Штаб охраны города.
…Из-за угла клуба Карла Маркса выскочил легионер и прицелился в сторону Штаба охраны Самары. Ни секунды не колеблясь, Дубинин нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел, пуля, выбив облачко пыли и каменной крошки из угла здания, рикошетом вырвала из рук стрелка винтовку. Чех шарахнулся назад, под укрытие стен. И тут же со стороны Дворянской опасно близко застучал пулемёт «Кольт». Под это особенное «такатание» Василий бросился на землю, и его сразу же начала посыпать выбиваемая пулями из стен штукатурка. Трамвайные столбы на Саратовской отозвались высоким серебристым перезвоном. Дубинин метнул гранату на звук «Кольта» и одновременно с резким хлопком взрыва рванул вниз по Предтеченской в сторону Волги.
У Штаба охраны латыш, положив винтовку на крепление водосточной трубы, продолжал методично стрелять по наступающим. Он спокойно брал на мушку очередного легионера, делал выстрел и прицеливался в нового врага. Но вот на перекрёсток Льва Толстого и Саратовской чех выволок пулемёт. Пулемётчик принялся «нащупывать» свою жертву через прицел, посылая в стрелка одну короткую очередь за другой… но их дуэль длилась недолго. Пуля, посланная от Штаба, попала в голову чеху, швырнув на мостовую пилотку с красно-белой лентой…
Всего несколько часов назад сотрудник Штаба охраны города Василий Дубинин шёл по Саратовской улице к месту своей службы в сопровождении четырех товарищей. С самого утра прошедшего дня он обеспечивал охрану ценных грузов, предназначенных для парохода «Суворов», а на обратном пути решил заскочить на Дворянскую, где располагался госпиталь — проведать брата, раненого месяц назад боевиками, пытавшимися захватить тюрьму. Брат всё ещё был в тяжёлом состоянии и спал, но другие раненые засыпали Василия вопросами о том, как обстоят дела на фронте.
Их напряжённый разговор прервался, когда в палате задрожали стёкла от ухнувшего где-то неподалёку винтовочного выстрела, на который откликнулись ещё два. Все находившиеся в помещении замолчали и с тревогой стали всматриваться в летнюю тьму за окном. Пожав руки раненным бойцам, Василий вышел на улицу, где его ждали сотрудники Штаба. Они сообщили, мол, только что по ним кто-то стрелял, но рассмотреть нападавшего в темноте не получилось. Пришлось пару раз пальнуть на звук выстрела, на всякий случай…
Последнее время в Самаре вообще было тревожно. Несмотря на осадное положение, толпы народа праздно слонялись по улицам городам, вызывающе начали себя вести бывшие офицеры царской армии. «Скоро вам конец! Довольно, попили нашей кровушки!..» — провокационные крики в толпе стали самым обыкновенным явлением. Иногда в сторону милиционеров или красноармейцев звучал револьверный выстрел и улица моментально пустела. Но через час она вновь заполнялась возбуждёнными горожанами.
Улица Саратовская. У пожарной каланчи здание Штаба охраны Самары.
В здании штаба несколько сотрудников возились с пулемётами — чистили детали, набивали ленты патронами. Вокруг грудами лежали гранаты, пулемётные и винтовочные патроны, пустые банки из-под консервов… В соседней комнате, где придётся — на столах, на полу, прислонившись спиной к стене — спали бойцы. Многих из них Василий хорошо знал. Например, Порхоменко, Сапожникова, трёх братьев-грузинов Бригадзе, или начальника квартального совета Хатаевича. Латышей — Егеря, Вейстмана, Латыса, Янеса, Кравина и Бамбиса. А также Розенталя, Брикмана, Андерсона, начальника штаба Маурина Якова Ивановича – тоже латыши…
Вдруг раздался телефонный звонок. К телефону подскочил Бригадзе и начал кричать в трубку:
— На какой улице? Садовой? Вооружённые пулемётами есть? Как идут? Цепью? А тюрьма как?..
