За жизнь напряженного труда в СМИ на радио мне работать не приходилось, ни в каком качестве – ни репортером, ни курьером, ни уборщицей. Зато могу похвастать, как однажды чуть не стала причиной революции в рамках отдельно взятой радиостанции. Похвастаю.
Происходило давно, в очередной кризисный 1998 год, я тогда служила в рекламном агентстве и ожидала новенького младенца. Носилась колбасой, так как было заранее известно, что никакого декретного отпуска мне оформлять не будут, а просто отпустят восвояси, вот и все. И нужно было успеть заработать побольше денег, хотя бы с небольшим запасом на грудное вскармливание и позитивное младенчество. Продающий текст, режим ротации, четыре позиции маркетинга, холодные звонки и капризные клиенты.
Был такой рекламодатель, владелец конторы, скупающей лом черных и цветных металлов. Контора его преуспевала, на дверях размещалась фабричным способом изготовленная табличка: «Фрагменты набережной решетки не ПРИНИМАЕМ». Табличку заказывала я. Несмотря на указанную разборчивость, дела шли хорошо; владельца конторы звали Кирилл, он чисто брил голову, предпочитал спортивный стиль в одежде (костюм адидас со всеми их полосками), и очень ценил текущий момент: «Кому война, а кому мать родна». И вправду, горожане, рехнувшиеся с августа от внезапной нищеты, ловко винтили чугунные крышки от канализационных люков и резали в лапшу медные провода под напряжением. Все для Кирилла.
Другого рекламодателя звали — Вадим. Он держал пиццерию. В 1998 году общепит переживал не лучшие времена. Вадимова пиццерия просто бедовала. Кому вообще было дело до настоящей итальянской пиццы из дровяной печи, если каждую свободную минуту приходилось посвящать сбору и сдаче металлолома. Бедолаге хозяину даже пришлось продать свой дорогой автомобиль Land Cruiser Prado — с тем, чтобы расплатиться за ту самую дровяную печь, заказанную в тучные месяцы лета и прибывшую в Самару ноябрьским тоскливым деньком. Печь выглядела чудесно. Казалось, что она сейчас улыбнется и заговорит уютным голосом про пирожки и горшочки. Дрова коллектив тоже зарубил хорошие – березовые. Но! Посещаемость заведения не удавалось поднять никаким законным способом, провалилась даже беспрецедентная акция «пивной стол», когда едокам пиццы предлагали за триста рублей доливать свой бокал пивом сколь угодно много раз.
— Как такое вообще может происходить в России? – горько недоумевал Вадим, сидя в пустом пиццерийном зале, его голос звучал гулко и страшно, отражаясь от стен снова и снова.
Поскольку никакого рекламного бюджета не существовало в принципе, мы распечатали на принтере простецкие листовки размером с почтовую марку и отрядили скучающих официантов раздавать их на улице. Холодная погода не способствовала – прохожие кутали руки в перчатках и муфтах, и хватать неясные листки желающих не находилось. Все было плохо. Вадим паниковал.
Как был, в панике, пересел с ланд круизера на общественный транспорт, что тоже не добавило хорошего настроения. Как-то в начала декабря мы ехали в трамвае. Вагон оказался холодным, к веселеньким красным сиденьям можно было запросто примерзнуть. А если бы кто решил лизнуть металлический поручень, то язык пришлось бы отливать горячей водой. Стуча зубами, пиццерийный хозяин не прекращал сетовать:
— Черт, черт! – говорил он, синея, — черт! До января бы дотянуть, до февраля! Там праздников вагон, может, какие бабы придут, какие мужики заглянут. День святого Валентина там, советской армии, а? Международный женский опять-таки!
Дышал себе на окоченевшие пальцы и продолжал:
— Люди не идут, люди! Вот чего они не идут? На пиво-то, а?
— Не знают, вот и не идут, — сказала я.
— Ну так как же они узнают, — бесновался Вадим, — когда у меня денег нет!
Мы ехали в трамвае, напомню. На каждой остановке водитель сообщал какие-то подробности маршрута, фоном звучали популярные песни: играло местное радио. Это было как раз то радио, где я давеча разместила скопом ровно миллион рекламных роликов в пользу скупщика металла. Радийщики очень хорошо поработали, соединив шаляпинское «люди гибнут за металл» с информационным «а ты свои железки сдал?»
— Денег нет, — сказала я, — а пицца есть.
— Толку-то, — дернул плечом Вадим.
— Знаю одного рекламодателя, — я встала и приготовилась к выходу, — может, он согласится свое эфирное время махнуть на пиццу. Частично. Попробую.
И я попробовала. Скупщик лома Кирилл покладисто выменял какое-то количество рекламных минут на ежедневную доставку в офис пяти-шести пицц, надежно увернутых в конверты из пергамента. Это называлось – бартер. Кирилловы подчиненные ликовали, они выпросили разрешение в пятницу обедать с вином и водкой, что было против, разумеется, правил, но зато очень хорошо и весело.
— С фига ли мне и ребятам не выпить в конце недели? – говорил Кирилл, любовно наблюдая за сплетением волокон сыра с помидорными ломтиками на треугольном куске бартера. Подносил кусок близко к лицу. С наслаждением откусывал. Ребята в соседней комнате пели раннего Розенбаума. Все дышало привольем.
