В этом августе моим бабушке и дедушке исполнилось бы 100 лет. Дед мой — Лев Финк, человек не только в Самаре (Куйбышеве) известный. Он сам писал мемуары, где довольно подробно описал свою и тюремную, и лагерную эпопею. Книга «И одна моя судьба издана при содействии «Новой газеты», снят небольшой документальный фильм в цикле «Самарские судьбы».
Смеюсь , когда вспоминаю, что в моем раннем детстве он меня спрашивал: «Внучек, чего ты читаешь?» — а я еще не знала букв. А на мои, наверное, дурацкие вопросы, он низменно отвечал некрасовской цитатой: «Вырастишь, Саша, узнаешь». Все мое детство мы оба не знали, как и о чем разговаривать другом с другом. Дружба наша началась гораздо позднее, когда он увидел и понял, что мы обе любим книжки и театр. А с бабушкой я дружила с детства, я все чаще и чаще помню ее молодой, статной, высокой, с удивительно светлым лицом, веселой. Даже не веселой, а озорной. Она была тогда немного старше меня сегодняшней. В моем детстве мы озоровали вместе. Она учила делать из бумаги всякие чудесные штуковины и фонарики из больших огурцов и свечек. (фонарики нужны были, чтоб пугать дачных соседей в темноте). Чего бабушка только не выдумывала! Когда меня нужно было помазать зеленкой или йодом мои разбитые коленки, она мне и себе рисовала этой самой зеленкой такие смешные рожи, что это было просто счастье, а не медицинская процедура.
Случился у меня был сильный насморк, она взяла большую махровую тряпку (дранное полотенце), из половины мне был сделан платок, а из другой части получился у нее смешной тряпичный чебурашка, он был, по-моему мнению, гораздо красивее , а главное, смешнее мультяшного.
Какие картинки она рисовала мне на стеклах к новому году… Вспоминаю с радостью часто, как мы с ней пускали мыльные пузыри с балкона на головы прохожим, как бегали за всякими вкусностями на маленький рынок на улице Челюскинцев . Мои друзья во дворе спрашивали: «А тетя Катя сегодня с нами играть будет?» Будто не о бабушке спрашивали, а о нашей ровеснице.
Её очень любил мой тогдашний друг Димка. Она была по-настоящему молодой. Меня ужасно удивляли многочисленные совсем неюные дяденьки и тетеньки, которые с ней радостно здоровались на улице, а бабушка говорила, что это ее ученики, а мне они казались почти всегда старыми, я никак не могла представить себе их за партами, и как их могла учить моя совсем не старая бабушка.
Много лет она преподавала физику в школах в Куйбышеве, Княж Погосте, Печере и снова в Куйбышеве. После войны с моей маленькой мамой она уехала за дедом в ссылку, за полярный круг, в республику Коми. Ее туда не высылали, работа в Куйбышеве была, она сама уехала к мужу. Когда я услышала впервые об этом, я еще ничего не знала о декабристках, да и слова лагерь и ссылка не понимала. Бабушка мне потом рассказывала, что ее выгнали из аспирантуры, когда деда моего посадили, и что мама в первые увидела отца в 8 лет. Вслед за дочерью, чтоб ей помогать уехали в за полярный круг и мои прабабушка и прадедушка, Александра Степановна и Николай Петрович Антоновы. Но эта совсем другие истории…
Наверное, она была хорошей учительницей. Лет десять тому произошло любопытное событие: маму разыскал очень пожилой человек, живущий в Германии (кстати всю жизнь преподавал русский язык и литературу), он хотел рассказать, как он всю жизнь любил свою учительницу физики Екатерину Николаевну. Он напомнил маме, как переживали и расстраивались ученики, когда она уехала из Заполярья еще до конца учебного года, как они ее провожали. Он даже переснял для нас фотографии того времени (мой дед в 1955 году получил разрешения покинуть Север, не дождавшись реабилитации, собрал всю семью и вернулся в Куйбышев).
Вместо сказок она всегда пересказывала мне свой любимый роман «Мастер и Маргарита». Мне до сих пор трудно его читать, я начинаю слышать бабушкин голос. Она любила читать стихи наизусть, особенно Блока и Гумилева. Даже в последние дни жизни. Она уже не очень хорошо «ладила с действительностью», но Гумилёва помнила, читала его наизусть себе и нам, тем, кто оказывался рядом. Думаю, что молитвы она тоже знала. Но Гумилев ей «помогал» больше. Мы с мамой обе вспоминаем о том, что стихи Блока мы выучили раньше букв. Когда я была совсем-совсем маленькой, она читала мне: «В голубой далекой спаленке /Твой ребенок опочил./Тихо вылез карлик маленький /И часы остановил». Я разгадывала, что значит слово «опочил» уснул или умер, но никогда ее не спрашивала, так было интереснее и таинственнее.
Вспоминаю я бабушку и не только молодую и веселую, не самые счастливые и солнечные дни тоже никуда не уходят из моей памяти. В последние годы она тяжело болела и не всегда мы так легко понимали друг друга как раньше. Но об этом когда-нибудь потом. Я все чаще и чаще думаю о том, как же я ей благодарна, что с раннего детства я стала понимать серьезные вещи. Если написать глупо и прямолинейно, то она научила меня ценить настоящее и смеяться над всевозможными глупостями и никчемностями, например, над советскими идиотизмами . Никакая пропаганда мне нестрашна , я получила хорошее воспитание)). Бабушка была поразительно свободомыслящим человеком для своего поколения. Она совсем не мыслила советскими штампами. Она ушла на пенсию, когда я пошла в первый класс, много времени проводила со мной, и рано стало говорить серьезно, наверное, ей надо было делиться мыслями, а кроме меня никого рядом не было.
Когда через много лет я читала в Перестройку много публицистики, мемуаров исторических штудий, меня мало что удивляло. Наверное, разобраться во всем помогла бабушке ее биография и совершенно фантастическая память. Она помнила себя со всеми подробностями где-то лет с трех . Жизнь у нее как у всех советских людей была нелегкой: гражданская война, голод, 37 год… А мы никто за ней ничего не записали. А слушать я ее любила. Любила забежать к ней после школы на полчаса, чтоб поесть и остаться на несколько часов. Мне было с ней интересно и в 6, и в 10, и в 15, и в 30. Стыдно, что я теперь мало, что помню из ее рассказов, деталей не помню. Кораблики и лодочки из бумаги я тоже делать разучилась. Но я помню, что у меня была замечательная бабушка, Екатерина Николаевна Антонова.
Ольга Идельсон
Спасибо, Ольга, прекрасный текст.