И вот сотрудники посыпались вниз, к входу в Штаб, куда с треском, похожим на ружейные выстрелы, подъехал автомобиль. Дубинин помог товарищам погрузить оружие в кузов, но сам залезть не успел – машина резко рванула с места. Не удержавшись, Василий опрокинулся на мостовую. Мимо него промчался двухместный мотоциклет, которым управлял боец по фамилии Филонов.
Понемногу начало светать. В воздухе пахло только что прошедшим дождём, а со стороны Самарки доносилась ружейная и пулемётная пальба, в которую изредка влезал мощный звук пушечного выстрела. С каждой минутой выстрелы звучали всё чаще и чаще, и как-то незаметно, в один миг, переросли в сплошную канонаду. «Как знакомо… — подумал Дубинин. – Будто в окопе на австрийском фронте. Эх, сейчас бы штыков двести фронтовиков, да ударить во фланг нападавшим!..» Но к великому сожалению, подкрепления не было и не предвиделось.
Фрунзе, 112. Бывшее здание Штаба охраны.
Тяжело вздохнув, Василий направился к штабному общежитию, расположенному в здании на другой стороне улицы, на ходу поправляя сбившуюся во время падения портупею… Но не успел он подойти к парадному входу, как где-то совсем рядом раздался треск пулемёта «Максим». Машинально Дубинин повернул голову в сторону Штаба и остолбенел. «Что за чёрт?!» — только и пронеслось у него в голове. У двухэтажного здания Василий видел только первый этаж. Он протёр глаза, но морок не прошел, и внезапно Дубинин понял, в чём дело: сбитая ударами разрывных пуль штукатурка фасада своим пыльным облаком полностью скрыла второй этаж…
Пригнувшись, Василий метнулся в Штаб, прижался на лестнице к стене, пропуская мимо себя троих латышей, тащивших к выходу пулемёт, коробки с пулемётными лентами и что-то оживлённо обсуждающих на своём языке. Забежав на второй этаж, Дубинин увидел запутавшегося в лентах Егеря, который подтягивал ещё один пулемёт к окну. Под сапогами скрипели пустые консервные банки и хрустели осколки оконных стёкол.
Саратовская наполнилась грохотом выстрелов. Пасхальным перезвоном на них отвечали чугунные трамвайные столбы и рельсы, острой капелью осыпались на брусчатку оконные стекла. От костёла сквозь сизый пороховой дым на противоположную сторону улицы метнулись смазанные фигурки в шинелях. Заработал пулемёт Егеря, наполнив комнату оглушительным треском. Дуло «Максима» повернулось вслед за наступающим противником – несколько человек упало на мостовую, но большинству всё-таки удалось укрыться за стенами домов.
Василий ещё раз быстро выглянул в окно и увидел, как двое сотрудников штаба, посланных на пристань и к клубу коммунистов, прижались к стене у подъезда Штаба и стреляли в сторону клуба Карла Маркса.
Перекресток Саратовской и Льва Толстого. Театр-цирк "Олимп". В 1918 году клуб им. Карла Маркса.
Дубинин отпрянул внутрь комнаты, две пули вздёрнули вверх ещё не сорванную занавеску. У подъезда Штаба один из латышей поливал из пулемёта перекрёсток улиц Саратовской и Льва Толстого, но вдруг вздрогнул, вытянулся и затих. Товарищи за ноги втащили убитого в подъезд, второй сотрудник даже не успел нажать на гашетку «Максима», как уткнулся головой в станину. Пуля пробила спину – стреляли откуда-то сверху, из окон соседних домов…
Василий Дубинин понял, что пора уходить. У выхода он дождался, когда очередная пулемётная очередь выбьет воронки в стене дома чуть выше человеческого роста, и мгновенно, пригнувшись, выскочил на улицу. Не останавливаясь и не замедляя движения, Василий влетел в дом на углу Саратовской и Предтеченской и остановился отдышаться.
Угол Саратовской и Заводской.
