— А где сейчас ваш брат, как он жив-здоров?
— Жив-здоров. Восьмой год уже в командировке в Италии. Он отправлен Патриархатом в командировку служить в центральном храме в Вероне и еще в пяти городах Италии.
— Нет ощущения, что брат невольно погубил вашу спортивную карьеру?
— Нет. Если бы не он, я бы никогда не стал тем, кем я стал.
— Вы испытываете чувство благодарности?
— Абсолютное. Так же как и все члены моей семьи.
— Откуда у одного человека берется мужество для противостояния этой махине? Ведь это духовный подвиг.
— Может быть, и подвиг. Подвижничество. Человек, который веровал, а он окончил юридический факультет, а потом поступил в семинарию. Ленинградскую. И полетел на самолете Уфа-Питер по чужому студенческому билету, за двадцать три рубля. Он растратил государственных денег 11 рублей 46 копеек и за это получил полгода тюрьмы. Он два раза сидел. Один раз за растрату, за нанесенный ущерб государству 11 рублей 46 копеек. Второй раз — за антисоветскую агитацию он получил пять лет тюрьмы.
— И пять лет отсидел?
— Да. Все пять лет.
— Вас не смущает, что у власти так много людей, начинавших в КГБ, структуре, которая в семидесятых преследовала вашего брата?
— Эта структура, она разная. И в этой структуре после случая с братом у меня появились друзья. И я по сей день с ними дружу. Люди, которые меня допрашивали, не пускали за границу, пять-шесть человек, говорили мне: напиши статью в «Комсомольскую правду». Я сказал: знаете, я футболист, у меня голова налево, мячом дали, ничего не соображаю. И потом, когда три дня прошло, меня отпустили и я уже вышел, один из них подошел ко мне и говорит: я тебя уважаю, футболист, ты молодец. И с тех пор мы дружим, сейчас он большой человек, но мы дружим очень близко… Она была разная, эта структура. Так же как и вся страна была разная.
— Вы считаете, что в любой структуре процент хороших-плохих-умных-глупых примерно одинаков?
— Абсолютно. Так же как и число хороших людей в любой нации. Ведь нет же плохих наций, есть плохие люди. И в каждой нации есть очень хорошие люди, хорошие люди, плохие люди, есть негодяи.
— Прийти на помощь «Крыльям». С чем было связано это решение?
— С обязательствами. Прежде всего с обязательствами. Попросили — надо помочь. И я помогу, пока могу.
— Получается, это чувство долга?
— Конечно. А я всегда должен этой команде. Она из меня человека сделала. Здесь я закончил играть. Она мне имя принесла, и для многих людей я, прежде всего спортсмен, футболист «Крыльев», а не коммерсант или что-то еще…
— Вы один из символов самарского футбола восьмидесятых. О вашем мастерстве на поле ходят легенды. Это был другой футбол?
— Ну, по крайней мере, не могу сказать, что думал о чем-то таком. И не могу сказать, что он был другой, хороший или плохой, лучше, чем сегодня, или хуже, чем сегодня. Он был чище.
— Эта чистота утрачена безвозвратно? Мы навсегда привязаны к деньгам и финансовым интересам?
— Ну, как и вся страна. Все измеряется деньгами.
— Вы не видите в этом опасности?
— Если президент об этом говорит, если премьер-министр беспрестанно говорит о повсеместной коррупции, то не может быть один орган совершенно здоровым, когда все тело больно, весь организм болен.
— Российский футбол — это явление коррупции не чуждое. Как вы будете с этим бороться?
— Пока я не встречался ни с чем подобным в команде. Если кто-то из игроков попадется на такой «сделке», это будет его последний день в команде.
— Вы настолько непримиримы?
— А как иначе? Мы выходим на поле не ради кого-то, а ради двадцати тысяч болельщиков, пришедших на стадион… Вы помните эти чудные истории? Что творилось в Интернете, что творилось в газетах? «Крыльям» нанесли, я считаю, непоправимый урон. Хотя я не понимаю, почему обсуждается единственный эпизод в стране. Кому-то понадобилось раздувать и выставлять клуб в таком свете?!
— Вы считаете, что это злой умысел, а не глупая неуправляемая сила медиа? Что именно на «Крыльях» так сошлось?
