Да-да, я понимаю, что банально, но как-то сама собой в голову лезет растиражированная фраза, сказанная однажды Дмитрием Медведевым: «Свобода – лучше, чем несвобода». С фразой этой, как я подозреваю, некоторые самарские обыватели могут вполне аргументировано поспорить. Смотря какая, — скажут они , – свобода. Если улица, то имеются в этом городе места и получше.
А меж тем эта самая улица Свободы тянется приличное количество километров. От 22 Партсъезда до самой Алма-Атинской. Змеится среди типовых «хрущевок», часто и надолго ныряя в мир двухэтажных домишек, изредка обнаруживая на себе почти высотки.
На улице Свободы есть много чего интересного: бар с заграничным названием «Манхэттен», череда сетевых магазинов, адвокатские конторы, школы… Горы мусора, облупившиеся фасады домов, сараи и гаражи, заржавевшие от времени таблички и сломанные урны. А вот чего на улице с вольнолюбивым названием нет – это ровного асфальта. Особенно на тротуарах, густо покрытых ямками и ямами, выбоинами и провалами. И особенно на дорогах, что давно не знают ремонта.
Вопрос, есть ли на улице Свободы – свобода, остался до конца не выясненным. Хотя я его местным жителям и задавала.
— Еще два часа, и будет, — решительно пообещала мне женщина лет сорока, назвавшаяся Татьяной Александровной, — у меня сегодня развод.
— Какая тут может быть свобода, когда жена, теща, дети и начальник, — грустно вздохнул мужчина, в тренировочных штанах и при пиве, — крутишься, весь день как белка в колесе, и все тебе указания дают, как жить правильно. Умные все, а ты один дурак. Вот тебе и вся свобода.
— Свобода — для молодежи, — констатировала бодрая и румяная дама, назвавшая себя Ольгой Павловной, — это в юности кажется, что есть какая-то там свобода. А потом, с возрастом понимаешь, что есть долг перед близкими и обществом.
Слово «обществом» получилось у Ольги Павловны округлым и весомым. Она удалилась с достоинством в сторону магазина, чья реклама обещала небывалое падение цен.
— Свобода, девушка — это понятие эфемерное. И вопросы вы задаете провокационные, — отчитал меня мужчина лет тридцати пяти в сером джемпере, – вот вы кто? Вы журналист? Так и пишите о вещах социально значимых.
Пишу. О детских площадках, которые на улице Свободы представляют собой печальное зрелище. Да и можно ли вообще назвать детской площадкой захламленный кусок двора с одиноко торчащей шведской стенкой? Рядом стоят старые кресла, зияют следы от кострищ, намекая на популярные места и способы проведения досуга местных жителей. В грязи валяется объявление, приглашающее мальчишек и девчонок в местный детский клуб, где их обещают научить всяким интересным вещам. Хочется верить, что все же научат. Мимо проходят два подростка с рюкзаками на спине.
— Кирюх, да говорю тебе бесполезно, она тебе не даст! – пылко уверяет светленький мальчик.
— А я говорю: даст, — уверенно отвечает Кирюха, — мы с ней договорились. Она мне дает контрольную списать, а я с ней на базар за картошкой иду. Ее предки, прикинь, нагрузили покупкой картофана на зиму.
Парнишки смеются и продолжают свой путь по неухоженному и заросшему травой двору. Окружающие унылые пейзажи их не удручают.
Я тоже продолжаю прогулку по выбоинам асфальта, под пухонесущими тополями, вдоль домов и общежитий; у подъездов которых женщины в цветастых и длинных платьях с покрытыми платками головами выгуливают детей и что-то кричат своим отпрысками на непонятном мне языке, гортанном и звучном. Иду мимо бочки с «настоящим деревенским молоком»; возле бочки дремлет немолодая и полная продавщица с добрым лицом; мимо киосков с недорогой, подделывающейся под американскую или восточную, едой и магазинчиков с разливным пивом, возле которых толпится довольный жизнью народ. Прохожу всей улицей, всей Свободой, к зданию бывшей общественной бани.
Во времена, когда заведение еще использовалось по назначению, мальчишки, чьи квартиры располагались на верхних этажах домов напротив, пользовались особым расположением одноклассников. Уверяют, что этажа так с четвертого-пятого, особенно при помощи бинокля, можно было рассмотреть подробности функционирования женского отделения бани. Видно было, конечно, и мужское – но кому интересно мужское отделение бани! Сейчас здесь никто не моется. В здании, все еще большом и крепком, располагается салон красоты с непривычным для местных широт, но красивым названием «Семирамида», обещающем доступные цены на все виды услуг, и пивной бар, явно пользующийся большей популярностью, нежели парикмахерская.
И можно пройти еще дальше, мимо унылой кирпичной девятиэтажки, и автобусной остановки, на которой притулились киоск с нехитрой снедью и видавший виды терминал для оплаты мобильной связи. Можно перейти неширокую дорогу, прогуляться еще несколько метров и уткнуться в заводской забор. За ним — гордо возвышаются полосатые трубы, отправляющие клубы дума в безоблачное самарское небо. И тут, вот именно тут следует встать и громко сказать: конец Свободы! И это будет совершенно справедливо. По крайней мере, географически.