На Заводской стоял брошенный автомобиль — там, у клуба, шла ожесточённая перестрелка, где-то кричали люди, хлопали разрывы гранат, на которые серебристым звоном откликался дождь из битого стекла… Из подворотни у штаба охраны какой-то латыш крепкого телосложения, одетый в милицейскую форму, спокойно отстреливался по перебегающим от угла к углу фигурам в шинелях, чьи каски яркими искрами вспыхивали в лучах восходящего солнца…
«Чехи! – вдруг осенило Дубинина. – Так это же чехи! Как они тут оказались?!.»
Стрельба стихла. Последний защитник штаба пал, когда разрывная пуля, пробив водосточную трубу, разворотила ему челюсть. И вот уже легионеры, шаря штыками в пустых провалах окон, идут к опустевшему зданию. Хрустит под подошвами обуви битое стекло, с тусклым перезвоном откатываются в сторону гильзы… И только ружейные выстрелы с Заводской не дают забыть, что в городе всё ещё идут бои.
Через несколько минут рядом с чехами образовалась молчаливая толпа зевак. Со странной смесью испуга и любопытства люди наблюдали невиданное до сего дня в Самаре действо: как солдаты в незнакомой форме деловито обшаривают карманы убитых, изредка перекидываясь короткими фразами на своём языке. Ловко стягивая сапоги с мертвеца, одетого в милицейскую форму, один из чехов брезгливо бросает толпе: «Уберите эту собаку хотя бы в яму». Желающих исполнить приказ не нашлось[1].
Клуб коммунистов.
Клуб коммунистов атаковали рано утром. Толпа в несколько десятков человек наступала со стороны Троицкого рынка.
Улица Венцека. Бывшее здание Клуба коммунистов.
Первым же выстрелом со стороны боевиков был убит в голову пулеметчик. Бойцы выкатили пулемет к выходу, началась отчаянная перестрелка с нападавшими.
Пулеметная позиция у Клуба коммунистов.
По клубу коммунистов стреляли с крыш домов, окон, из-за углов зданий. «Держитесь! Идет подмога!» — перекрикивал грохот выстрелов и звон битого стекла какой-то человек в кожаной куртке. Незнакомец буквально летел со стороны Алексеевской площади, но зайти внутрь клуба не успел — пуля попала в спину и он вытянулся у входа. И вот на Заводской со стороны Хлебной площади показались люди в шинелях и касках.
Перекресток Венцека и Чапаевской. 8 июня 1918 года здесь погибли несколько чехословацких легионеров.
Из-за угла дома на Николаевской вывалился убитый человек, каска и винтовка лязгнули о мостовую[2]. Прикрывая товарища, два легионера вскочили следом за ним, от стены здания гимназии Хованской отлетела сбитая пулями крошка, один чех тут же был убит, второй метнулся назад за угол дома. В этот момент в дом на углу Соборной попал снаряд. Прикрываясь разрывом, из-за угла Николаевской показались два чеха, и вновь один легионер был убит, а второй шарахнулся обратно в укрытие.
Угол Заводской и Соборной. Здание винного склада Иванова.
С балкона дома Иванова по наступавшим со стороны Панского переезда чехам заработал пулемет. Трое легионеров, как будто разом споткнувшись, падают на перекрестке Заводской и Соборной, пулеметчик переносит огонь куда-то в сторону, в ответ разрывные пули выбивают лунки в балконе, высекают искры о щиток «Максима», сбивают штукатурку внутри помещения за спинами красноармейцев, пулемет замолкает. Один из упавших чехов, воспользовавшись этим, тянет раненного в живот товарища в сторону от линии огня…
Вид с балкона здания Иванова на улицу Заводскую (Венцека). Фото с сайта kraeham
На втором этаже клуба коммунистов жгли секретные документы, перевязывали раненных, кто-то переодевался в принесенную рабочими гражданскую одежду. Перекрикивая грохот выстрелов, большевики спорили: сдаваться или биться до конца? В комнату ворвался в пыли и гари начальник контрразведки Смирнов: «Товарищи! Все кончено! Пока нас самарские лавочники и бандиты не перерезали, берите белый флаг и сдавайтесь!». Масленников вздохнул, взял в руки привязанную к палке простыню и вышел на улицу, за ним потянулись остальные, в помещение остались с десяток раненных.
