Зимуем тут

У стены исторической постройки каменного дома скручен в тугой рулон матрас, видавший виды. На матрасе сидит мужчина типа БОМЖ в ватнике и валенках по погоде. Профиль мужчины идеален, скулы выточены для совершенно другой жизни. В лед рядом вмерзли окурки и изрядно почерневшая кожура от банана. Мужчина курит, просматривая бумажную газету. Окно первого этажа распахивается, и наружу выглядывает сдобная женщина в махровом халате и полотенце на голове. «Сергей Валентинович, – говорит уважительно, – такие у вас всегда сигареты замечательные. Дали бы, что ли, парочку».

«Галочка, милая, – говорит мужчина, щедро выдыхая порцию переработанного организмом тетрагидроканнабинола, – это ликер. Угостить тебя?»

«Да вы же знаете, – милая Галочка красиво рдеет щеками, – нельзя мне спиртного. А вот борщичка не хотите ли? Сегодня с фасолью».

«Зайду попозже», – мужчина барственно склоняет голову в сизой шапке с ушами и сдержанно жалуется на ломоту в суставах и говорит, что вчера Иванычу за погрузочные работы перепал добрый пирог с картофелем, как хорошо, что не все пренебрегают традициями русской кухни и жрут исключительно роллы.


В коридоре Ленинского суда беседуют женщины в норковых шубах, блестящих, как их лаковые сапоги. Голубая норка говорит своей спутнице: «Я себя так утешаю – вот, говорю, Нина, ты немного сейчас напрягись, позанимайся всем этим дерьмом, зато потом сразу уедешь в Марбелью, есть дораду, иберийский хамон и пить малагу. И я уеду! Уже и тур заказан, вылет из Москвы. Две недели, all inclusive, пять звезд, все дела».

«Малагу, – чуть помолчав, отвечает каштановая норка, любил Атос, а современники Сергея Есенина часто называли его малагой в штанах».

«Ты как всегда, – с любовью реагирует голубая норка, – как скажешь, хоть стой, хоть падай»

Судебный секретарь называет фамилии, женщина скидывает шубу подруге на колени, заходит в зал, на ходу отправляя за левое плечо ритуальные плевки. Подруга меланхолично выдирает из пальто негустые клоки синеватого меха.


В буфете оперного театра компания из древней старухи, старухи немного помоложе, женщины средних лет и молодцеватого мужчины с усталым лицом таранит к высокому столу на одной ножке толпу кофейных чашек и бутылку вина с трехсотпроцентной наценкой. Молча выпивают по бокалу, и только потом старшая из старух говорит, поправляя камею у сухого горла, съеденного тремя морщинами: «Так вот, Ляля, только муниципальное агентство ритуальных услуг, я их всем рекомендую, вот и Сундуковы остались довольны работой команды, а то, что катафалк сначала заехал в другой двор, вовсе не их вина. Пиши телефон. И ты, Антон, запиши тоже».

Женщина средних лет давится кофе. Мужчина стучит ее по спине, замечая старухе: «Бабушка, нам не нужен телефон бюро ритуальных услуг».

«Ничего, понадобится еще», – отмахивается та и добивается полнейшего усвоения мобильниками спутников важного номера.


На крытом рынке продавщица посуды подходит к торговке рыбой и говорит, понизив голос: «Сейчас тут кавказцы группой ходили, человек сорок, не меньше».

Торговка рыбой смотрит с недоверием.

Продавщица посуды сбавляет обороты: «Ну, пять, тоже не сахар. И вот они крутятся, такие, а я возьми да и отойди специально, потому что мутный же народ! А они, прикинь, какие все-таки сволочи, взяли и у соседней Таньки купили разом мантоварку, две сковороды с одной крышкой и набор кастрюль из пяти предметов! Это три тысячи, как с куста!»

Торговка рыбой тягуче произносит: «А не будешь другой раз кобениться». Мертвыми зенками таращатся снизу серебряные судаки и части крупных рыб без глаз.