— Сошлось — что? Заказ? Тема попала в резонанс? (жестко, даже озлобленно) Почему говорили только про «Крылья», когда и в этом туре, и в ближайших турах были не менее странные матчи?
— Да они постоянно проходят, такие матчи, и все об этом знают. Но ведь это и в ваши времена уже было.
— Да. Приезжал такой куратор из республиканского футбольного союза и приказывал: этим проиграйте.
— Даже так? В приказном порядке? И как же это выполняется технически? Бегаете медленно и пасуете не туда?
— Вы знаете, у меня заболело горло, я не смог играть, и поэтому мне все равно, как это делалось.
— Вы избежали этого?
— Стараюсь избегать этого всего.
— А в нынешней должности? Тоже сумеете избежать? Мне кажется, что это практически невозможно.
— Вы знаете, у меня есть позиция. Меня люди знают, я самодостаточный человек и я не буду на этом зарабатывать. Поэтому бессмысленно предлагать мне деньги.
— Ну, есть кто-то другой, третий, десятый. Соблазн велик и соблазнителей полно. Вам придется все время работать в оглядку.
— А вы у себя в газете, в своем коллективе работаете без оглядки? У вас единый, сплоченный коллектив, и вас никто никогда не подставлял?
— Вы считаете, что частичное акционирование и создание совета директоров как-то помогут клубу?
— Дело не в том, чтобы провести акционирование или создать совет – нужно открыть клуб, люди хотят знать, кто хозяин, и я бы хотел знать. Как только пройдет акционирование и список людей, владеющих акциями, будет вывешен на клубном сайте, все будут знать. 20% — это предложение губернатора, предложение правительства области, и мы сейчас будем думать над механизмами, как это будет происходить.
— Да, я слышал уже такое мнение, мол, все клубы эти акции продают как сувениры, и 20% — чисто популистский шаг.
— Популистский шаг, популистский. Навстречу народу. Я здесь как раз для этого.
— Ну да, ведь популистский – это от итальянского «народный».
— Я уже каких только версий не слышал, что это я деньги отмывать пошел, и чтобы во власть нырнуть, и чтобы политический капитал зарабатывать.
— Не самый простой способ заработка политического капитала.
— Не самый. Хорошо, когда все хорошо. А сейчас поражение за поражением. Но я готов ко всему и ребятам сказал, и на встрече с болельщиками: я выбрал этот путь и теперь я не отступлю! Вы знаете, было время, когда я был популярным человеком, году в 1986, и вот люди, которые тогда бежали со мной за три квартала здороваться, теперь отворачиваются. Это как лакмусовая бумажка. На то, что такое настоящее и что такое мнимое. Вот об этом я и думаю. Ведь все преходяще, и сложности эти преходящи, и все в мире преходяще. А вот те, кто создал эти сложности, я считаю, они должны каким-то образом отвечать.
— Вы думаете, существует соответствующий юридический механизм?
— Я просто хочу, чтобы люди знали, кто за это ответственен.
— Вам не кажется, что вся история с футболом, она немножко переоценена. Слишком много денег получают футболисты, слишком много внимания, даже политики слишком много. Или это феномен Самары, для которой «футбол больше, чем футбол»?
— Ну нет! У нас футбол недооценен. Чтобы это понять, надо побывать в Англии, в Италии, в Германии, во Франции. На любом матче высшего дивизиона. Самом обычном матче где-нибудь в Сарагосе. Футбол у нас недооценен. У нас футболисты переоценены, а футбол недооценен. Есть кризис. И там тоже. Например, та же Сарагоса, в которую переходит играть Ярошик и у которой около ста миллионов евро долга. Там же никто не бьется из-за этого головой об стену. Все понимают, что будет нормальный процесс, реструктуризация долгов. Но у нас, к сожалению, не существует цивилизованной процедуры банкротства.
— Да, вы совершенно правы, но невозможно себе даже представить такое «банкротство «Крыльев». Мне кажется, само словосочетание способно вызвать истерию.
