Лучшие вещи летом

Лучшие вещи летом — это новые туфли, чистый асфальт и неожиданно свежий ветер, бесконечной зимой забываешь, что ветер может быть таким приятным, не грозно задувать в трубах и подворотнях, а нежно гладить твое лицо и даже целовать щеки. Зимой забываешь, а за весну толком и не вспомнишь, последнее время никаких весен в нашем климате нет.

Идем с подругой детства Эн в японский ресторан, и пусть все ругают местные разновидности роллов с плавленым сыром и перемороженным лососем, мы ходим туда и заказываем «что-нибудь символическое», говорит Эн и захлопывает меню. Она грустна: проблемы с любимым человеком. Смотрит мимо и постоянно проверяет, не поступило ли нового сообщения на новенький Samsung Galaxy Note. Скорбно прикрывает глаза усталыми веками и напоминает официантке в стилизованном алом кимоно про нефильтрованное пиво.

За соседний столик усаживаются две девушки, блондинка и рыжеволосая, рыжеволосая говорит: «Зря я это все затеяла», — другая отвечает: «Ничего не зря. Кто-то должен был. Это просто беспредел, уже и документы вороют». У девушек задумчивый и даже загадочный вид.

В детстве многие девочки бродили по дворам и маленьким паркам с таким видом – задумчивым и загадочным. Они были заняты выбором подходящего места для «секретика». Что за дивные штуки были эти секретики, ужасно жаль, что такой яркий образчик детских забав затерялся во времени и не привился к новейшим девочкам.

Приносят нефильтрованное пиво, официантка взмахивает руками, расставляет приборы, рукава алого кимоно опадают, обнажая смуглые локти и серую подкладку; среди гейш такой жест считался признаком особого расположения к гостю чайного домика. Эн берет свой высокий бокал и яростно дует на пену. Пена отрывается и летит небольшими желтоватыми хлопьями, оседает на красной традиционной циновке.

Эн говорит: «Он никогда не разведется, просто морочит мне голову». Смотрит на меня со странной надеждой, будто я сейчас скажу: «Перестань, ничего еще неизвестно. Я говорю: «Перестань, ничего еще не известно!».

За соседним столиком две девушки тихо переговариваются, рыжеволосая вдруг всхлипывает и произносит высоким голосом: «Я полтора года работала над этим!» Блондинка протягивает руку и через стол дотрагивается до ее запястья. Словно считает пульс. Они молчат. Мы тоже.

В деле создания «секретиков» не было мелочей, все имело значение: качество разрыхляемой почвы, топографические характеристики местности, запоминающиеся ориентиры, и, разумеется, материалы для собственно секретикова сердца. Неглубокую ямку следовало хорошо утрамбовать, выложить дно фольгой. Идеально было использовать цветную фольгу из-под внутренних оберток шоколадных конфет, там попадалась совершенно прекрасная: ярко-синяя, тревожно-малиновая или изысканно-золотая. На фольгу выкладывались богатства: блестящие пуговицы, птичьи перья, бусины, металлические шарики из подшипника и что угодно. Осколок фарфоровой чашки с бутоном розы, обрывок атласной ленточки, несколько звеньев цепочки, засушенный цветок, крыло бабочки, тайно похищенная соседкина брошь в виде маленького лебедя.

Подруга Эн ковыряет палочками роллы «калифорния», потом дотягивается ими до моего маринованного имбиря и хватает несколько розоватых лепестков. Быстро проглатывает, снова дует на пиво, пены уже практически нет и взлетать нечему. Кладет палочки и говорит, жестикулируя левой рукой: «Да не хочу я есть! Ничего не хочу вообще. Понимаешь, никто ведь не знает о нашей истории, и происходит нечто странное… как бы это сказать? Короче, из-за всего этого я сама иногда перестаю верить, что нас с ним что-то связывает вообще… Понимаешь? Что мы вместе».

В несколько глотков она допивает пиво. Бокал стукает о крепкую столешницу темного дерева. Официантка в алом кимоно вопросительно смотрит в нашу сторону. Блондинка за соседним столиком говорит рыжеволосой собеседнице: «Решено, сейчас встаем, возвращаемся и заходим к Петрыкиной вместе. В конце концов, это наш проект, и если у нас забрали все наработки, пусть потрудятся дать четкий ответ и разъяснить причины». Рыжеволосая кивает: «Она нам даст воот такого пинка, — говорит она даже с весельем, — ты же знаешь, не принято задавать неудобных вопросов». Они поднимаются, оставляют пятьдесят рублей чаевых, уходят. Дверь впускает порцию приятного сквозняка, пахнет цветением всего и речной водой.

«Секретиковы» драгоценности следовало покрыть тщательно отмытым бутылочным стеклом. Лучше, конечно, бесцветным, но иногда и темно-зеленый оттенок смотрелся выигрышно, тут надо было учитывать общую цветовую и фактурную совокупность вложений. Стекло укладывалось, прилаживалось, аккуратно засыпалось сухой землей, забрасывалось травой для пущей сохранности. Потом сухая земля отодвигалась пальцем, пальцу было приятно прикасаться к гладкому, прохладному стеклу, а глазу было радостно видеть красивую картинку под стеклом, собственноручно задуманную и выложенную. Но самое замечательное происходило позже. На следующий, например, день. Когда ты будто бы невзначай подходишь к заветному месту, специально первые минуты ничего не предпринимаешь. Спустя некоторое время склоняешься низко, ворошишь верхний плодородный слой земли, отбрасываешь траву, открываешь свой «секретик», и среди чернозема и прочего мусора вдруг начинает блестеть фольга, и блестки, и бусины, и загадочно топорщиться птичьи перья, и это такое волшебство, что не найти слов.

Эн молчит, двигает свой пустой стакан к центру стола, меняет его местами с чистой пепельницей, словно готовится показать интересный фокус, но фокуса никакого не показывает. Я говорю, внезапно вдохновляясь: «Эн, послушай, помнишь, мы с тобой делали секретики? В моем дворе росли несколько берез, и вот там было очень удобно, под березами?» Эн кивает, она не хочет вспоминать детскую чепуху, а хочет Его с охапкой чайных роз и обручальными кольцами. «Так вот он — твой секретик! Твой личный прекрасный секрет, ты сама его создала, дышишь на стеклышко, потом протираешь рукой, рассматриваешь свое сокровище, и это такая радость, такое счастье, что среди какого-то проходного двора, под старой березой — есть твой секретик, и им можно любоваться».

Эн улыбается, потом плачет, потом смеется, вытирает глаза столовыми салфетками. Машет рукой официантке в алом кимоно, та подплывает, нацеливает карандашик на блокнотик. «Еще пива, — говорит Эн, — и супчику, пожалуйста. Спасибо».

«Ужасно проголодалась, — говорит она мне, — сейчас поем, и давай сходим еще в один обувной магазинчик тут недалеко…»

Я киваю, охотно соглашаюсь, потому что лучшие вещи летом — это новые туфли, чистый асфальт и неожиданно свежий ветер.