Город.
Жаркие, но скоротечные схватки шли по всему городу. У гостиницы «Националь» упали два убитых легионера, несколько красноармейцев бежали в сторону пристани. Не смотря на раннее утро и гремящий бой, на берегу Волги амбарного вида тетки торговали луком и молоком. Торговки с любопытством смотрели, как солдаты сбрасывают в воду шинели, винтовки и обувь. Подбежали легионеры, и торговки с азартом завопили, указывая в сторону беглецов: «Туда они побежали, родимые, туда!».
Около семи часов утра, моряки-балтийцы на катере «Фрам» проплывали мимо захваченной чехами Самары. С палубы катера командир разведки Ульянов в бинокль хорошо видел, как «белые втащили скорострельную пушку на церковь на Хлебной площади, которая обстреливала с тыла окопы красных. С колокольни после каждого выстрела вылетал дым желто-темный».
К восьми часам утра весь город был в руках чехов. Толпы обывателей высыпали на улицу, с любопытством разглядывая людей в чужой форме. Группы офицеров и граждан в штатском приступили к обходу квартир в поисках уцелевших красногвардейцев. Вечно трусливый обыватель внезапно осмелел. Началась расправа. Рабочий Романов попытался перевязать раненного красноармейца — убили обоих. Комиссара по формированию Красной Армии Шульца чехи расстреляли разрывными пулями в соборном садике. Расстрел, как водится, наблюдали толпы любопытствующих. Там же, в Соборном садике — современный угол Чапаевской и Красноармейской — расстреливали пленных красноармейцев.
Вооруженные патрули по указаниям из толпы хватали и расстреливали заподозренных в большевизме прямо на улицах [3]. Погибли популярный в рабочей среде поэт А. С. Конихин, рабочие Е.И. Бахмутов, И.Г. Тезиков (один из сотрудников трибунала). Члена агитаторской группы молодежи Я.М. Длуголенского легионер добил штыком со словами: «Чего воешь, собака!?». Латышку Марию Вагнер расстреляли у Рабочего клуба…
Хотелось бы отметить вот что: свидетели обращали внимание на небольшую группу вооруженных людей, которым командовал неизвестный, хорошо одетый господин с револьвером на поясе. Именно эта группа поднимала градус ненависти в толпе и добивала пленных, в числе которых, возможно, были Венцек и Штыркин [4].
Убийство Франциска Венцека.
«Бросилась к окну, смотрю, какие-то люди в касках ведут рабочего. За ним другого, третьего. Вижу, ведут товарища Терушкова из Мещанского поселка…Смотрю, в нескольких саженях от нашего дома поставлен к забору человек и трое чехов залпом в него выстрелили. Он упал. У меня руки и ноги задрожали, в висках застучало, — вспоминала жена одного рабочего. — Доходим до вокзала. Попадаются труп за трупом убитые рабочие. У моста собралось много народа. По-видимому, там был сильный бой, ибо трупов лежало особенно много. Толстопузые ходили среди убитых и тыкали тросточками в лица, издевались: «Это какая еще сволочь!». Около большого камня, прислонившись спиной к нему, сидел убитый молодой мужчина, высокого роста, красивый, с открытыми глазами. Рука его замерла в изогнутом состоянии, около него лежал мешочек защитного цвета. Мой спутник посмотрел в нем документы. Оказалось, что лежащий — организатор красной гвардии города Оренбург. Подошли двое мужчин, одетых с иголочки, с золотыми перстнями на пальцах. Один из них ткнул концом трости в глаза убитому: «Ишь глаза вытаращил, свободы захотел». Из глаза потекла какая-то жидкость. Я не выдержала и говорю: «Что же, звери, делаете?» «А что, это твой любовник?» «Жалко». Пошли, засмеялись.
Убитый легионерами красноармеец.
