Михаил Анищенко стал «Народным поэтом 2012». Посмертно.

Вчера вечером, 3 декабря, в Большом зале Центрального дома литератора на Большой Никитской были вручены национальные литературные премии «Народный поэт» и «Народный писатель», учрежденные литературными порталами «Стихи.ру» и «Проза.ру» при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.

Лавров «Народного поэта» удостоился Михаил Анищенко-Шелехметский, ушедший из жизни чуть больше недели назад.

В конкурсе принимали участие номинированные читателями и экспертами авторы, публикующиеся на порталах «Stihi.ru» и «Proza.ru» независимо от гражданства, места проживания и наличия изданных книг — единственными ограничениями для номинирования были достижение восемнадцатилетнего возраста и старше, пишущий на русском языке. В шорт-листы, сформированные по итогам народного голосования, вошли 100 поэтов «Стихиры» и 50 авторов «Прозы.ру».

На вечере в ЦДЛ победители получили памятные награды — статуэтки с изображением пера на постаменте. Главной же наградой для них станут издание и продвижение альманахов и книг за счет обоих литературных порталов плюс достаточно туманно сформулированный бонус в виде «пожизненного финансирования литературной деятельности). Обладателям первой премии оргкомитет обещают финансирование издания книги в твердом переплете формата А5 объемом до 400 страниц и постановку ее на реализацию в книжные магазины.

Надеемся, что стихи Михаила Анищенко, пусть даже и после смерти, дойдут до массового российского читателя.

Предлагаем вашему вниманию последние стихи Михаила Анищенко, те самые, которые принесли ему звание "Народного поэта".

262-я

Подставлю ладони ноябрьской жути,

Побег превратился в бездарный разбег.

Ни бабки, ни дедки, ни внучки, ни жучки,

И жизнь, словно репка, уходит под снег…

Я брошу свой посох и скину котомку,

Сверну самокрутку… И, радуя тьму,

Потянется дым мой навстречу потомку,

И дымом отчизны предстанет ему.

А мне к полустанку идти с конвоиром,

Идти подобру, ни на что не пенять;

Да имя любимой, качаясь над миром,

Как вечную сутру, в ночи повторять.

Спешит к завершенью постылая драма,

Судья разбирает осенний улов…

И плачет в потемках звезда Мандельштама,

И тонет в тоске пароход Гумилев.

За дверью железной темно и прогоркло,

А между застывших в безмолвии стен —

Земная любовь подступает под горло,

И ужас шевелится возле колен.

Река, лодка, дом и женщина

Первая часть:

ДОМ И РЕКА

1.

Мы жили, прошлое верша,

Тая судьбу в душе.

Я был – плетёная верша,

Ты – рыба в той верше.

Вокруг мерцала водополь.

Как столб, стоял покой.

Мы пополам делили боль

И с небом, и с рекой.

Я в стане чёрных немеречь

Был кровником лешне;

Я понимал тайгу, как речь,

Звучащую во сне.

Я не болел тогда, не чах,

Ловил в петлю гусей;

И нёс, как горы на плечах,

Оленей и лосей.

Я к моху гнулся во лузях,

Был с дебрями на «ты»,

И приходил к тебе в груздях,

Огромных, как мечты.

Ты принимала мрак и гром,

Без слёз и без докук,

И я, как тень, сидел потом,

У ног твоих и рук.

И тишь ложилась, как плита,

Как травы под пятой;

И жизнь была, и лепота

Была у нас с тобой.

И боли не было в башке,

И я не стал бы пить,

Когда б не вздумалось реке

Со мной заговорить.

2.

А ты была во всём права —

В лесу и на лугу,

Когда мы жили однова,

На красном берегу.

Среди вселенской темноты,

Полярным льдом горя,

Река звала меня на «ты»,

Как бога и царя.

Она меня манила льдом,

Крошила в дробь шугу,

И ненавидела наш дом

На красном берегу.

А дом, высокий, словно сны,

Мог прошлое беречь;

В нём стены были сложены

Из чёрных немереч.

В нём был всегда не ровен час.

В нём ты любила петь.

А я на дне долины пас

И жизнь свою, и смерть.

Я в той долине мёрз и мок,

Как каторжник святой.

Мне и не снился эпилог,

Придуманный тобой.

Я мог упасть с разбитым лбом,

Подставиться врагу…

Но у меня был синий дом

На красном берегу.

Тот дом любим был и желан,

В стекле и в серебре.

А в доме ты со мной жила,

Как муха в янтаре.

Нас снег закапывал зимой,

И я был, словно тать.

Но ты любила сумрак мой

По рюмкам разливать.

До дна, до донца – ого-го,

Темней, ещё темней!

Ты не пьянела от него,

Но делалась моей.

Твоя рука – моя рука,

И лёд плывёт в огне.

