«На день защитника отечества, — сказала я сыну, — будь добр подписать мне открытку». «Чего это», — сказал сын, не отрываясь от переписки в чате. «Потому что я защищаю отечество», — сказала я, имея в виду социально значимые статьи широкого общественно-политического значения. «Это еще что, — скупо сказал сын, — знаешь, как дедушка в прошлом году к нам с Санькой обратился? Дорогие призывники!» И открытки не подписал.
А ведь когда я училась в школе, важным предметом у старшеклассников был НВП. Начальная Военная Подготовка то есть. Это был странный предмет, но многие его любили, так как официально в дни НВП в школу можно было приходить не в опостылевшей форме, а в гимнастерке цвета хаки и галстуке с блестящей заколкой. Девочки надевали гимнастерку на форменное платье, потому что чужеродные юбки не котировались педсоветом. И вот, в гимнастерке, с зеленым бойцовским галстуком, в коричневом платье под всем этим делом, дважды в неделю я заступала на службу отечеству.
Один военрук был милым, его звали – Сергей Иванович. Военруков сын учился несколькими годами старше. Многие девочки, завидев его, начинали петь в ритме фокстрота: Сергей Иваныча сынок!.. И еще танцевали так, покручивая ученическими бедрами, затянутыми в шерсть. Такая вот народная слава и признание. Сергей Иваныч был спокойным, неторопливо предлагал всем надеть ватно-марлевые повязки и разобрать автомат Калашникова за определенное время. А потом собрать. Почему это нужно было делать в ватно-марлевых повязках, оставалось военной тайной. К слову, ватно-марлевые повязки девочки были обязаны шить собственноручно в количестве, сильно превышающем «среднесписочное число бойцов».
Сергей Иваныч любил пошутить. Свои шутки он всегда анонсировал. Говорил: а сейчас посмеемся. Это было удобно, потому что не предполагало никаких сюрпризов. Например, когда военрук говорил: среди солдат бытует поговорка «себя в бою не пощади, а командира спаси», то никто и не думал ржать, как сумасшедший.
Как-то один въедливый мальчик задал вопрос относительно ракетно-ядерного удара. Зачем, сказал мальчик, на этих учебных плакатах рисуют какие-то автобусы, сборные пункты, когда всем известно, что?.. Сергей Иваныч честно задумался. Подошел к окну. Посмотрел на школьный двор, уныло расчерченный «классиками» и другим конкурсом детского рисунка. Повернулся к классу. А чего бы ты хотел видеть на учебном плакате? – спросил. И все как-то сразу поняли, что пусть лучше автобусы.
А потом он куда-то делся. Ни на какую войну отправиться он не мог, а может, и мог, но не отправился, потому что приходился мне соседом по дому, и я часто видела Сергея Иваныча с хозяйственными сумками или там с арбузом в руках. Или с дыней.
Так вот, кроткий сердцем Сергей Иваныч остался на воле с дынями, а нам привели нового военрука. Это был мужчина маленького роста, но больших педагогических амбиций. Он сразу же велел всем разбиться на маленькие группы, выучить первые пятнадцать статей устава, на все вопросы отвечать «есть» или «никак нет», но главное — метко стрелять.
В армии, — говорил он со знанием дела, — тот боец, который не метко стреляет, живет в атаке от трех до пяти секунд.
Стрелять нужно было в тире, улегшись на маты и расставив ноги под углом тридцать градусов. Или двадцать градусов. Но как-то основательно расставив. Девочки были страшно недовольны такими вольностями, а мальчики тихо хихикали и глупо шутили. Отвертеться от стрельбы не было никакой возможности – если ученик не «выбивал» положенной суммы баллов, то вызывался к барьеру заново. И так бесконечно. По кругу.
Мне, будучи не просто слепошарой, но еще и принципиально отвергающей корректирующие зрение очки, стрелять показалось особенно сложным: я просто не видела мишени. Что-то там маячило, белый листок, но не более. Вскоре из неуспевающих в стрельбах остались мы с одной девочкой, Олей. Оля училась на отлично, а вот стрельба по мишеням ей никак не давалась. Мы с Олей ужасно грустили, потому что после каждого урока НВП военрук препровождал нас в тир (в подвале располагался тир), где совал в руки по винтовке, или как правильно назвать это ужасное пневматическое орудие. И выдавал пульки. Такие мелкие, с ноготь мизинца. Мы с Олей, скрепя сердце, раскладывались на матах, и начинали палить в никуда. Палили, потом кто-нибудь из нас плелся вдаль и приносил мишени, в которых не было ни одного попадания. Военруку нравилось нас журить. Он мог сказать: вот как по физике электроны запускать, это вы все мастера, или там Пушкина с Грибоедовым цитировать не к месту. А как взять в руки оружие, так вас и нету! А ведь за вами Россия!
Однажды я не выдержала. Оля, сказала я, ну сколько можно. Давай проковыряем в мишенях дырки сами. Чем, сказала Оля, радостно засияв очами. Да хоть чем, сказала я. Стержнем от ручки. И в следующий раз я, отправившись за позорно целыми мишенями, тайно и подло наковыряла нам хороших выстрелов. Не совсем идеальных, чтобы не вызывать подозрений. Но нормальных.
