Галина Рэмптон – родилась в Куйбышеве, закончила факультет иностранных языков Куйбышевского педагогического института. Писатель. В настоящее время проживает в Великобритании. Автор путеводителей по Лондону и Англии, русско-английского разговорника. Ее книги постоянно печатает и переиздаёт крупнейшее российское издательство «Эксмо».
Фото Говарда Сочурека, журнал "Лайф".
На набережной
Волга досталась мне даром. По наследству от отца. Коренной, потомственный волгарь, он знал реку вдоль и поперёк. В довоенном отрочестве переплывал её не раз. А Волга возле Самары широка, глубока и редко бывает спокойна. После фронтового ранения отец уже не мог осилить больших расстояний. Но плавал уверенно, быстро, народным стилем: сажёнками. Нас с сестрой начал водить на Волгу с малолетства. Учил держаться на воде и отдыхать на спине. Вода у берега была тёплая, мягкая, ласковая. Дно — песчаное и пологое. От отца я услышала первые волжские слова: бакен, баржа, сухогруз, дебаркадер. И названия местных островов: Проран, Поджабный, Зелёненький. Узнала про Жигулёвские ворота, Молодецкий курган, Лысую гору. На Волге всегда было интересно — на воде и на берегу. Из ивовых прутиков отец выстругивал перочинным ножиком свистульки и узорные палочки-указки. Вырезал для нас из древесной коры замечательно лёгкие лодочки с фигурной кормой и правдоподобным сиденьицем, под которое можно было просунуть палец. Мы пускали эти лодочки на воду, и они подолгу качались на исполинских всамделишных волнах, не переворачиваясь.
Часть отцовской родни (по линии его матери, Екатерины Матвеевны Исаевой) происходила из средневолжского села Переволоки. Оно так названо благодаря основному промыслу местных жителей с незапамятных времен — тягать лодки и корабли в обход Самарской луки напрямую из Волги в Усу. В семейном альбоме хранилась ветхая дореволюционная фотография сородичей из Переволок. Среди крестьянского вида взрослых сосредоточенно глядели в объектив две девочки — постарше и помладше. Беляночки с тёмными глазами, не без татаринки, фирменной для многих волжан. Сёстры были одеты в праздничные оборчатые платья в мелкий цветочек и держали в руках большие книги (Библия? Азбука?) Девочки поражали сходством друг с дружкой и одновременно со своей родственницей из будущего. То есть, со мной. Жаль, не знаю ни их имён, ни даже фамилии (Исаевы? Срословы? Канискины?), ни того, что стало с ними потом. Но по одной ветви своих пращуров считаю себя тамошней — переволокской. Родилась же я в Самаре, носившей с середины тридцатых по начало девяностых казённое имя, а точнее фамилию партийного функционера: Куйбышев. Наша семья почти всегда жила у самой Волги. В конце сороковых, закончив учёбу, родители приехали в Куйбышев из Москвы в бабушки-Катин дом на улицу Новогражданскую. Она пролегала параллельно теперешней «новой» набережной, в районе завода «Кинап». Тогда там ещё находилось поселение молокан. Дом был частный. Воду носили из колонки, удобства — во дворе. Ничего этого я не помню — знаю только по рассказам отца и матери. Хотя в ранние шестидесятые годы, когда я училась в начальных классах 68-й школы на набережной, в том углу ещё оставались последние островки полудеревенского быта: наглухо занесённые снегом дворы за дощатыми заборами, дымы из печных труб, лай собак. Ни улицы Новогражданской, ни молоканского поселения нет уж более полувека. Давным-давно всё это снесли и застроили разнокалиберными многоэтажками.
На заре шестидесятых отец получил хрущёвку на Полевом спуске к Волге, в тех же краях. Мы прожили там семь лет, пока родители с большим трудом и треволнениями не выменяли квартиру в другом районе — на «старой» набережной. Жильё было просторным, окнами на Волгу, в «доме речников» возле речного вокзала и почти впритык к управлению «Волготанкер». Это помпезное здание сталинского винтажа с псевдо-римской колоннадой у входа было возведено среди купеческих домов 19-го столетия, на месте легендарных самарских свечных заводиков и хлебных лабазов. В «доме речников» я окончательно выросла, выучилась, вышла замуж и родила сына. Моя собственная (и последняя) самарская квартира, где я жила уже со своей семьёй с конца восьмидесятых до начала девяностых, тоже выходила окнами на «старую» набережную. Жили мы на втором этаже дома дореволюционной постройки, на той же улице Максима Горького, только ближе к Струковскому саду. В той квартире гуляли речные звуки и запахи, и главной жиличкой в ней была, конечно же, Волга-матушка. Поныне считаю старинные приволжские кварталы Самарского района своей малой родиной. Правда, теперь там сплошной новострой с лофтами и пентхаузами, вотчина (или резервация?) новой деловой Самары. И управленческой верхушки, которая, по своему милому обыкновению, (так уж на Руси издревле заведено) повышать жизненный уровень народонаселения начала с себя.
Но моё детство всё же прошло не на «старой», а на «новой» набережной, только что завершённой в ранние 1960-е. В своём первозданном виде то был своего рода микромир, обихоженное и обустроенное пространство. Зелёный бульвар, газоны и пышные цветники, фонтанчики для питья, павильоны летних кафе: «Чайка», «Золотая рыбка». И просто: «Кафе-мороженое», напротив Маяковского спуска, в виде беседки, украшенный шпалерами с вьющимися розами (моё тогдашнее представление о райских кущах — в комплекте с пломбиром в запотевших металлических вазочках). Внизу, вдоль Волги, простирался городской пляж — социалистический вариант Копакабаны, километры дармового речного кайфа. На спортивных площадках, раскиданных по набережной, дети и взрослые летом играли в волейбол и баскет, а зимой катались на коньках под музыку. Набережный променад украшали незабвенные образцы прогрессивной муниципальной скульптуры: бронзовая девушка на водных лыжах, гранитная строительница с мастерком в руке, глянцевая аквалангистка, похожая на негритянку, и рабочий, воздевший спутник над головой. Тогда ещё градостроители искренне хотели, как лучше, и у них кое-что получалось. На тех нарядных, любовно возделанных просторах казалось, что светлое будущее уже почти наступило, и что завтра будет лучше, чем вчера. Читать дальше