И ненавидела река

Тебя тогда вдвойне.

Кричал на крыше козодой,

Скрывала дрожь Ташла.

Ты выходила за водой,

Как будто к плахе шла.

Тебе казалось, хоть ты вой,

Что я всё чаще лгу,

Что дом давно уже не твой

На красном берегу.

3.

В избе кричала ребятня,

Сушились их портки.

И ты глядела на меня,

Как щука из реки.

Прошла проклятая зима.

Не пожелать врагу.

Ты не сошла ещё с ума

На красном берегу.

Мы жили смерти вопреки,

Смотревшей из-под век.

И ночь не пили из реки,

А днём топили снег.

Мы жили где-то за чертой,

В неведомом кругу.

Творилось в доме чёрти что,

На красном берегу.

Святые падали со стен,

Кричал за знаком знак.

А за горою рак свистел,

Вобрав в себя весь мрак.

Река стегала буераш,

Куражилась нагой,

И подмывала берег наш,

Не трогая другой.

Кричал петух и пёс брехал,

Молился дровосек.

Река дышала, как река,

Где тонет человек.

Река – напрасная напасть,

Катила вниз фольгу.

И я не пил, не ел, не спал

На красном берегу.

Я на мостках стоял, скорбя,

Не веря в комильфо,

Река стонала, и себя

Ласкала, как Сафо.

Я видел плоть её, уста,

Потёмки, чаруса…

И терпкий запах воровства

Всходил под небеса.

Я ей шептал: «Молчи! молчи,

Проклятая Сафо!»

И я рыдал над ней в ночи,

Как старенький Тифон…

И я бросал дрова колоть,

Впадал то в бред, то в сон.

И по ночам в речную плоть

Входил, как Иксион.

Качались в небе тучи лжи,

Рассвет глядел с тоской.

И я не знал, как надо жить

С тобою и с рекой.

Я нёс тебе боровики,

Я боль сгибал в дугу.

Но ты бледнела у реки,

На красном берегу.

И там, у старого моста,

Всё круче и длинней,

Бросала камни в омута,

Чтоб было побольней.

Ты знала, сердцу вопреки,

Что не горит асбест,

И то, что не было реки

На карте этих мест.

Ты знала, как коварен спирт,

И путь через тайгу,

И как родимый дом горит

На красном берегу.

4.

Столетья стыли в тальнике,

На них была печать.

Я плыл к рассвету по реке,

С желанием кричать.

На холмах лет лежала мгла,

С обманутой луной.

Река могла и не могла

Расправиться со мной.

Я плыл рекой, как рыболов,

Пугая ночь веслом.

Но я и сам в речной улов

Попался, словно сом.

И снова окрик: «Не гляди!

Глаза твои горьки!».

И крест, сиявший на груди,

Упал на дно Реки.

Кричала милая: «Постой!»

Но крик летел вовне.

Я в темноте искал постой,

Как Лев Толстой во мне.

Я приникал к Реке душой,

Снимая боль и гнёт.

И жизнь моя была большой,

Но тонкой, словно лёд.

Вокруг качались топляки,

Репьи молились тле;

И шутовские колпаки

Гуляли по земле.

Качалась, плакала вода,

Кипела рыбой сеть.

И я взглянул тогда туда,

Куда нельзя смотреть.

Вторая часть:

Белая лодка и женщина в ней

1.

Мыши играют в соломе,

Ворон столетья клюёт.

В старом потерянном доме

Добрый Емеля живёт.

Издавна светлый и нежный,

Пьёт он плохое винцо.

Будто бы камень прибрежный,

Мхом обрастает лицо.

Выйдет на улицу пьяный,

Встанет на старенький ял.

Слушает воздух туманный,

Падает там, где стоял.

Давнему мороку внемля,

Падает в пыль и гнильё.

Пальцы царапают землю,

Ноги врастают в неё.

Тут бы тебе и могила,

В этой туманной бели…

Только какая-то сила

Вырвет его из земли.

Вытянет тело по ветру,

И, обогнув топляки,

Словно вечернюю жертву,

Бросит на берег Реки.

2.

Белых порогов изгибы,

Вечный фонарик в руке…

Все его годы, как рыбы,

Плавают в этой реке.

Знаки, приметы и связи

Спутались, словно в бреду.

Встанет Емеля из грязи,

«Господи! – скажет. – Иду!»

В реку войдёт осторожно,

«Господи! – скажет. – Держись!»

Долго, с тоскою острожной,

Смотрит в прошедшую жизнь.

В темень уходит глазами,

Дышит постылой виной:

«Я не пойму и не знаю,

Что происходит со мной.

Кончился срок водопольный,

Цапля сидит на гнезде.

Что же я, словно запольный,

Кланяюсь чёрной воде?

