Приключения с врачицей забавным образом продолжились. Но уже с участием третьего лица — юриста Славы. Он совершенно случайно ко мне заехал, отдать-забрать ключи с прошлых работ, записные книжки, журналы столетней давности, всякое такое. А я как раз заполучила свеженькие результаты анализов из независимой лаборатории «Инвитро» — они были прекрасные. Без всяких глупостей от руки, сочиненных гинекологиней в тиши уютного кабинета.
Я победно танцевала вокруг монитора и негромко пела — «Инвитро» по почте присылает анализы, очень удобно для танцев.
И тут случается юрист Слава. И я в порыве радости с какого-то черта рассказываю ему в общих чертах историю: обман в частной клинике, четыре тысячи рублей, новые прекрасные результаты и все хорошо вроде бы. Но он со мной не соглашается. Уверяет, что все может быть еще лучше. Просто начинает разминаться у меня на ковре, потирать руки, как боксер перед поединком. И говорит:
— Наташка, мы сейчас эту жуткую бабу за полминуты сделаем! Ты хочешь обратно четыре тысячи сто рублей? И еще два раза по столько же? За моральный ущерб? Да я таких, как она, да как Бог черепаху!.. Да я за социальную и всякую другую справедливость! Горы сверну! Я борец, настоящий борец!
Я кусаю губы, я неприлично хочу назад четыре тысячи рублей. Моральный ущерб я бы легко простила. Но вот четыре тысячи рублей очень хорошо бы меня выручили этой осенью. Я купила бы те самые духи. И шанелевскую базу под макияж, сияющую. А то все как-то больше за квартиру, да за квартиру, да еда, да пуховики детям. А, и еще за газ. И я — несчастная! — киваю прокушенной губой юристу Славе.
Он мгновенно меня хватает за руки — за ноги, он меня волочит на улицу и сажает в свой автомобиль. Славин автомобиль очень грязный. Не просто там банально грязный — а невероятно, невообразимо, чудовищно грязный. Это невозможно себе представить. Грязь лежит на кузове неизвестного никому цвета толщиной сантиметров тридцать, не меньше. Когда-нибудь ее придется уже отбивать кайлом, а не отмывать.
Или не придется.
— Да, — блестит очками юрист Слава, — я принципиально не мою машину за личные деньги. Я считаю, что город должен мне сам мыть машину, если хочет видеть свои дороги аккуратными!
Тут бы мне одуматься. Выйти с достоинством из принципиально немытого автомобиля. Вернуться домой. Выпить кофе. Послушать радио «Эхо Москвы» в Самаре. Но я, безумная, пристегиваюсь — и мы едем.
По пути юрист Слава интересно рассказывает мне о своем вкладе в составлении «Полевого определителя птиц Подмосковья» с описаниями и изображениями, триста семь видов птиц средней полосы России. Говорит, что лично описал несколько нетипичных птиц. Я спрашиваю, была ли там пеночка. Он почему-то обижается и сильно ударяет руками по рулю. Машина странно виляет в стороны. Я моргаю.
— Не в пеночке дело! — с болью отвечает он. Замолкает надолго.
Приезжаем. Юрист Слава не торопится вылезать из машины, он снимает очки, вынимает из карманы другие, надевает их. Снимает. Надевает прежние. Я немного начинаю жалеть о намеченном мероприятии. Юрист Слава вдруг сильно возбуждается, и вытаскивает из бардачка смятую газету. В газету завернут листок бумаги большого формата А3.
— Подожди, — громко говорит он, — я вот тебя хочу попросить. До всего.
— Да? — любезно отзываюсь я.
— Ты поддержи мою добрую инициативу по поводу иппотерапии. Я не для себя стараюсь. Я для детей стараюсь. Я хочу, чтобы каждый ребенок города познакомился с лошадью. Ты подпишешь мое открытое письмо Невзорову?
— Невзорову? Питерскому журналисту? А почему именно ему?
Юрист Слава волнуется еще больше. Лицо его краснеет. Губы прыгают. Руки дрожат. И голос тоже:
— Как ты не понимаешь?! Я обращаюсь к нему, как к знатоку лошадей. И опытному пропагандисту. Надеюсь, ты хотя бы знаешь, что его лошади прекрасно читают?
Отодвигаюсь по возможности дальше.
— Как это — лошади прекрасно читают?
— Очень просто, читают и пишут по-латыни. Невзоров — гений. Я очень рассчитываю на его поддержку. У Самары огромное будущее в плане иппогорода. Мы еще выйдем на улицы!
Он немного стучит по рулю опять. И еще раз. Автомобиль коротко и тревожно гудит.
— Слава. Я подпишу, — говорю я, — обязательно подпишу. Мне нравятся лошадки.
— Лошадки! — вскрикивает он, — лошадки! Вот оно, бескультурье! Безнравственность! Лучше вообще молчи! Будешь курить?!
— Не курю, — робко хрюкаю я.
— Не куришь? А почему ты не куришь? Все равно у тебя ни экологического сознания, ни экологического соображения нет!
Он закуривает сигарету, гневно исчезает в беловатом дыму на время. Потом произносит настойчиво и твердо:
— Лошади бессмертны! Учти это.
Я обещаю. Открываю дверь. Осторожно выставляю в осеннюю лужу обе ноги, как и рекомендуется правилами хорошего тона. Потом выхожу из машины целиком. Пачкаюсь. И руки, и джинсы и еще куртку.
— Слава, ты не жди меня, хорошо? — говорю уже с улицы, — я сама, сама. Все-таки такой вопрос, такой вопрос. Деликатный.
— Да мне все равно вообще! Делайте, что хотите! — на меня он уже не смотрит. Обиделся.
Немного елозит на месте, уезжает. Я поворачиваюсь, иду на остановку. Отправляюсь домой. Разговаривать с гинекологиней про четыре тысячи рублей больше не хочу. В маршрутке на моей ноге удобно устраивается роскошная дама, спасаю ногу, обращаю внимание на дамин шейный платок. На платке играют гривами лошадиные головы, красиво. Почему-то считаю это логическим завершением истории. Еду с удобствами, цивилизованная женщина.
