Существуют люди, чувство юмора у которых входит в служебные обязанности. Мне довелось столкнуться с профессиональными юмористами на определенном этапе карьерной лестницы, если можно назвать этапом карьерной лестницы работу рекламного агента.
Как-то я попала с поручением на одну из местных радиостанций. Радиостанция в своей сетке вещания имела юмористические программы, страшно популярные в народе. Их подготовкой занимались двое мужчин, один постарше, другой — помоложе. Старший носил окладистую бороду и свитера туристического вида. Свободное время он проводил, подбирая на гитаре композиции группы Депеш Мод. Младший ничего такого себе не позволял, напротив – устроил в офисе живой уголок, где держал канарейку в нарядной клетке. Канарейку он учил говорить по-английски. Дал ей имя: птица Идиот. Зачастую канарейка переутомлялась, начинала орать, и ее закрывали чьей-нибудь верхней одеждой. Однажды она сильно поклевала дорогую шубу местной оперной певицы, с трудом согласившейся на интервью в эфирной студии. Примадонна орала громче канарейки, лишалась чувств, и была уносима взволнованными поклонниками таланта дышать на улицу. Происшествие наделало много шума. Наблюдающие за этим юмористы выражали противоположные эмоции: юморист постарше грустил, а юморист помоложе – смеялся.
Несмотря на разности темпераментов, они сходились в одном: оба считали, что производство шуток – серьезный процесс, и его нельзя пускать на самотек. Юмористы устраивались в живом уголке и начинали трудолюбиво шутить. Если вдруг кто-то из коллег это занятие прерывал, то слышал в ответ раздраженное: «Отвлекаешь от шуток». Или: «Не мешайте шутить». При этом они сохраняли полнейшее спокойствие. Никто не хохотал, не сучил в восторге ногами, не бился головой о стеклянную перегородку. Улыбка не спешила расцветать на их добрых лицах.
Из готовых произведений юмористов мне ничего не запомнилось, разве что начало одной миниатюры: «На сцену выходит девочка и говорит: меня зовут Мальвина, и у меня действительно голубые волосы». Еще у них были пятиминутки, самые настоящие; если в каком-нибудь магазине строительных материалов выходит начальник розничной торговли и сильно кричит: «Почему нет продаж?! почему нет продаж?!», а все сотрудники прячут глаза, то здесь вопрос ставился иначе. «Почему не повышается уровень шутки?», — кричал программный редактор, и глаза от него прятали тоже.
Вся эта работа над юмором представляется мне противоестественной. Шутки должны родиться сами, от непорочного, если можно так выразиться, зачатия. Удачно, когда смешное происходит собственной волей. Допустим, один менеджер захотел вести дела с важным клиентом — директором комбината ритуальных услуг. И написал ему письмо-презентацию. Написал и отправил. Пока писал — торопился. А когда отправил, поостыл и решил перечесть, для верности. С содроганием обнаружил в финале: «с надеждой на плодотворное сотрупничество». Сначала менеджер загрустил, а потом ничего, пришел в себя и даже немного гордился своим подсознанием, выкидывающим коленца.
Опечатки могут быть необычайно глубокомысленными и даже философическими. Никогда не забуду подписи на визитной карточке господина Ракова: «многоанальный телефон». Что характерно, господин Раков не обиделся, а немедленно по получении заказа начал обзванивать своих друзей и подруг, и каждому со смехом рассказывал о пропавшей букве «к»; вот это, я понимаю – чувство юмора! Оно, как современное искусство, должно быть «здесь и сейчас», такой закон.
Другое дело – розыгрыши. Розыгрыш необходимо подготовить тщательно, с учетом всех деталей и возможного развития ситуации. Скажем, одна девочка задумала первого апреля разыграть свою хорошую подругу. К решению задачи она подошла серьезно, и десятью месяцами раньше успешно забеременела. В итоге, к первому апрелю она обладала полуторамесячным младенцем и якобы послеродовой депрессией. Депрессию юная мать виртуозно имитировала, это была великолепная мистификация с рыданиями в трубку, разбитыми тарелками, скачками настроения и попытками суицида. В общем, хорошая подруга имела полное основание беспокоиться о судьбе юной матери, и наступает первое апреля.
В два часа ночи юная мать звонит хорошей подруге и голосом, звенящим от счастья, говорит: «Слушай, тут такое дело! Даже не знаю, как сказать. В общем, я тут познакомилась с классным мальчишкой, и мы уехали в Финляндию. Ты, пожалуйста, позвони моим, скажи, что я – у тебя, сцеженное молоко — на боковой полке холодильника, а телефон педиатра прикреплен магнитиком к зеркалу».
Хорошая подруга теряет дар речи. Пытается осознать сказанное. Классный мальчишка, какая-то Финляндия, брошенный младенец, грудное молоко на боковой полке, телефон педиатра… «Ну ладно, — бодро прощается юная мать, — ты давай, не тяни. Скажи, короче, что мы вместе! Они переживают уже, поди. Ну, пока! Целую!». И кладет трубку. Хорошая подруга мечется по квартире, в ужасе предвкушая грядущий разговор с разъяренным мужем, одиноким отцом. Репетирует слова: «Ой, привет! Слушай, мы тут случайно с твоей женой задержались немного…». Выпивает для храбрости рюмку водки. Пока длится действие анестезии, набирает номер. С колотящимся сердцем слушает длинные гудки. Репетирует слова. Трубку берет юная мать собственной персоной. Она весело смеется и рассказывает хорошей подруге о природе розыгрыша. Фоном жизнерадостно визжит ребеночек. Такого рода протяженные во времени шутки доставляют в первую очередь много радости их организаторам, а также тренируют их характер. Я бы даже сказала, формируют, оттачивая грани и полируя шероховатости.
А то знавала я одного инспектора ГИБДД, совершенно равнодушного к хорошей шутке. В своем отряде он прославился тем, что никогда не улыбался, а когда надлежало обозначить смех, произносил зловеще и с паузами: «Ха. Ха. Ха». Это выглядело жутко; как правило, инспектора никто не веселил, даже и первого апреля.