Товар доставлял лично Вадим, эксплуатируя потерявший актуальность отечественный автомобиль своего бухгалтера Аллы Сергеевны, который он по прежней снобской привычке называл «унитазом». Иногда Вадим нежадно присовокуплял к пицце чесночные хлебцы и что-нибудь итальянское еще. Таким образом он стал новатором, застрельщиком, буквально первым предложив Самаре кейтеринговые услуги в 1998 кризисном году. Стоит заметить, что эффективность рекламной кампании оказалась не так высока, как хотелось бы, но все–таки в пиццерию люди пошли, и несколько корпоративов удалось провести, с участием дедов морозов и снегурочек из местных. В любом случае, боевый дух коллектива был поднят, а боевой дух в коллективе – это самое главное.
Тем временем на радиостанции подспудно возникала революционная ситуация. Революционные ситуации всегда так: вроде бы все тихо, спокойно, а потом царскую семью – в Екатеринбург, а по Зимнему дворцу бежит матрос, бежит солдат. Так вышло и на радио. В один день отдел рекламы разузнал, что пиццы от «пьян весь вечер за триста рублей» поступают прямым ходом к опостылевшему металлолому, минуя голодных менеджеров по продажам.
— Да где это видано! – кричала мне главная из менеджериц, красивая, рослая Анжела, — где это такое видано, чтобы кто-то с хлеба на воду перебивался, а кто-то жрал в три горла!
На самом деле это есть самый распространённый случай в мире, но я разумно не стала возражать. Анжела молчанием не удовлетворилась и спрятала от меня счет-фактуру, за которой я и притащилась с большим животом. Изнутри по ребрам меня колотил пятками сын.
— Нет, — кричала Анжела, — так не пойдет! За дурачков нас держите, Александр Александрович! Так мы вам не дурачки!
Это она обращалась к руководству. Руководство отмалчивалось за стенкой, немного робея Анжелы; она считалась в рекламном море акулой-людоедом, и по праву.
— А ты чего? – обращалась Анжела уже мне – пузом здесь своим таращишься!
Я потянулась за счетом-фактурой. Анжела умело сложила из счета-фактуры кораблик с двумя кривоватыми трубами.
— Без маникюра остались! – продолжала она яростно выкрикивать, — без парикмахера остались! Йогу похерили! Проценты сократили! Теперь и хавчик мимо нас!
Анжела имела в виду, что раньше руководство радиостанции лучше заботилось и своих сотрудниках, оплачивая им горячие обеды в столовой через дорогу, сеансы маникюра и занятия йогой.
— Не буду работать! – заключила Анжела с удовлетворением, пустила кораблик из счета-фактуры в каботажное плавание меж стеклянных стенок офисного аквариума, и вышла вон, раскачивая сильные бедра.
Вслед за ней осторожно начали подавать голос прочие рекламные менеджеры, а также ведущие музыкальных программ. В основном женщины.
— И вправду, — говорили они, — пашем без продыху, жопы уже квадратные, глаза в кучу, мозги всмятку. А тут ни тебе поесть, ни тебе в асану встать без отрыва от производства!
Глаза радийщиц воинственно сверкали, накрашенные рты не закрывались, волосы взлетали вдоль искаженных волнением лиц, юбки-карандаши не скрывали узких коленей. Руководство забаррикадировало себя комодом в кабинете. Кораблик из счета-фактуры в аквариуме размок и пошел ко дну. На следующий день со мной связалась секретарша директора и попросила пригласить для беседы хозяина пиццерии. Ее голос был тревожен и тих.
— Поторопитесь, — прошелестела она, — у нас тут все очень зыбко.
И добавила, что главная менеджерица Анжела пригрозила уйти на конкурирующую станцию со всеми своими заказчиками. И весь ее колхоз тоже пригрозил, а личный шофер директора вообще не заступил на смену. Потом выяснилось, что у тещи шофера рухнула крыша теплицы, и теща в ночи примчала к своей дочке, а шоферовой жене с плачем о семисот двадцати семенах болгарского перца, что уже проросли в ожидании весны. Так что шофер с раннего утра умотал спасать перцы под проклятья тещи. А я поехала в пиццерию. Хозяин сидел у барной стойки и листал журнал большого формата. Барменша натирала бокалы льняной салфеткой. Печь сыто улыбалась.
— Вадим, — сказала я. – Там вас на радио зовут. Хотят следующий месяц ротации закрыть пиццами. Поедемте?
— Даже не знаю, — сказал Вадим. – смогу ли сейчас. У нас вчера столик на вечер заказали. На шесть человек. Прикинь? Я так обрадовался. Прямо в первый раз со мной такое.
На радио мы поехали и составили очень выгодный для Вадима договор. Позже я рассмотрела обложку его журнала – «Авто ревю» или что-то по типу, про модные машины. Очень жаль, что это совершенно правдивая история, и нет ни малейшей возможности присочинить; например, о страстном романе Вадима с Анжелой – настоящем романе, со срыванием одежд в лифтах, сексе на офисной крыше, письмах ревности, ночных безответных звонках и триумфальном воссоединении пары в стенах арендованной хрущевки на улице Тухачевского. Или о полнейшем крахе теплицы тещи радийного шофера, о семейном ужасном скандале – настоящем скандале, с отрыванием у мужских рубашек рукавов, звонких обоюдных пощечинах, битых об пол тарелках под детский несмолкаемый плач «папочка, положи топор». Зато можно честно констатировать факт долгого процветания в городе пиццерии, стремительного вывода активов металлиста за рубеж с последующим переездом туда же, резкого уменьшения аудитории у популярной радиостанции в условиях растущей конкуренции – вот это все было, а ничего другого не было. Так что с днем радио, друзья, и почему я прямо с этого не начала, большая ошибка.
… Мой сосед-маньяк принимает «Маяк» и мешает принять мне мышьяк
