять, или сметаны домой, или масла.
— Сейчас профмастерство режут, — говорит тайный товарищ. — Индивидуальные показатели то есть. Бригадир прессового производства рассказывал, у них в прошлом году 966% профмастерства за квартал делили на 40 человек. Сейчас осталось — 860%. К концу года не останется вообще ничего. А «Индустриальный парк»? У нас же как, выдавливают с завода в «дочки» и прочую дребедень. Некий «Индустриальный парк». Что такое, никто толком не знает, но всем женщинам в декрете, во-первых, предлагают продлить его на лишний год, или говорят: «Мы вас переводим в Парк», они кивают и соглашаются. А там – неквалифицированный труд, какие-то малярные работы. Зато трындят, что средняя зарплата на ВАЗе – 35 тысяч!
Из газеты «Волжский автостроитель», вакансии для внутреннего перевода из незагруженных цехов в функционирующие:
Сварщик МКС в производствах сварки кузовов ПАП В0, СКП LADA 4×4, СКП (цех 41-6 цех сварки кузовов GM). Режим работы – двухсменный. Требуется мужской персонал старше 18 лет. Средняя заработная плата 26–28 тысяч рублей. Обращаться в корпус 170/3, каб. 10.
Литейщик МЛД, обрубщик в МтП. Режим работы – трёхсменный. Средняя заработная плата 23–25 тысяч рублей. Обращаться в корпус 20, каб. 317, тел. 64-26-98.
Стропальщик в ПрП. Режим работы – трёхсменный. Средняя заработная плата 22 тысячи рублей. Обращаться в корпус 06/1, каб. 114, тел. 64-27-64.
Маляр в ППИ. Режим работы – двухсменный. Средняя заработная плата 22 тысячи рублей. Обращаться в корпус 068/1, каб. 214, тел. 64-36-31
Слесарь МСР, наладчик, термист ТВЧ в МСП. Режим работы – двухсменный. Средняя заработная плата 19 и 21 тысяча рублей.
Термист ТВЧ в МСП. Режим работы – трёхсменный. Средняя заработная плата 20 тысяч рублей. Обращаться в отдел кадров на главном конвейере (юг), каб. 719, комната 2, тел. 73-80-42.
Лена просит пива. Ничего, что она выпьет пива? Сто лет не пила. Сейчас не до пива. Третий год Лена работает в цветочном киоске в Старике (Старый город, тольяттинский сленг). Третий год не может согреть руки – тянет ко мне красные, озябшие пальцы. Пальцы заметно трясутся. Суставы распухли. Приходится по восемь часов крутить букеты в холодном помещении, в холодной воде. А еще запретили чаевые делить! Чаевые для цветочницы – это святое.
— Противно, конечно, — говорит Лена, — раньше гордилась собой, рабочий человек, сама себе хозяйка. По городу ходила как по своей квартире! Всё тут было моё, мой завод. Даже в троллейбус садилась как в карету. А сейчас от моего дома до проходной всего один маршрут остался. Тринадцатый номер. Стояла, ждала. На маршрутке транспортные карты не принимают.
— Да ты легко отделалась, — говорит мой законспирированный товарищ. – Работу нашла. Цветочки, лепесточки. А Славка, вон…
Они молчат как-то особенно. Славка, классный сварной, 2 года назад сокращенный заводом «по согласованию сторон», подался работать вахтовым методом, куда-то под Сургут. До места службы добирались на электричке.
— Напился, попал под поезд, ампутировали обе ноги, — говорит Лена и спрашивает, можно ли выпить пива еще.
К нам за стол садится мужчина в залихватской бандане поверх седеющих волос. С ним утиная грудка с тушеной капустой. Мужчина говорит, что простите, но он подслушал. В этом городе, говорит, все разговоры про завод:
— Я сам пятнадцать лет инженером проработал. С 91-го по 2006-й. Сумрачные воспоминания, проходная система, тупизм, опоздание на 2 -3 минуты каралось, а потом целый день протирание штанов. Огромные дикие толпы рвались в столовую, успеть сожрать своё и чужое. Столовые — огромные стекляшки, размером с концертный зал, столы в длинные ряды. Талоны на обед за копейки. В КБ — длинные ряды кульманов, тётки, тянущие время до пенсии … Ознакомился, понял что я один с компом всю их месячную работу (60 человек) могу сделать за день. Но это было никому не нужно, жёсткий прессинг, как в змеином логове.
Бандитов помню на конвейере, что машины делили между собой — ставили маркерами метки на лобовое стекло,столбили … Перед ними расшаркивались начальники вазовские. Работники, когда получали машину по очереди, отслеживали автомобиль по конвейеру от начала до конца, платили на каждом шагу, чтобы собрали как надо, поставили хорошие запчасти.
Прошедшие коллеги с симпатией смотрят друг на друга. Мой товарищ говорит неожиданно смело, будто и не тайный здесь резидент:
— АвтоВАЗ, да и город, себя изжили давно. Все эти годы в виде помощи от государства там просто воруются огромные деньги.
— Внутри завода спокойно, за забором страшно. – Вторит мужчина в бандане, он представляется: Айрат. — Вот за что ещё не любил завод — все живут в страхе. Уволят, подсидят, уволят, подсидят. И сейчас так. В благополучные времена там, конечно, было лучше чем где либо — социальная защищенность, детские сады, путевки, всё это. Но сейчас вазовцы держатся за работу уже от безысходности и страха.
— Не все удерживаются, — говорит Лена и одним большим глотком допивает гиннес.
Пресс-служба АвтоВАЗ сообщает, что по итогам 2016 года убыток предприятия по международным стандартам финансовой отчетности составил 44 миллиарда 800 миллионов рублей.
фото: Нина Дюкова
