Жили-были две старушки

15 октября отмечается Всемирный день сельских женщин. В наших широтах праздник пока особой популярности не сыскал. Но раз уж он существует, у меня появился законный повод написать о двух сельских женщинах, которые невольно стали колхозницами, и навсегда остались крестьянками.

В детстве меня никогда не смущало, что со стороны мамы мне предлагалось сразу две бабушки, поскольку в детстве предложенные тебе обстоятельства кажутся простыми, логичными и единственно верными. Особенно когда к двум бабушкам прилагались парное молоко, мягкая перину, блины с черной смородиной, веселые козы и приволье деревенской жизни. Понять, что любимая Маманя — это Марья Степановна, мне удалось не сразу. И действительно, какое отношение имеет это официальное обращение к родной старушке, шустро орудующей в печке ухватом? Все прояснялось понемногу: что баба Даша – моя родная бабушка, а Маманя – ее сестра. Сестры, всю жизнь прожившие под одной крышей, были чудом сохранившимися осколками большой семьи. Узнать об их прошлом можно было только ценой невероятных усилий. И только с годами станет понятно, что этих усилий я приложила катастрофически мало.

О детстве они вспоминали так: «Работали мы. Сызмальства работали. Хозяйство имелось большое. Земля, скотина и лошади». Породистые, отменные лошади были настоящей статью их отца – Степана. Страстью, постепенно превращающейся в «перспективный бизнес» большой семьи. Его жена Степанида родила девять детей. Все, в том числе и девочки, получили начальное образование, что по тем временам было скорее причудой. Впрочем, к причудам Степана односельчане привыкли. Так, например, он отказался наделять девочек приданным, заявив, что его дочери вольны выходить замуж по любви. Для старшей жених сыскался быстро. Девочки были красавицы, и породниться с самой богатой семьей на селе желающие нашлись. Конечно, и землю и скотину молодые получили, но провернул Степан все это так, что имущество в любом случае оставалось собственностью жены.

Судьба занесла его в ряды белой армии. После возвращения домой он какое-то время по словам бабушек «прятался на печке», но скоро прятаться оказалось негде. Семью раскулачили и выгнали из дома, в одну ночь. Племенные лошади ускакали в неизвестном направлении. А затем раскулаченного Степана… выбрали председателем колхоза. По глупости решив, что руководить должен тот, кто умеет хорошо работать. Однако советская власть такое недоразумение поправила быстро, отправив практически всю семью в Сибирь. Спастись удалось двум сестрам, которых спрятали и приютили соседи. В ночь ареста, уже все зная о своей участи, Степан умудрился устроить побег для своей жены и сына Алексея. Они потом долго скитались по деревням, где парень вроде бы служил конюхом. Затем следы потерялись, и только через десятки лет стало известно, что Алексей умер в очередной пересыльной тюрьме.

А две девочки-сестры остались в родных местах. Со временем вышли замуж: баба Даша – по большой любви, Маманя – из жалости. Ее жених всю жизнь любил соседку, которую родители в одночасье выдали замуж за бывшего батрака, чтобы спасти девушку от высылки в Сибирь.

Ждали мужей с войны. Муж Дарьи получил бронь, но все же отправился на фронт. А через месяц родилась его единственная дочь. Женщины остались — терпеть и работать. Ели лепешки из лебеды летом и суп из картофельных очистков зимой. Лошадей не было, тракторов не было. Впрягались в плуг и пахали на себе. Валили деревья в местном лесничестве. Жали серпами бескрайние поля. Однажды их отправили в город, строить большой завод. Обратно (более 300 километров) шли домой пешком. По ночам, поскольку боялись своих, больше чем чужих. Муж бабы Даши погиб в 43 году. Муж Мамани вернулся в 50-х, пережив сначала немецкие, потом сталинские лагеря. Прожил недолго, умер во время операции на столе хирурга.

А они остались жить вдвоем. Сначала, очень трудно и тяжело — ради счастливого будущего страны из деревенских домов еще долго по разнарядке выгребалось все: молоко, мясо, яйца, шерсть. Уехать некуда – паспорта сельчанам не полагались. Как и зарплата – исключительно «палочки», которыми отмечали трудодни. Бабу Дашу, кстати, много раз еще сватали. Она была редкой красавицей, черноволосой, голубоглазой, с иконописным тонким лицом. Ее красоты в нашей семье не унаследовал никто. Замуж она больше не вышла.

Потом, как уверяли бабушки, жить стало – лучше. Жить стало хорошо. Был сад, где росло сорок кустов смородины, малина, яблоки, вишня и калина. Был огород, где неизменная картошка, тыквы, свекла, лук и еще не пойми что. Была идеальная чистота в доме; белоснежные кружева, сплетенные собственными руками, свежайшее постельным бельем, которое зимой и летом полагалось полоскать у колонки в ледяной воде. Шили, кстати, тоже сами. Баба Даша одевала половину деревни. Сейчас я вспоминаю: бабушки постоянно работали. Пилили и кололи дрова, топили печку, чесали шерсть, пряли, вязали, ухаживали за козами и курами, растили козлят и цыплят, пололи, поливали, пекли пироги, варили варенья и делали соленья, скребли, мыли, белили, косили, знали все грибные места, собирали лесную ягоду… И только зимой, вечером, наступал час в который полагалось «сумерничать». Когда день уже почти погас, а зажигать свет еще казалось рано. На «сумерничать» ходили в гости. Или я просила рассказать мне сказку, и баба Даша придумывала очередную захватывающую историю. Сейчас я понимаю, что спрашивать нужно было про жизнь, что страшнее и интереснее любой сказки.

Они обе умерли во сне. С разницей в несколько лет. В наследство от бабы Даши мне достались руки. Точной такой же формы и размера. Хорошие руки для того, чтобы ими что-то делать.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.