Адаптация к переменам Владимира Звоновского

Существует большое количество разных до противоположности «научных» прогнозов развития человеческого общества, обычно рассматривающих лишь некоторые тенденции, что приводит к соответственно неверному представлению. «Новая в Поволжье» не стала верить футурологам, а обратилась к главному специалисту в данной области — Владимиру Звоновскому, президенту Фонда социальных исследований. В 2011 году фонд отметил настоящий «юбилей измерений», круглую дату – 20 лет с начала работы. 13 декабря 1991 года в местном печатном издании вышла первая публикация, посвященная результатам социологического замера отношения жителей к изменяющимся условиям жизни в стране. Социологи Фонда социальных исследований, которые тогда работали при областном совете народных депутатов, измеряли отношение жителей города к предстоящим реформам в экономике, т.е. к тому, что спустя несколько месяцев стало называться гайдаровскими реформами или шоковой терапией. За 20 лет многое изменилось, а главное – изменилось отношение общества к грядущим переменам. По словам Владимира Звоновского, 61 процент горожан не верит, что после выборов 4 декабря в их жизни хоть что-то поменяется. О том, как изменилось общество за два прошедших десятилетия, Владимир Звоновский поведал «Новой в Поволжье».

За 20 прошедших лет мы наблюдаем следующую картину. Во-первых, изменилась социальная структура. Изменилась сфера занятости людей, возникли новые области экономики, старые начали постепенно исчезать. Когда наш фонд только начинал работать, у нас существовала следующая градация: государственные предприятия, приватизированные и частные. Сегодня приватизированных предприятий нет. Зато появились муниципальные. Также изменился жизненный кругозор населения. Если раньше большое количество людей передвигалось по стране, рефлексировало и имело опыт сравнения, то сейчас передвижения существенно ослабли. Зато резко возросло количество людей, выезжающих за пределы Российской Федерации. Таких граждан изо дня в день становится все больше и больше. Многие хотели бы уехать за границу навсегда. Это те люди, которые последние 20 лет двигали страну вперед. Но сегодня они ничего не хотят делать. Моторчик заглох. Они видят своих детей на службе у государства. Притом эти люди хотят выйти на пенсию явно не на территории России. Россия – не место для пенсионеров. Эти люди нашей стране просто не нужны.

Сегодня вам платят одни люди, и вы говорите то, что эти люди хотят услышать. Завтра вам платят уже другие люди. Вы можете со всем этим эмоционально не соглашаться. Но у вас напрочь отсутствует собственное убеждение.

Также изменился потребительский статус. Последнее десятилетие – десятилетие потребительского накопления, своего рода компенсация за недопотребленное в 90-е и советское время. Люди стали жить стабильнее и зарабатывать больше. Об этом говорит появление института кредитных брокеров. То есть приобрести что-то, заплатив сразу крупную сумму, конечно же для многих не представляется возможным, но взяв потребительский кредит, человек может обладать чем-то, отдавая понемногу. Это нормальная практика всех развитых государств. И найти специалиста, который подберет то, что вам нужно в Самаре так же легко, как и взять потребительский кредит в Санк-Петербурге.

Российское общество стало очень атомизированным. Человек рассчитывает в первую очередь на себя, в крайнем случае, на государство. Создание коллективов и групп по интересам можно встретить очень и очень редко. Еще один очень важный фактор — 20 лет назад у населения было ощущение, что есть нечто, к чему следует стремиться. Это мог быть капитализм или социализм с человеческим лицом. Но это «что-то» существовало – то ради чего стоило ждать лучших времен. Сегодня такого нет. Отсутствует напрочь. Очень здорово, что русская элита – прослойка очень влиятельных людей — жаждет перемен. Я говорю об элите как о круге лиц, которые принимают основные решения. Но эта прослойка очень и очень узкая – меньше трех процентов населения страны. И я бы не стал переоценивать количество людей, желающих стать участниками процессов, которые могли бы что-то изменить. Безусловно, абстрактное желание изменений существует. Но даже среди элиты нет социальных групп, настроенных на какие-либо перемены. На изменения настроены люди, которые прошли путь первоначального накопления капитала. У них есть энергетика. Они хотели бы ее совместить с деньгами и сделать что-то полезное. Настоящий капиталист – это не тот человек, который рад деньгам. Капиталист стремится вложить финансы в проект, который заработает и принесет прибыль. Гражданин, довольный тем, что у него существует возможность вложить куда-то свои средства, а после этого получить процент – ростовщик, по-другому его назвать нельзя.

Конечно, общество жаждет перемен. Но инициаторами этим перемен люди быть не хотят. Потому что сначала этих людей приучили к тому, что влиять на ситуацию они в принципе не способны. Им вбили в головы, что у них нет навыков работать в неожиданных ситуациях, новых экономических условиях – в первую очередь это касается зрелого поколения. Потом людям объяснили, что они вообще ничего не могут. И в первую очередь это связано с оплатой труда. Если мы вам платим – то вы что-то делаете, если не платим – то зачем вам вообще напрягаться? Отчасти подобное поведение – историческое воспитание, отчасти коммуникативный процесс, в результате которого люди считают, что если изменения и должны происходить, то никак не благодаря им самим. В этом смысле разницы между элитой и большинством населения все-таки нет. Но запрос на изменения есть. Существует лишь объективный запрос, но нет субъективных факторов, которые могли бы его удовлетворить. 61 процент населения считает, что в результате выборов 4 декабря жизнь в городе никак не поменяется. Отчасти люди верят, что что-то может измениться в результате президентских выборов. Но все это тоже очень и очень условно.