Рядом лежал труп весь израненный, пальцы рук оторваны….У клуба коммунистов несколько обезображенных трупов. Белые стены обрызганы красной кровью. У одного из трупов была только половина туловища от головы до пояса, а другой не было. Кто-то из толпы говорил, что другая половина в помещении. Дома через два — труп женщины. Обезображенное лицо, голова покрыта ранами. Толпа народа с криками «вон еще одного поймали!» бежала по направлению к бывшего городской управе. Вижу, выводят из двери управы молодого человека, совсем еще юношу, и посадили в автомобиль. Он встал во весь рост и посмотрел вокруг, по-видимому, ища кого-либо из своих. Нисколько не растерялся, не дрогнул ни один мускул, только лицо белое. Кто-то из толпы крикнул: «Какой храбрый!». А один из сидевших в автомобиле — не чех, а русский офицер — крикнул: «Вот посмотрим за углом, как он свою храбрость покажет». Автомобиль скрылся за углом, толпа бросилась за ним. Автомобиль остановился на Казанской улице и молодого человека поставили к стенке. Он что-то говорил, но я не могла расслышать его слов. Долетело только одно до моего уха: «Убийцы, предатели!» Залп заглушил его слова. У Соборного садика наткнулась еще на несколько трупов. Три трупа лежали вместе, верхняя одежда снята, в одном белье. Дошли до Мещанского поселка. У артиллерийских казарм раздались выстрелы. Мальчики, бегущие по улице, кричали: «Еще троих расстреляли!». Обыватели поселка собирались по углам улиц и у своих дверей. Картины расправы на них подействовали. Шепотом они говорили друг другу: «Это уж слишком, расправляются без разбору. Это не хорошо. Бог не потерпит!».
Есть вот такое любопытное свидетельство: «Фролов, С.-Р., который отбыл несколько лет каторги за убийство губернатора Блока, не мог видеть этого бесчинства и сказал: бросьте, на это есть власть. И был убит как большевик».
«К 9 часам утра на окраине города у Волги было все тихо. Я пошел посмотреть результаты боя. По углам улиц по направлению к элеватору стояли незнакомые люди с винтовками и в касках. Спрашиваю: «Вы, кто товарищ?». Отвечает по-русски: «Какой я тебе товарищ. Товарищ твой вон». И кивает на труп убитого рабочего в синей блузе на крыльце дома. На улицах везде были видны трупы. Стали подниматься по Заводской к памятнику. Это было около 12 часов дня. На углу Садовой лежала с винтовкой в руках, с раскрытым черепом, женщина. Это была коммунистка — товарищ Вагнер. Дальше у клуба коммунистов товарищ Венцек с разбитым черепом и без обуви. Вся Заводская была усыпана трупами красногвардейцев»[5] — из воспоминаний А.Лисина.
Ф. Л. Апраксина вспоминала: «Вот какая картина ужаса врезалась в мою память. По Саратовской улице к Хлебной площади движется большая толпа народа, в центре этой толпы идет чешский офицер с наганом в руке и ведет четырех человек красногвардейцев. Довел до плашкоутного моста и при всем народе расстрелял собственноручно…Вот другая картина памятна. Соборный садик заполнен трупами убитых чехами. У самой калитки лежит товарищ Шульц с раздробленным черепом, мозги все вылетели, обрызгали кругом траву. Как видится — расстреляли в упор».
Рабочий завода № 42 Александр Суворов вспоминал: «Я вошел в Соборный сад. В аллеях и под кустами лежали убитые рабочие и красноармейцы. Весь сад пестрил трупами убитых. Толпа обывателей ходила от одного трупа к другому и надругивалась над ними. Около ограды, у входной калитки на Соборную улицу, лежал один обезображенный труп. К нему подходят только на минуту. Вид его пугал самых ярых любителей кровавых зрелищ. Он лежал лицом вверх. Левой стороны виска и затылка него не было. На этом месте зияла зловещая рана. Мозг вышел из черепной коробки и смешался с пылью, образовав комок липкой грязи.
Обелиск на братской могиле красноармейцев в Соборном садике.
