Владимир Бузин: «Самара – это благополучный заброшенный город»

История моего знакомства с Владимиром Бузиным началась в ЖЖ. Мы обменивались комментариями, и только через некоторое время я понял, что общаюсь с лидером одного из самых интересных независимых коллективов страны — московской группы «Весна на улице Карла Юхана». Ещё больше я был удивлён, узнав, что каждое лето Владимир и его супруга, а по совместительству вокалистка «Весны», Ирина Трепакова приезжают отдыхать в Самару. Поэтому, дождавшись очередного визита Владимира, я поговорил с ним о том, за что он любит наш город, о выживании независимой музыки в России и о том, почему творческим людям не стоит уезжать из Самары в Москву…

— Что больше всего привлекает тебя в Самаре?

— Самое главное – это то, что в Самаре свежий воздух. Это я оценил только в этом году. В Москве воздуха нет. Нормально и легко дышится, если отъехать от неё километров на 60. Самарцам, наверное, и в голову не приходит, что здесь чистый воздух. А здесь всё продувается. Волга, Жигули…

— Кстати, про Волгу у вас даже есть песня…

— Да, Волга здесь тоже очень важна. В Самаре есть река и пляжи. Всегда можно переправиться на другую сторону. У меня тоже от дома в пятнадцати минутах ходьбы есть Москва-река, но купаться там категорически нельзя. Чтобы поплавать, нужно ехать на север Москвы. Мне от дома до места, где можно искупаться в Серебряном бору, нужно добираться 2 часа. Это слишком тяжко. А они сейчас ещё хотят расширять Москву. Я считаю, что столицу надо переносить в Сибирь. Раз уж они на нефти сидят, пусть рядом с этой нефтяной соской и работают.

— Это говорит коренной москвич?

— Да. Там у меня мама и папа. Какая-то работа. Это держит. Но если бы у меня была какая-то возможность свалить, то сделал бы это незамедлительно. Города моего уже не осталось. Переломали всё. Идёшь в районе Якиманки, где когда-то были дворики, по которым гулял, и видишь, что теперь там забор и пустырь. Москву я уже не чувствую своим городом.

— Давно ли ты побывал первый раз в Самаре?

— Лет семь или восемь назад. И с тех пор каждый год сюда езжу.

— А есть ли ощущение, что Самара тоже меняется?

— Знаешь, нет. Самара – это такой благополучный заброшенный город. В районе набережной я вижу, что происходят какие-то изменения. Что мне нравится, новые дома здесь как-то в стиль вписываются. А в Москве ломают целый квартал и строят небоскрёб. Есть какие-то места, в которые я приезжаю и просто их не узнаю. Я думаю, что ещё лет через 10-15 там будут жить одни таджики и власть предержащие, которые всё это безобразие и устраивают.

Они думают: «Сначала мы поедем в Москву, из Москвы в Париж. Париж — тоже дыра. Поедем в Нью-Йорк. Вот там движуха!» А там они никому не сдались. Там своих официантов хватает.

— Власть предержащие уже себе отдельный участок собрались строить…

— Если они расширят территорию, то жить там вообще будет невозможно. Каждый раз, когда я сюда приезжаю, то вижу за Самаркой какие-то дикие поля. А из Москвы, если будешь ехать по любой дороге в любом направлении километров 30-40, увидишь только сплошной частный сектор. В прошлом году мы поехали на Пахру. Она относительно от нас недалеко. Маленькая тёплая речка. В детстве там было очень хорошо, а теперь и там всё застроено и загажено. А люди всё равно в Москву едут, едут и едут. А зачем они едут, я вообще не понимаю. Просто я там родился, мама и папа мои родились, бабушка с дедушкой… Поэтому я там и живу. А так там делать нечего.

— А как же культурная продвинутость столицы?

— Там то же самое, что и везде. Какая культурная продвинутость? Большой театр? Я в Большом театре не был ни разу. Мой театральный опыт заключается в том, что я хожу на спектакли, на которые меня приглашают знакомые режиссёры. А в Большой театр ходят в основном туристы. А что касается клубов, то моё время в них прошло, и мне клубная жизнь стала без разницы.

