Репетировать парад буду я

Седьмого мая военные репетировали парад Победы. Тот самый, на который девятого мая придут смотреть двадцать четыре тысячи человек. Двадцать четыре тысячи человек усядутся на трибуны, с размахом выстроенные по всему периметру площади Куйбышева. Самой большой площади в Европе, к слову сказать.

То есть, по определению, площадь Куйбышева больше Красной. Значит ли это, что в скромной Самаре число парадных зрителей превысит число таковых же в Москве? Многотысячные трибуны выглядят устрашающе. Их еще не закончили монтировать. Под будущими лавками ползают коричневые гастрабайтеры с алюминиевыми ключами больших диаметров. Перебрасываются рабочими отрывистыми словами, все не по-русски, иногда по-русски: «Проспект Карла Маркса, семнадцать!» — «Ташкентская, сто пятьдесят три!» Может быть, это пароль и отзыв.

Утро выдается хорошим, очень хорошим, и лишь бронетранспортеры, в два ряда выстроенные на улице Молодогвардейской, чуть нарушают общее настроение мира и труда. Хоть мир и труд праздновали в первомай, а сейчас пришла пора многими гусеницами утюжить и без того жалкие самарские дороги.

Многие улицы вокруг патрулирует полиция. Это какое-то небывало скопление полицейских. Часто их даже не удается пересчитать. Или только десятками.

В правом рукаве площади маршируют колонны офицеров, раздается команда: левый фланг, правым глазом коси! Левый фланг косит, и руки в белых перчатках одновременно совершают нужные движения.

В центральной части площади уже выстроены для парада войсковые подразделения. Поскольку это репетиция, а не настоящий пока парад, распорядитель специальным образом объявляет, сколько как будто времени. И хоть вовсе уже не десять часов, говорится: десять ноль-ноль!

Выходит знаменная группа. Диктор по радио рассказывает, чем отличился тот или иной военнослужащий, попавший в эту почетную группу. Полицейские дежурят в оцеплении, выстроены лицом к пустующим пока трибунам. Оцепление вполне могут покидать разные граждане, любопытствующие на парад с недостроенных трибун. Граждане передвигаются бочком. Потому что кто знает. Вроде бы полицейские на тренировке. А возьмут и задержат зачем-нибудь.

«А вот сейчас к тебе подойдет полицейский, — говорит пугливо девушка в солнечных очках своему рослому товарищу, — и скажет, типа, нельзя проходить с кофе в руках, ты тогда что?»

«Ну, — мужественно отвечает товарищ, — я тогда мигом его глотаю, по счету раз! Я умею мигом глотать!»

«Нашел, чем хватстаться», — девушка морщит лоб под короткой челкой.

На парадном кабриолете появляется командующий парадом. А потом – принимающий парад. Тоже на кабриолете. Зрелищнее, конечно, было бы скакать на конях. Как, скажем, Жуков. Но времена меняются.

«А что же, — громко спрашивает пожилая женщина в платье с блеском, — это же это за марка автомобиля? Никак «Волга»? Без крыши-то. Крышу-то они куда? С Волги стибрили».

«Это «Чайка», — авторитетно отвечает ей спутник, стареющий юноша во всем клетчатом, — кажется. Смотри лучше на генерала. Видала? Настоящий генерал, мать! Я тебе больше скажу – генерал-лейтенант».

Женщина поводит плечом. Тема автомобиля ее волнует больше. «А вот ты мне скажи, — она придвигается ближе, — крышу-то в случае чего обратно пришпандорить можно? А то вдруг осадки. Переменная облачность. Гроза».

Юноша с сожалением закатывает глаза, демонстрируя желтые с красным белки потомственного алкоголика.

Принимающий парад получает рапорт от командующего парадом и объезжает войска. Здоровается с ними, поздравляет их. Слышит в ответ: «здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант!» и «ура! ура! ура!».

Девятого мая принимающий произнесет речь, оркестр исполнит государственный гимн, и одновременно прозвучит артиллерийский салют, после чего а войска пройдут торжественным маршем и на площадь выйдет военная техника. А голубое небо взрежут крылья военных самолетом и взроют винты военных вертолетов. Или полицейских.

К торжественному маршу, побатальонно, на одного линейного дистанции, первый батальон прямо, остальные напра-во, на пле-чо, равнение направо, шагом марш!»

А потом девятого мая все будут есть солдатскую кашу с тушенкой, пить средне крепкий и очень сладкий солдатский чай, петь солдатские песни. О, эти солдатские песни. Как же так могло случиться, что «хотят ли русские войны», насквозь любимая и прямо из детства, как так могло случиться, что сегодня она не звучит. Не звучит в моей (простите), душе, и, может быть, в вашей тоже. Камертон молчит, или он плачет.

Раньше парад был символом победы — война окончилась, войны больше не будет, вот едут эти мирные железные жуки, маршируют праздничные солдаты. Сейчас же парад символизирует иное: ничего не закончилось, всё приведено в движение и дышит.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.