Автор этого текста – самарская писательница Наталья Апрелева,
которая 28 мая в 18.00 в магазине «Чакона»
(ТЦ «Фрегат», Московское шоссе, 15) презентует свой второй роман.
На мероприятие надлежало надеть черное или зеленое, вспоминая детский, в меру дурацкий анекдот про прапорщика и цвет носков, без труда отыскала в шкафу много черного и с удовольствием нарядилась с головы до ног. За годы труда мною было приобретено огромное количество черных одежд, с зелеными хуже. В черном с головы до ног быстро дошагала до ворот Струковского сада, он для меня до сих пор называется парк Горького.
Распознать истинных участников предстоящего шествия было довольно сложно. В первую очередь я распознала милиционеров благодаря их известной голубиной униформе и большой численности. Одна женщина-милиционер была в красивых розовых босоножках, несколько других болтали по телефонам, милиционеры-мужчины выглядели устрашающе юными. Старшему я дала бы лет пятнадцать-шестнадцать, у него росли редкие светлые усы, примерно один волос на квадратный сантиметр кожи. Во вторую очередь я распознала тележурналистов. Ну, это совсем несложно – микрофоны с блямбами логотипов канала, треноги с аппаратурой и особый блеск в разноцветных глазах.
В третью очередь я распознала просто журналистов. Новый человек в тусовке, я уже немного отличаю их по общей отстраненности и выражению лица с названием: «без меня мне было бы лучше», двое таких мужчин в свитерах оливковых тонов негромко переговаривались, оливковый свитер номер один извинился и ответил на звонок: — Я в парке Горького (Ага, у него тоже не прижился Струковский сад — прим. авт.), и еще человек пятьдесят народу. Кто? Ну, как кто… Кому небезразлична судьба бездомных собак…
Оливковый свитер номер два рассмеялся и добавил: — И примкнувших к ним кошек.
В четвертую очередь я распознала тех, кому «небезразлична судьба собак и примкнувших к ним». Это были люди разного возраста, но в основном либо очень молодые, либо очень наоборот.
Бросалась в глаза хип-хоповского вида группа подростков, у высокого мальчика мочка уха была растянута огромной серьгой-тоннелем, что напоминало об африканских племенах и обычаях. Девочка в мешковатых джинсах хрипловато смеялась, размахивая выкрашенными в два цвета волосами. Другая девочка молниеносно набирала сообщение на мобильнике, две трети ее головы были острижены под ноль, одна треть поражала искусственным синим оттенком.
Девушка-ведущий организатор смешным мальвининым голосом призывала участников акции разбирать ленточки и значки, я разобрала тоже. Черная и зеленая, такие приятные неширокие ленты из атласа. Повязала на запястье.
— Уважаемая, — рявкнул у меня над головой бодрый пожилой мужчина с фотоаппаратом и седой длинной прической, — уважаемая, а вот что значат выбранные вами цвета?
— Черный — это знак нашей памяти к тем животным, кого мы потеряли и не могли спасти, — послушно ответила девушка, ее черная челка доходила до самых ресниц, — а зеленый цвет, это знак… это знак… ну как бы знак…
Девушка растерялась и жалобно посмотрела на седого, желая более всего, чтобы он исчез. Седой не исчезал, требовательно ожидал ответа, шевеля губами.
— Зеленый — это знак… — девушка пихнула локтем стоящую рядом соратницу в зеленой жилетке. Соратница была увлечена вывязыванием ритуальной розетки красивому юноше цыганского типа и помощи не оказала.
— Да-да, — вредничал седой, — так какой же это знак?
— Зеленый — это символ жизни и надежды, — своевольно вмешалась я. Девушка подарила мне мальвининскую благодарную улыбку и подвердила готовно:
— Да, зеленый – это символ всего!
Седой недовольно отошел и пристал к маленькой кудлатой собачке, держащей в пасти самодельный флажок с буквами «Хочу закон». Он хотел услышать, какой именно закон. Собачка от общения отказалась и даже тявкнула. Ее призвали к порядку и затейливо убрали ритуальными атласными лентами.