— Существует очень большой отток из Cамары людей разных творческих и околотворческих профессий…

— Это глупо. Они думают: «Сначала мы поедем в Москву, из Москвы в Париж. Париж — тоже дыра. Поедем в Нью-Йорк. Вот там движуха!» А там они никому не сдались. Там своих официантов хватает. То же самое и с Москвой. За ощущение, что ты получаешь доступ к чему-то, приходится платить. Там жизнь элементарно дороже. Ваша группа «Cheese People», кстати, конкретный пример. Они никуда не уезжают. Можно спокойно сидеть на месте и заниматься своим творчеством. Благо есть Интернет. Ты можешь со всеми связаться в 3 секунды. Зачем ехать куда-то на съёмную квартиру, платить 1000 долларов и жить в бомжатнике? Ради чего?

У меня есть знакомые английские музыканты, которые уезжают оттуда в Новую Зеландию или Австралию. Потому что сейчас совсем не обязательно жить где-то в центре, чтобы делать свою музыку. Главное – это делать качественный продукт. А при нынешних коммуникациях можно быстро добраться туда, куда тебе нужно.

— Давай поговорим о нынешних реалиях российской музыки.

— Нужно понимать одну вещь. Музыканты – это одна сетевая банда, в которой все друг друга знают. И все они друг к другу хорошо относятся. Но если люди зарабатывают музыкой, то им невыгодно плодить конкурентов. Мешать тебе не будут, но и впрягаться за тебя не будут тоже.

А вообще у нас музыкантов в стране не любят. Это только кажется, что сейчас что-то происходит. На самом деле, нет ни шоу, ни бизнеса. Одно слово – «ларёк». Есть куча отличных музыкантов, которые играют по 10 концертов в год. И на них ходит 20 человек друзей и 100 человек публики.

А что такое государство? Государство – это я, ты, тётка с улицы. Мы и есть государство.

— А какие варианты заработка для музыканта в России ты видишь?

— На данный момент вообще никаких. Я профессиональный звукорежиссёр и всю жизнь занимался звукорежиссурой. Пятнадцать лет назад мы ночами сидели на студии, работали. Запись стоила 50 долларов в час. Бешеные деньги. Но мы работали почти круглосуточно. Тогда дома никто не писался. Компьютеры были дохлые. Ремонт компьютеров тоже стоил недешево. А теперь и студий-то почти не осталось. Записи никто не покупает. Они моментально тырятся и выкладываются в Интернет. И студийный бизнес схлопнулся.

А в плане концертирования у нас слишком большая страна. В Англии живёт 60 миллионов человек, а из Лондона до Манчестера можно доехать за 3 часа на машине. Там можно гастролировать. В Штатах вообще другая история. Музыка – это народное развлечение. А у нас народ не ходит на концерты. Если взять поколение старше 45, то они просто к этому не приучены. Нет этой культуры. Они не играли в школьном ансамбле. В Америке в high school человек обязательно играет в какой-то рок- или джаз- группе или в симфоническом оркестре в дудку дует. Вспомни, например, Лизу Симпсон…

И там люди просто учатся музыку воспринимать. У нас же вместо этого уроки пения, где меня «до-ре-ми-фа-соль-ля-си» научили, и больше я ничего оттуда не помню. Поэтому 90% населения музыка просто не нужна. Нужно только три аккорда блатных. И то только когда выпьют. Когда были деревенские люди, которые сейчас почти вымерли, у них была потребность выходить на улицу и петь и играть на гармошке. А сейчас фольклор практически исчез. Если брать США, то там самый популярный жанр не рок, а кантри. Которое слушают только там. Кроме того, есть фолк, неофолк… Народная музыка, короче говоря. Благодаря этому есть ощущение народа. У нас же его нет. Все сами по себе, и никому ничего не нужно. Уже последние 20 лет. А для того чтобы было, это нужно поддерживать. В Штатах куча фондов, раздающих гранты на это. Хотя бы просто люди помогают. У нас же на это постоянно пытается наложить свою жирную кошачью лапу государство.