Я вышел из сада и пошел на Заводскую улицу к Клубу коммунистов. Улица так же была усеяна трупами. Трупы везде: на дороге, на панелях , в воротах домов были кровь и трупы. Город потонул в кровавом ужасе. Издали слышен был смутный глуховатый гул. И по мере того, как я приближался к Заводской улице, гул все возрастал. Наконец, он превратился в рев какого-то чудовищного зверя. Через некоторое время я лицом к лицу встретился с этим зверем. Рев этот происходил из уст тысячной толпы, которую кровь одурманила, лишила сознания. Разношерстная толпа жаждала крови, жаждала видеть мучения умирающих. Она громко требовала удовлетворения своей страсти. Всюду слышались дикие крики: «Бей их! Бей жидов! Вон большевик! Хватай его!» И хватали и били. О, как много хотела эта озверелая толпа тогда бить жидов и большевиков! Она чуть ли каждого подозрительного человека готова была принять за большевика и бить, бить, чтоб по горло, с головой искупаться в крови. И чем больше били, тем больше хотелось бить. Жизнь каждого человека зависела от указательного пальца какой-нибудь старухи и произнесенных слов: «Это комиссар». И человека уже нет. Он уже лежит истерзанный, измятый, обезображенный. Это был какой-то дикий пир безумных людей. Я был уже у Клуба коммунистов, когда раздался истошный рев и толпа ринулась к воротам клуба. Я увидел товарища Венцека и других товарищей, которых выводили чехи. Пленники были бледны, но спокойны Они были тем, что окончательно раздражило эту звероподобную толпу, и она с рычанием и с визгом бросилась на пленников. Рев, свист камней, выстрелы, кровь… Я больше не вытерпел и ушел…».
Или вот такая зарисовка очевидца: «На дворе против Челышова лежит красногвардеец не русский, с выкатившимися глазами. Мародеры-чехи смотрят и хвалят его сапоги. Глаза разбегаются, присутствующие мешают. «Мы только мадьяров ищем и убиваем, других нам не нада» — заявляет чех».
«Вдруг у бывшего здания окружного суда при повороте трамвайной линии раздалось два револьверных выстрела. Бегу. Страшная картина. Перед чешским офицером, сидевшим на коне, стоял на коленях человек (по-национальности татарин) с окровавленным лицом и шеей и показывал какую-то бумажку запачканную кровью. Всадник махнул рукой, из толпы вышли два чеха и повели пленника по направлению к воротам (угол гостиницы Эрмитаж и Окружного суда). С несчастного кровь лилась по лицу ручьем. И рубаха, и штаны были в крови. Подвели, грубо перевернули лицом к стенке. Несчастная жертва, подчиняясь чувству самосохранения, закрыл лицо руками. Бах. Падает, обливаясь кровью на колени, умоляюще смотрит. Бах. Бах. Подходит чех, обшаривает карманы убитого, находит документ, который гласит: «Предъявитель сего есть действительно рабочий Томашевского Сахарного завода т. Алиев»[6].
Остатки защитников Самары отступили к дачам на Барбашиной поляне. Здесь состоялось небольшое совещание: часть красноармейцев решила сдаться, другая предпочла пробиваться к своим. Не далеко от Смышляевки отступающих зажали с двух сторон конные чехи. Так, в непрерывных стычках с чехами, теряя бойцов, остатки уфимского отряда добрались до Алексеевки. Здесь, на Алексеевской горе, красноармейцы залегли в нескольких оврагах, которые тянулись параллельно железной дороге. В оврагах, скорее похожих на окопы, залегли и спешившиеся чехи. Завязалась перестрелка. Один из ветеранов гражданской войны, через несколько лет после описываемых событий вспоминал следующее:
«Нужно было во что бы то ни стало пробраться на станцию, так как подрывники могли уйти и тогда, даже при равных силах, нам пришлось бы сдаться. Разбившись на две группы я, Юсупоов, хохол, второй татарин и два уфимца остались на месте, а второй отряд продвинулся вдоль оврага и подготовился к вылазке…По условленному сигналу обе группы вскочили и бросились к вокзалу (ст. Алексеевка)».