Новый военрук сурово удивился. Гляди-ка, сказал он, не даром говорят, что и на камнях растут деревья. Мы вежливо улыбались, согласные быть деревом или камнем, только бы не валяться больше на матах, расставив ноги под нужным углом.
Но военрук решил нас поощрить. Он сказал: вижу, вы почуяли вкус к стрельбам. И у меня для вас подарок!
Мы напряженно молчали.
Призовая стрельба! – сказал военрук и посмотрел на нас, будто бы только что выдал каждой по флакону духов chanel, пятый номер.
А можно отказаться, — спросили мы. Можно, — ответил военрук, — но на самом деле нельзя.
И мы с Олей вновь раскорячились на матах, упирая в правые плечи по прикладу.
Вот тут многие думают, говорил за нашими спинами военрук, что школьницы нежные. А какие они нежные? Они же школьницы!
1. И мы нажимали обреченно курки. Но это только моя история. А истории о военруках есть у многих.
Екатерина Спиваковская, колумнист, Самара (страшно смешная история): Наш военрук имел прозвище Пиночет. Говорили, что и в 41-й, соседней школе, у военрука точно такое же прозвище — ну, может, их тогда всех так звали. Вот. И наш говорил: вы должны запомнить — все, что вы делаете, вы делаете неправильно.
А мне он говорил: как же ты будешь спасаться от ядерной атаки, если даже собрать-разобрать автомат Калашникова вовремя не умеешь?
И мне даже не приходило в голову, что он порет полную чушь, настолько я его боялась.
Светлана Анохина, журналист, Махачкала (шпионская история): я все время сбегала с НВП, у нас был ужасно нелепый и смешной препод по прозвищу Приклад, наверное, как и у всех. Но наш он таки был совершенный Приклад, очень косо говорил по-русски. Папа учил меня стрелять из пистолета по бутылкам и после этого разбирать и собирать тушку винтовки неживую мне было скучно. А формы никакой специальной не носили, у меня школа была элитная, одна на весь Дагестан; с английским со второго класса, из нас готовили переводчиков. Наверное, прямо так, в гольфах и пионерских галстуках планировали забрасывать в тыл англоязычного врага, с вопросом хау мач зе фиш?
Олеся Грушевская, журналист, Киев: А в Харькове эта ваша НВП называлась – ДПЮ. Допризывная подготовка юношей.
Светлана Чернова, гражданский активист, Самара (позитивная история про стрельбу): Уроки НВП проходили в подвальных помещениях школы: низкие потолки, пахло сыростью. Уже обстановка готовила к военным лишениям. Перед началом урока военрук всегда интересовался нашим самочувствием. Мы смеялись на этим, предполагая, что были случаи, когда приходилось выносить впечатлительных школьников из этого стилизованного блиндажа без сознания. Мальчики занимались оружием, девочки специализировались на оказании первой медицинской помощи раненым в боях. Но однажды, ломая гендерные стереотипы, военрук предложил нам с подругой пострелять в тире. Не знаю, как так получилось, но почти все наши выстрелы были успешными. С этого времени после окончания уроков я шла в тир готовиться к соревнованиям, а не болтать во двор школы с подружками. Отличная оценка по НВП и уважительное отношение одноклассников были обеспечено. Сейчас, проходя мимо аттракционов «тир», мне хочется иногда вспомнить свои навыки, но я против применения оружия и войны даже понарошку. Считаю, что деньги, которые государства тратят на вооружение и содержание армий, нужно тратить на обеспечение людей водой, едой, медицинскими и образовательными услугами, на сохранение окружающей среды.
Андрей Соколов, адвокат, Самара (история про таинственные приключения): В нашей школе уроки начальной военной подготовки проводились в тире, который находился в подвале и состоял из двух помещений по 25 метров: одно с асфальтовым покрытием, а второе – заброшенное: насыпи из земли, какие-то окопы. Когда мы стреляли из малокалиберных винтовок, перегородку между помещениями убирали, и получалась дистанция 50 метров.
Вход в тир располагался под лестницей, но существовала и вторая лестница, вход под которую привлек наше подростковое внимание. Как-то, оставшись зимой допоздна после второй учебной смены, мы с друзьями решили исследовать этот самый второй лаз под лестницей. В кромешной темноте дождались, пока вахтер начнет обход школы, и спустились вниз. Шли, руководствуясь только чутьем, вслепую, и оказались в том самом, втором, заброшенном помещении тира.
Смекнув, что преодолев «окопы», можно пройти дальше, где обитаемо, мы двинулись вперед. Вдруг скрипнула дверь, кто-то спустился вниз и зажег свет. Мы мгновенно нырнули в ближайший «окоп», затаили дыхание и стали ждать развязки. Оказалось, что это пришел военрук, он что-то забыл в тире. Покопавшись в вещах, зашел во второе «окопное» помещение, прошел мимо нас, и направился в самый дальний конец. Казалось, что сердце бьется так громко, что он вот-вот услышит его грохот. Но военрук спокойно спустился в соседний окоп, справил малую нужду и ушел.
Незаметно обойти полусонного вахтера и вырваться на полуночный морозный воздух уже не составляло труда. Настроение у нас было приподнятое, в голове невольно роились воспоминания рассказов из сборника о пионерах-героях, об их вылазках в тыл противника. Столь сильных эмоций я не испытал ни на «Зарнице», ни во время учебы на военной кафедре Политеха, ни даже на военных сборах!