Вместе с форелью в улове,

С оводом в тёмной молве

Лодку держу наготове,

Словно стрелу в тетиве.

Есть ещё брага в стакане,

Смыты дождями следы.

Сколько же можно в тумане

Ждать неизбежной беды?

Может быть путает лемба,

В омут ведут упыри…»

Голос послышится с неба:

«Лучше на Реку смотри!

Жди сокровенного срока,

Душу открой на испод.

В сердце твоё от истока

Женщина в лодке плывёт!»

3.

В брызгах весенней капели,

Канув в ночной глубине,

Смотрит на реку Емеля,

Будто бы залубенев.

Пахнет золой и солодкой,

Шерстью убитой Муму…

Каждое облако лодкой

Видится снова ему.

В кружеве пены и сала,

Бросив на отмель пальто,

Шепчет Емеля устало:

«Что это, Господи, что?»

Входит он в реку по пояс,

В лунные брызги и дым…

Цапля взлетает, как совесть,

Кружит и кружит над ним.

Светятся Дева и Овен,

Вечность стоит за плечом.

«Господи! Я не виновен!

Я не виновен ни в чём!

Ведомо Шиве и Сиве,

Всадникам звёздных коней:

Не было лодки на сливе,

Не было женщины в ней!

Что это? Сны или сети?

Кто награждает виной?

С кем это было на свете

Так, будто было со мной?»

Только ещё сиротливей

Станет Емеле видней

Белая лодка на сливе,

Чёрная льдина под ней.

Словно дыхание Бога,

В сердце ударит засим

Грохот речного порога,

Рёв водопада за ним.

«Путаник! — крикнет сорока. —

Было с тобой искони!»

Вздрогнет камыш и осока,

Бездна расступится – и…

4.

Марево будто бы морфий,

Кольца удава крепки.

Скалами Крофи и Морфи

Стиснуто русло Реки.

Смотрят жрецы и друиды,

Как у китайской скалы

Слёзы богини Исиды,

Падают с русской ветлы.

Мифы завязаны в узел,

И, в окружении фей,

Грудь и лицо Аретузы

Гладит волнами Алфей.

А на холмах Эридана,

Над отречённой тоской,

Нимфу Мензолу Диана

Делает горной рекой.

Полнится мукой и стоном

Давних замесов земля,

Где гелиады Тифоном

Превращены в тополя.

И на коленях у фавна,

В брызгах небесной свечи,

Плачет княжна Ярославна,

Меч обнажая в ночи.

А над пустыней Псалтыри,

Между святилищ и рун,

Мечутся Феникс и Сирин,

Падает в воду Перун.

Плещется красная рыба,

Утка кричит в камыше…

Всё, что ушло и погибло,

Вновь оживает в душе.

Вечность не знает урона,

Видишь? – гуляя по дну,

Мёртвая дочь фараона

Кормит собачку Муму.

А за холмом, за лесами,

Дальше – кругом и везде

Словно круги под глазами

Тают круги на воде.

Выйдет мальчонка из ночи,

Маленький, мокрый, седой:

«Что же ты, миленький отче,

Споришь с протёкшей водой?

Злой, как еловая лапа,

Что ты закрылся плечом?

Мы теперь ангелы, папа,

Ты не виновен ни в чём!

Что ты копаешься в иле,

Раки там да караси…,

Все мы кого-то топили,

Что же ты плачешь, еси?

Сядем сейчас у камина,

И у святого огня

Вылепим из пластилина

Маму, тебя и меня».

5.

Выйдет Емеля на берег,

Сына на руки возьмёт,

Словно ликующий Беренг

К дому родному пойдёт.

Свечи зажжёт и лампадку,

В кухне найдёт леденец.

Сделает сыну рогатку,

Слепит людей и овец.

Будет играть до рассвета

Сын на коленях отца,

Тени былого навета

Тихо уйдут от крыльца.

Вздрогнут затоны осота,

Спрячется в тучи луна.

Женщина всхлипнет на фото,

Словно живая она.

Жизнь повторится сначала,

Тучи умчатся с лица.

Нет этим тайнам начала,

Нет этим тайнам конца.

Печка, свеча и полати,

Космос за правым плечом…

«Мы теперь ангелы, батя,

Ты не виновен ни в чём!»

6.

Молча взирая на Бога,

Снова проснуться боясь,

Выпьет Емеля немного,

Скажет, над сыном клонясь:

«Почки набухли на сливе,

Светятся искры ветвей…

Не было лодки на сливе,

Не было Аннушки в ней!

Господи! Строго и чутко

Сплю я от веку в ночи…

Видимо, это анчутка

Голосом милой кричит…»

И не узнает Емеля,

Нечет увидев как чёт,

Что в заколдованной бели

Белая лодка плывёт.

Третья часть:

Побег.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.