Однако противник группу Рязанова не пропустил, но второму отряду все-таки удалось прорваться…
«И вот здесь, в эти трагические минуты, я впервые увидел и понял, как можно бесстрашно, сознательно, с веселой оскалкой умирать. Презирая опасность, оба татарина и хохол деловито взобрались на край оврага и, развалившись на брюхе, в упор наступающему противнику открыли огонь. С первыми выстрелами ободрились и мы. После первых выстрелов мы видели, как несколько чехов на всем бегу опрокинулись навзничь. Дальше я больше ничего не соображал. Стрелял даже вразброд и куда попало… Не знаю, долго ли продолжалась схватка, мне показалось — вечностью. Я пришел в себя, когда справа послышался пулеметный и ружейный огонь. Я оглянулся и первое, что увидел — двух татар с разбитыми и окровавленными черепами. Они остались верными революции и остались в смышляевских полях. Словно живые, они лежат передо моими глазами, грязные, оборванные, неизвестные…».
Вырвавшаяся из окружения группа добралась до станции и, соединившись с отрядом красноармейцев, ударила в тыл чехам. Этот маневр решил исход боя. Легионеры вынуждены были сесть на коней и отойти к Зубчаниновке.
Было около десяти часов утра. Город оживленно гудел, толпы празднично одетых горожан, ходили по городу [7], легионеры спешно окружали у Трубочного завода притихшие бараки с военнопленными австро-венгерской армии мотками колючей проволоки. Небо над Самарой вновь затянули тучи и на землю хлынул дождь, размывая кровавые лужи вокруг еще не убранных трупов красноармейцев.
Напечатано с разрешением. Оригинал: http://samara-ru.livejournal.com/7968545.html
_________________
[1]. По воспоминанию одного из руководителей штаба охраны Якова Маурина, часть сотрудников штаба спаслась. «С остатками своего отряда, в котором было только 18 человек, я погрузился на буксир. В погоню пустился пароход с чехами. Видя неминуемую гибель, мы пристали к берегу, выкатили пулемет и стали обстреливать пароход, чехи развернулись и ушли». Яков Иванович запомнил фамилии нескольких погибших в Самаре сотрудников Штаба охраны города: Янес, Кравин, Бамбис, Розенталь, Брикман, Андерсон и три брата-грузина Брегадзе. Латыс в 1921 году в Уральске служил начальником губернского Ч.К., Егерь проживал в Москве, а Сапожникова сослуживцы встречали в Самаре.Куйбышевский краевед Фёдор Попов в 1957 году направил секретарю Куйбышевского горкома КПСС и секретарю Самарского райкома КПСС письмо, в котором привел данные, согласно которым мемориальная доска на стене дома №№ 125-127 по улице Фрунзе установлена неправильно. Более того, информация на мемориальной доске не соответствовала действительности. По его мнению, штаб обороны города располагался в бывшем здании полицейского управления, где размещен самарский райком КПСС. То есть в доме № 112. Рядом — здание пожарной части с каланчой. Каланчу разобрали в годы ВОВ. Фёдор Попов писал: «Действительно, пулеметчики-латыши из дружины Штаба охраны города с исключительным мужеством отбивали натиск белочехов и все были у пулемета во время боя», а на доске кто-то «умный» написал о том, что в августе 1918 года белочехи расстреляли красноармейцев у здания Штаба охраны.
Гуревич Михаил Вульфович вспоминал, что на пожарной каланче, примыкавшей к Штабу охраны, стоял пулемет. На каланче засел китаец, стрелял из пулемета до последнего патрона. Чехи кричали ему: «Уходи, брось стрелять, уходи, а то убьем!» Китаец отвечал: «Моя не оставит его, моя не возмет, моя будет стрелять пока есть пули». О том, что в составе штаба охраны города были китайцы, выжившие сотрудники не упоминают, скорее всего это просто уличная байка. Но кто знает?