День открытых дверей в малопопулярном университете открывает заместитель ректора по связям с общественностью или кто-то такой. Дама в открытом платье интенсивно бирюзового цвета произносит речь, будто бы нарочито не согласовывая слова в предложениях: «При этом студентами университета абсолютно не чужды гражданская позиция и социально-экономические нравы города». Слушатели скучают. Внезапно оживляются, когда по рядам начинает ходить спичечный коробок со снулым жуком бронзового блеска. Жука пытаются разбудить, но он либо сильно крепко спит, либо уже мертв. «Любимым местом сбора студентов традиционно стала химическая лаборатория», – говорит заместитель, и тут все, наконец, смеются.


В исторической пельменной на Льва Толстого ветреная группа школьниц дербанит на всех две порции пельменей. Вниманием завладевает красивая школьница, ярко-рыжая и в солдатских ботинках. Она говорит, подчеркивая слова умеренными жестами: «Конечно, вы можете утверждать, что 49 лет – это глубокая старость, но доказано, что современные мужчины взрослеют именно к этому возрасту. Тем более, что я имею возможность дополнительно влиять на его выбор, заручившись поддержкой детей, своих ровесников». Одна из девочек, громко перечавкнув пельменем, уточняет: «А он сам-то что думает по поводу?» Красивая школьница складывает из салфетки кораблик. Молчит, потом признается: «Да он пока не в курсе. Я жду удобного момента». Чтобы подбодрить подружку, все начинают петь песню из мультфильма «Южный парк», где «я вас ненавижу, убью вас всех, особенно Кени, его ненавижу больше всех» и тп.


В парикмахерской клиентка с отблеском усталости от собственного благополучия в глазах устраивается в кресле, вокруг прыгает с тонированием, стрижкой и укладкой мастерица. Мастерица, издерганная по виду женщина, джинсы и полосатая майка, лицо просто ходит такими нервными волнами, и она говорит, не замолкает: «Я уж забыла, когда домой приходила раньше десяти вечера, ребенок спит, свекровь ушла, на холодильнике записка, что именно она приготовила и так далее, и все это с таким намеком, типа я урод. Работаю смену здесь, смену – в другом салоне, а еще езжу по клиентам, кому стрижку, потом волосы убрать начисто, кому – ногти, я ногтями тоже занимаюсь, шеллак и гель попроще. Себя уже просто потеряла, просто, валюсь спать, в ушах звенит рингтон мобильника, смотрю – а это на самом деле мобильник и надо ответить, причем все еще записать, а если вы спросите, что делает муж, то я еще в прошлом месяце всем сказала, что его до суда не выпустят, а потом – неизвестно».

Клиентка, ухоженная женщина, хорошие сапоги, платье для воскресного утра и нитка жемчуга (как всегда), так вот она останавливает сбивчивый треп мастерицы, величественно выпростав свою руку из-под пеньюара, останавливает и неторопливо говорит, с обертонами: «Милая, я помогу вам. Я открою вам секрет женской свободы. Вы слушаете меня? Остановитесь-ка на минутку. Все очень просто – вы просыпаетесь в половине шестого утра и ровно час жизни принадлежит вам! Вы можете наслаждаться свободой и посвятить это время себе, милая».

Мастерица глухо молчит все оставшееся время, лишь щелкает ножницами, и остальные посетители опасаются за уши дамы в платье для воскресенья. Хотя чего врать. Не опасаются.


И вот эти люди прожили уже неделю зиму и определенно надеются дотянуть до весны в городе, под боком которого тяжело ворочается большая река; в городе, где каждый вокзал и площадь определяют не иначе, как «самый крупный в Европе». С такой погодой, говорят люди, с этими вашими минус двадцать пять Волга стала уже в начале декабря, а вот раньше, помните, еще в январе лед пластался поляньями. Говорят и идут все теми же улицами, оскальзываясь на вечно молодом голом льду, хватаясь за свеже- и плохо оштукатуренные стены домов.

 

фото: Сергей Осьмачкин

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.