Короче говоря, я не вижу у нас особых перспектив для выживания музыкантов. Музыкой у нас занимаются только энтузиасты. Любой. Начиная от классики и до современной поп-музыки. Только ресторанная музыка у нас как-то более-менее выживает. Каждый вечер они лабают в кабаке, а становятся уровнем повыше — начинают играть на корпоративах. Что, в принципе, то же самое. Хочешь быть успешным музыкантом – занимайся кабачатиной.

— А как дела сейчас обстоят с клубной сценой? Ты её наблюдал практически с момента зарождения…

— Не беря в расчёт какой-нибудь Лондон, можно уверено сказать, что в городе Хельсинки клубов больше, чем в Москве. В Москве много едальных заведений. Ресторанов и всего прочего. А клубов, под которыми понимается некое сообщество людей, три с половиной штуки. В Москве все люди, которые имеют какое-то отношение к музыкальной индустрии, друг друга знают. Через человека знают точно. А это 15-миллионный город. Какая в таких условиях может быть культурная жизнь? Ты ходишь по разным местам, а там одни и те же люди.

— Ситуация как-то изменилась с начала 1990-х, когда это всё появлялось?

— В 90-е – это всё было вообще полуподпольно. Находились ключи от какого-то здорового подвала, ставились барабаны и комбики… Сейчас в подвал просто так на халяву уже не влезешь. Нужно платить аренду. Аренда в Москве страшно дорогая. И желание сделать в Москве какой-то клуб всегда упирается в большие деньги. В клубы ходят в основном друзья, а они зачастую не платят. Из-за этого клубы часто закрываются. Хотя всё равно 90% людей, посещающих клубы, ходят туда поесть и выпить. А вот идущих именно послушать музыку очень мало. Я помню в 1989 году, когда я только начал заниматься музыкой, пошёл на концерт группы «Sonic Youth» в гостинице «Орлёнок». Пришло 80 человек. А они тогда уже были большими звёздами. В 1994 году был фестиваль «Бритроника». Там выступали «Aphex Twin» и куча каких-то ещё страшно актуальных на тот момент людей. Так там почти не было народу и в определённый момент перестали продавать туда билеты и стали пускать даром. В 2007 году в Москву опять приехали «Sonic Youth». И было понятно, что они больше не приедут никогда. Они собрали 4,5 тысячи человек. То есть понятно, что в городе Москва всего около 10 000 человек активного населения, которое ходит на концерты. Из всех 15 миллионов. Я говорю не о независимой музыке, а о концертах вообще.

— В Самаре примерно такая же история. С поправкой на размер города.

— Это проблема страны в целом. Любой народ – это, в первую очередь, его язык и культура. У нас же для людей важнее всего деньги. А то, что они три слова связать не могут, – это уже неважно. И к тому, чтобы изменить эту ситуацию, власть должна приложить свои усилия. Чтобы люди получали налоговые льготы за благотворительность на культуру. Можно было спокойно отдать, например, 10 тысяч человеку, чтобы он песни писал или рисовал. У нас же на мецената смотрят как на идиота. Я читал недавно книгу про то, как выживают симфонические оркестры в Америке. Они продают абонементы и билеты, но чуть ли не половину денег им дают просто меценаты. Там всем нужно хорошее publicity. Он может, конечно, и упырь, но хорошее publicity ему необходимо.

И оно делается меценатством. У нас же человек считает, что состоялся, если купил себе «Брабус» за полмиллиона грина. Помогает за рубежом и государство. Во Франции и в Финляндии государство оборудует репетиционные базы, на которых просто идёт и бесплатно репетирует школота. Там же стоят студии, где можно монтировать видео. Приходи и занимайся. Это как в Советском Союзе были кружки, только ещё более развито. Власти озабочены досугом населения. Таким, чтобы от него была польза. Лучше играй на гитаре, чем пей. У нас же какой досуг? Шашлыки и нажраться в субботу в кругу друзей непонятно где.

— У тебя нет ощущения, что новое поколение, растущее сейчас в музыкальных клубах, сможет изменить ситуацию?