— Вы знаете, общество настолько политизировано, что может впасть в истерию из-за всего. Из-за перехода на другое время или неперехода, снег у нас слишком белый или, наоборот, не растаял, хотя скоро Пасха. Почему у нас по этому поводу не выступают и не ищут виноватых? У нас больное общество, по-настоящему больное, вы понимаете? У нас больны все. Огромная разница между бедными и богатыми. На этом играть можно, на этом зарабатывать можно политический капитал.
— Ваши слова не вызывают оптимизма. Скажите, вам не кажется, что, несмотря на ваши знания и опыт, ваша миссия невыполнима и клуб обречен?
— А я и не говорю, что клуб обречен. Если бы клуб был обречен, я бы объявил об этом, встал и пошел отсюда.
— То есть вы считаете, что в этом насквозь больном организме можно один орган сделать здоровым. Или хотя бы подлечить.
— Здоровым нет, а подлечить – да. Во-первых, я всегда говорил, что это колосс на глиняных ногах. Нужен фундамент. А что такое фундамент? Это спортивные школы. Это создание инфраструктуры вокруг футбольного клуба. Мы должны, в любом случае, подпитываться местными игроками, мы должны опираться на выпускников этих школ. А эти школам нужна хорошая база и не только ktmytt игровое поле, но и ледовый каток зимой. Вы знаете, когда мы играли и все были отсюда, нам было неловко возвращаться с проигрышем. Потому что могли и побить. И в шестидесятые годы футболистов бивали болельщики. Сидели люди у подъезда, поджидали, когда выйдешь, если тебя считали виновным в проигрыше. И это не только в Самаре! Так было везде! Знаете, как говорят: в футбол играют мало, зато разбираются в нем все. С шахматами наоборот – все играют и мало кто разбирается. И это абсолютно правильно. Потому что футбол достаточно увидеть несколько раз, чтобы возненавидеть его или влюбиться. Он очень прост и очень доступен. Это жизнь. Посмотрите, кто как на поле себя ведет. Это лакмусовая бумажка. Как вы говорили, квинтэссенция. Кто подставляет ножку, кто бьется до конца, кто стелется. Он и в жизни, наверное, будет такой же.
— И вы считаете, что, возрождая спортивный патриотизм, спортивные школы, мы получим твердую опору, фундамент для клуба?
— Если ставить во главу угла строительство и созидание, а не уничтожение и разбазаривание средств, то это возможно сделать.
— Но строительство этого фундамента требует огромных инвестиций?!
— Я вас прошу. Вот тут вчера мы проводили встречу по стадиону «Восход». Сейчас и смету подготовили. Как вы считаете, миллион евро для строительства одного футбольного поля с подогревом, с покрытием самым современным, и плюс мы еще сюда заложили косметический ремонт раздевалок и косметический ремонт трибун — это много?
— Нет, не много.
— На последней встрече с болельщиками один болельщик пытался испортить нам встречу: а зачем вы будете строить стадион, когда есть школа Коноплева? На самом деле, дай бог, если из школы выйдет три-пять игроков. Я не хочу никого воспитывать, но думать нужно о молодежи, которая ничего не делает, лупит пиво или за компьютером сидит, никаких развлечений и пойти особо некуда.
— Но ведь одним стадионом этой проблемы не решишь.
— Но ведь начинать с чего-то надо?! Давайте построим хотя бы один.
— Давайте, но я немножко о другом. Помните «Кожаный мяч»? Ведь это был футбол в каждом дворе, а не только в футбольных секциях и на стадионе «Восход». Настолько далеко ваши планы простираются?
— Этот вопрос, конечно, очень интересный, и на моем уровне он никогда не будет решен. Только на уровне государства. И самым правильным путем идут американцы. Я считаю, что американская система спортивного воспитания – самая правильная. Это школы, это колледжи, то университеты. Я недавно был в Лос-Анжелесе в командировке и посмотрел на эту систему. При каждой школе – два-три поля. Футбольные поля – для американского и для европейского футбола, соккер, как его называют, баскетбольные площадки. Физкультура там – царь и бог. Все дети занимаются в секциях. Идет отбор через школы. Огромное первенство среди школ. На уровне района, города, штата. Эта система работает как пылесос, отбирая все лучших, и лучших, и лучших. А одним стадионом мы это не решим. Ну, привлечем мы тысячу мальчишек. Дай Бог.