Крупная дама в реющем брючном костюме откашлялась и прокричала в рупор:
— Минуточку внимания! Большая просьба взять на руки маленьких детей, потому что через несколько буквально секунд к нам присоединятся ростовые куклы! Они могут напугать ребенка!
Из маленьких детей присутствовал бойкий мальчик лет пяти, тайно пинающий двух присутствующих собак, рыжую лохматую и пеструю с подпалинами. Собаки вяло махали хвостами и открывали беззвучно крупные пасти. Мальчик засовывал туда свою руку почти по локоть и смеялся чему-то. Вряд ли его могла испугать ростовая кукла, даже в костюме Фредди Крюгера или терминала мгновенной оплаты.
— Ой! Ой! Чуть не опоздали! – забавно подпрыгивая на высоченных каблуках, подбежали две девушки в стиле «пусть не Ксения Собчак, но гламур и наплевать».
Остановились, получили атрибуты участников, принялись тщательно оформлять ручки сумочек. Одна поставила ногу высоко на бордюр и поправила чулки в крупную сетку. Ее фиолетовая туфля украшалась огромной тряпичной розой, тоже фиолетовой.
Седой фотограф немедленно сфотографировал сетчатую ногу и воскликнул одобрительно:
— Вот это я понимаю, символ!
Черноволосая Мальвина презрительно фыркнула и закрылась плакатом со смелым призывом «Стерилизации – да!»
Крупная реющая дама откашлялась и лихо прокричала в рупор:
— В колонну по два становись!
Юные милиционеры рассмеялись, рация в руках «шестнадцатилетнего» захрипела и выплюнула какие-то звуки еще.
— Напоминаю маршрут! – кричала крупная дама, ветер рвал белые листы из ее сильных рук. — Проходим по набережной, останавливаемся для проведения двух мероприятий!.. Далее поднимаемся по Ленинградской, держимся строго колонной! Плакаты слева!
На свежевыкрашенном зеленом баке, бывшем мусорном, разложили разные бумаги для подписей в поддержку закона о статусе бездомных животных. Я не очень поняла, что именно предполагалось узаконить, а переспросить стеснялась. От разлетания бумаги защищал небольшой загорелый мужчина с яркими голубыми глазами, он любезно предоставлял ручки и искренне благодарил присоединяющихся к акции. Посмотрел немного выжидательно на всю в черном с головы до ног меня. Я трусливо спряталась за коллегиальные журналистские спины.
Я очень беспринципная. И ненавижу демагогию всякого плана, например, такого: ах, кругом бездомные люди на улицах подыхают, а эти сумасшедшие носятся с собачками. По идее, никто никому не мешает пойти и носиться с бездомными людьми, но это непросто. И легче резонерствовать и обзываться сумасшедшими. Можно до бесконечности спорить, кто и почему попал на улицу, вот эта рыжеватая собачка, похожая на лисичку, вот этот старик с лицом цвета асфальта и без половины уха. И кто виноват. И с кого больше спрос. И кто более нуждается в защите. У меня нет твердой позиции. Потому что я очень беспринципная. Бездомных собак побаиваюсь. Когда на улице. Когда дома, я их жалею. Черт, ведь точно так же и с бездомными людьми. И потом – от тюрьмы и от сумы, очень верю этой пословице. Поэтому я спряталась за коллегиальные журналистские спины и не подписала бумаги у небольшого загорелого мужчины. Мне стало как-то неудобно перед бездомными людьми. Демагогия, конечно, демагогия. Все правы.
Долгожданные ростовые куклы, отдаленно напоминающие медведей, бодро возглавили недлинную колонну, крупная дама откашлялась и дала команду «шагом марш», гламурные дивы засеменили на шпильках, Мальвина поправила черную челку, мальчик с «тоннелем» в ухе громко свистнул двойным свистом, юный милиционер погрозил ему пальцем и сделал серьезное лицо.
— Девушка, а вот я все смотрю и думаю… Вы из какого издания? – обратился ко мне неизвестный в черной кожаной куртке с десятками молний и фотоаппаратом.
Задумчиво посмотрела в сторону серой пасмурной Волги. Случайно забыла, как именно называется Светочкина газета. Я ведь уже упоминала, что глуповата?