Изменения в нашей стране будут происходить не в результате выборов. Скорее — в результате неких эксцессов. Притом совершенно разных. Любых.

Изменения в нашей стране будут происходить не в результате выборов. Скорее в результате неких эксцессов. Притом совершенно разных. Любых. К примеру, если упадет очередной самолет со спортивной командой на борту. Общество не готово функционировать в условиях формального процесса. Люди могут действовать в рамках неформального процесса. От возможности что-то изменить люди сами отказались. Они же могли противостоять усилению авторитаризма на любом этапе. Начиная с памятных выборов 1996 года. Для этого было необходимо доверие между людьми. Но мы живем в эпоху постмодернизма, когда все ценности утрачены. Советского человека отучали от веры в Бога и прививали веру в коммунизм. Но после того, как ему сказали, что коммунизма нет и не будет, человек лишился религиозной цели своего существования. Как следствие этого мы видим, что исчезают некоммерческие ценности. Существует только ценность денег. Сегодня вам платят одни люди, и вы говорите то, что эти люди хотят услышать. Завтра вам платят уже другие люди. Вы можете со всем этим эмоционально не соглашаться. Но у вас напрочь отсутствует собственное убеждение. Почему христиане носят кресты? Видя символ веры на другом человеке, вы понимаете, что этот человек свой. Сейчас ни на ком нет креста. Нет признака, по которому я бы определил, что этот человек свой. А раз нет такого признака, то у меня не выстраивается система доверия. Фактически я считаю, что граждане действуют в чьих-то интересах, а меня тупо используют. Даже если мне платят, то мне явно недоплачивают. Если нет религиозной цели, то абсолютно все измеряется в деньгах. Вспомните Пелевина – неточная цитата, но смысл следующий: надо объяснить этим проклятым американцам, что нам необходимы религиозные цели. Что такое деньги? Разве я смогу объяснить тебе, что мне нужны деньги? Эти слова произнес бандит, которого на следующий день взорвали. Немного абстрагируемся от Пелевина. Для человека, который является воплощением золотого тельца, также важен религиозный смысл. Вне вечных ценностей деньги становятся главными. Но деньги крайне релевантны. Если человеку перестают платить, то он начинает молчать, как рыба.

У современного горожанина нет никаких специфических черт. Нет ничего, что отличало бы самарца от саратовца или ульяновца. Безусловно, современный горожанин потребляет в разы больше информации, нежели 20 лет назад. Изменилась система высшего образования, молодые специалисты получают очень широкий спектр информации. Люди, которые хотят знать больше, чем остальные, необходимые данные получают благодаря обучению за рубежом или интернету. Другие же учиться не хотят. Они получают соответствующие оценки, преподаватели смотрят на это сквозь пальцы. Выросла социальная дифференциация. Существует большая группа интеллектуалов, которые много знают и способны принимать решения. Есть группа, которая вообще не принимает никаких решений.

Я скептически отношусь к возможности прогнозирования каких-либо социальных процессов. Как будет выглядеть общество будущего, я не знаю. Всем понятно, в какую сторону идет прогресс. Но я не вижу ни источников, ни субъектов производства. Новых символов, в которые поверит общество, не появится. Во-первых, напрочь отсутствует основа. Во-вторых, эти символы кто-то должен создать. Это не сделает какая-либо рабочая группа. Это не под силу ни одной партии. Это не под силу ни одному университету. Но кто-то этот символ все равно придумает и разработает. Но творить этот «некто» должен в определенной атмосфере. В определенном общественно-политическом климате. Я не вижу питательной среды для такого процесса. Безусловно, это очень грустно. Как есть. В конце концов, разные народы переживали самые разные по сложности времена. Я думаю, что сегодня русское население находится в достаточно сложной ситуации. Все эти разговоры про национальную деятельность — следствие отсутствия общественных ценностей. Нет ничего, что объединяло бы людей. Тренд на атомизацию существует, и он только усиливается. Когда данный процесс остановится, у меня данных нет.

Веру в государство уже ничего не вернет. Исторически оно возникло как поставщик главного орудия производства для своего населения. Я говорю о земле. Государство расширялось и, когда достигло своих пределов, возникла необходимость внутреннего развития. Стала возникать промышленность, стали строить железные дороги, появилась развитая инфраструктура, потом начали осваивать целину. Все это внутренние процессы, происходящие за счет роста численности населения. Сегодня все остановилось по известным причинам. Веру в то государство, в которое верили наши деды и отцы, в государство, которое что-то поставляет, можно даже сказать «предоставляет» какие-то материальные блага, уже не вернуть. Эта вера безвозвратно ушла. Допустим, наши люди хотят, чтобы справедливо распределялась нефтяная рента. Или газовая. У них есть визуальный опыт Норвегии, Эмиратов. Там все хорошо, все просто прекрасно. И здесь встает вопрос: почему всего этого нет у нас?

Российская элита вышла из народа. Тот же самый Абрамович, которого ругают последними словами, — это воспитанник детского дома. Государство при Петре Первом или Александре Третьем – это поставщик ресурсов, либо перераспределитель. Вспомним Сталина, который уничтожал целые социальные группы. Когда не осталось тех, кого можно было вырезать, все закончилось. Правда, тогда возникла возможность внешней экспансии. Улучшение материального положения людей, переживших войну, было связано исключительно с репарациями.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.