— Беда в том, что этой публики очень мало. Вот есть джазмен-любитель Вуди Аллен, которого научили играть на кларнете его бедные еврейские родители. И он на нём играет до сих пор, потому что у него есть потребность самовыражаться в музыке. Может быть, он плохо играет, но это не важно. Важен сам процесс. Нужно, чтобы была потребность.

А есть обыкновенный мужик, который заработал миллион, но у него нет такой потребности. Его не научили любить музыку. Он её не понимает. Есть исключения, но это не массовое явление. Массовое явление – это баня, шашлыки и дача. Ничего плохого ни в бане, ни в шашлыках, ни в даче нет. Но кроме этого должны быть и другие потребности.

В театр, например, сходить. Но для того, чтобы туда идти, нужно хотя бы Чехова прочитать. Или взять, например, классическую музыку. Чтобы ходить на симфонические концерты, нужно вообще очень сильно в теме рубить.

И если в детстве этого не дали, то и потребности такой не возникнет. Есть, конечно, молодое поколение, которое музыку слушает, книжки читает. Но это очень малый процент.

— Тем не менее, я вижу, что по сравнению с тем, что было 10 лет назад, количество музыкантов выросло в разы. И исполнительский уровень их сильно вырос.

— В первую очередь тут сыграла свою роль доступность инструментов. А если сравнивать с тем, что было в 1980-е, вообще всё очень сильно изменилось. Для того чтобы ты мог выйти на сцену, тебе нужно было вступить в Московскую рок-лабораторию или Рок-клуб в Питере. А за ними стояли власти. Была такая жуткая вещь, как литовка текстов. Поэтому я послал всё на хрен и никуда вступать не стал. Но когда я начинал заниматься музыкой, это уже позволяло сделать время. Или же худсоветы по кино. Сколько наших бедных киношников просто умотали до смерти этими худсоветами?.. И, самое главное, сейчас это опять возвращается. Только возвращается страшнее. Олег Нестеров устраивал презентацию какого-то очередного сборника, который вышел на «Снегирях». На ней был покойный Андрей Вознесенский. И Нестеров меня попросил высказаться. И я сказал, что замечательным советским творческим людям хотя бы платили какую-то зарплату. Государство как-то обращало на них внимание. А современный музыкант не нужен никому вообще. Так что мы и есть настоящие современные диссиденты. Нам, конечно, тюрьма не грозит, но сдохнуть с голоду мы можем легко. Как был такой советский плакат «Музыкант в СССР и музыкант за рубежом». В Советском Союзе музыкант в красивом костюме играет на скрипке, а за рубежом он стоит под дождём в дырявом пальто. Сейчас у нас как раз ситуация, когда музыканты ходят под дождём в рваном пальто.

Культура должна объединять людей. И в совдепии это было. Вся страна слушала Вана Клиберна. Всех замонали классической музыкой, но хотя бы по радио её слушали. И она объединяла. А сейчас она никому не нужна. Кто сейчас послушал хоть раз «Хованщину» от начала и до конца? Проблема в том, что сейчас власти никакая культура не волнует. Им интересно, сколько можно сделать «Брабусов» на одном откате. Да и живут-то они не тут.

И вообще нет местного патриотизма. Не такого, что музыканты гордятся тем, что они именно самарская группа. И нет бизнеса, который поддержит эту группу, потому что они свои – самарские. В Москве-то ладно. Это город большой и космополитичный. Но в других российских городах должна быть гордость за себя. Должны поддерживать своих. Крупный бизнесмен в ресторане за один раз проест больше, чем нужно для того, чтобы проспонсировать одну свою группу на год. И это касается не только музыки, а жизни в принципе.

— То есть на государство уже нет никакой надежды?

— А что такое государство? Государство – это я, ты, тётка с улицы. Мы и есть государство. Просто у нас гражданское общество зажимают всячески. Нужно как-то объединяться, по возможности, помогать друг другу, пока за это не сажают. Иначе без этого просто ничего не будет. И местный патриотизм, в том числе, очень важная вещь. Как делается музыкальная история? Вот, например, есть «Сиэттлская волна» или «Чикагский саунд». Это же просто люди собираются вместе и что-то создают..