[2] 8 июня 1918 года во время штурма Самары погибли 16 легионеров. Их похоронили 11 июня в братской могиле, в деревянных гробах, перед Кладбищенской церковью на территории Всехсвятского кладбища. В настоящее время, могила легионеров утрачена, её уничтожили во время строительства жилого дома. [3] Сохранилась информация, согласно которой у большинства трупов, собранных с улиц Самары глаза были завязаны белыми повязками. Объяснение может быть только одно. Обычно приговоренному к расстрелу перед казнью, согласно воинскому уставу, завязывали глаза. «Дикие орды самарцев», как назвал наших земляков один из самарских краеведов, и боевики полковника Галкина вряд ли утруждали бы себя подобными мелочами. Другое дело — бывшие солдаты Австро-Венгерской империи, для которых процедура расстрела могла быть продиктована буквой воинского устава. [4] О гибели Франциска Ивановича Венцека рассказано столько лжи, что просто диву даешься! Некоторые историки повторяют байки, высосанные из пальца. Мол, пил кровь младенцев, лично участвовал в пытках, пытался скрыться, переодевшись в шинель красноармейца (и это при том, что первое, что делали осажденные в клубе коммунистов — пытались избавиться от военного обмундирования). Господа, хватит врать! Сколько можно поганить имя человека, не подписавшего ни одного смертного приговора? «За что, товарищи?» — спросил Венцек, после того, как бывший чиновник Карцев ударил его в лицо булыжником. Несколько позже, трупы Венцека, Штыркина, Длогуленского, Вагнер сфотографировали. Информация о фотографических карточках убитых имеется в архивных документах начала двадцатых годов прошлого века. Лично мне удалось увидеть копию фотографии трупа Франциска Ивановича Венцека.В октябре 1918 года следствие, проведенное губернским Ч.К., выяснило — активных убийц Венцека и Штыркина было трое: лавочник Филашев, бывший чиновник Карцев и продавец ювелирных изделий Воронцов. Филашев и Воронцов сбежали с чехами, а Карцева расстреляли. Судьба Филашева выяснилась спустя некоторое время — он умер в тюрьме, отбывая срок за уголовное преступление, а вот Воронцова нашли аж в 1970 году при любопытных обстоятельствах. Один из сотрудников Куйбышевского КГБ вышел на уголовника, который, как оказалось, являлся высокопоставленным партийным работником. Сотрудника предупредили — ошибки быть не должно, отрабатывай подозреваемого по полной программе. Обнаружилось вот что: родственник лже-партийца, проживающий в Корелии — это тот самый убийца Венцека, ювелир Воронцов. С бывшим ювелиром провели беседу, но трогать не стали, старику было уже под сто лет.
Вернулись ли домой легионеры, снявшие с мертвого Венцека гетры, обувь, зеленую куртку и выкравшие из кармана Штыркина часы — не известно.
[5] 8 июня 1918 года во время обороны Самары, погибли примерно 100 красноармейцев и сочувствующих большевикам. Известно, что 62 человека похоронили 12 июня в неглубокой траншее у южной стены Всехсвятского кладбища между туалетом и погребом. На современной карте, братская могила красноармейцев локализуется примерно в 100 метрах от предполагаемого места установки «памятного знака» легионерам. Другая братская могила находится на углу современных улиц Красноармейская и Чапаевская, в ней до сих пор покоятся около тридцати защитников Самары, расстрелянных 8 июня 1918 года. По самым скромным подсчетам, в течении нескольких последующих дней, чехи расстреляли около 300 человек. [6] На фасаде здания окружного суда с начала двадцатых годов висела мраморная табличка с надписью: «Здесь 8 июня 1918 года был расстрелян чехами мусульманин Абасс Алеев». [7] Через несколько дней в Штаб охраны Самары стали поступать анонимки с помощью которых сотни «доброхотов» стремились свести счеты со старыми врагами или просто «прогнуться» перед новой властью.«В мещанском поселке, угол Озерной и Московской, в доме Котянина или Котяниной, укрывается какой-то комиссар с красноармейцами, дней пять тому назад привезли к нему плюшевую красную мебель и ежедневно привозят парное мясо».
