Зима в квартирах. Глава 3

Соня, Иркутск

Иркутский аэропорт похож на все обновленные международностью  аэропорты нестоличных российских городов, отличается разве что присутствием многих азиатов; в первый момент подумала — казахи, ошиблась.  Это оказались буряты, они широко улыбались и держались группками человека по три-четыре, не знаю. Девушки-бурятки почти все невысокого роста, крепкого телосложения, выделялась одна, очень худая, в белом сверкающем плаще, я засмотрелась на ее смуглые ноги – казалось, они изломаются в любую минуту и надо их укрепить.

Зачем-то искать и не обнаружить среди встречающих Филиппова, будто бы тренировать себя для грядущих и очевидных печалей и горестей, связанных с ним. Позвонить Филиппову, услышать о «недоступном абоненте», найти стоянку такси, удачно разместить дорожную сумку на бетонную тумбу неясного предназначения.

Филиппов меня, разумеется, не встречал. Не потому «разумеется», что я самостоятельная женщина и отвергла всякую его  помощь, а просто он не мог. Было назначено важное совещание с высоким государственным чиновником, ответственным за мероприятие – поезд здоровья имени академика Федора Углова.

Я спрашивала еще здесь, дома, кто такой академик Федор Углов, Филиппов сказал – ну, это доктор. Спасибо, сказала я. Больше вопросов не задавала, если сказать откровенно – не помню вообще, как провела остаток времени, зная, что Филиппов уезжает в эту чертову Сибирь, чертово Прибайкалье и чертову Монголию, хоть вначале о Монголии речи не было вообще. Вначале речь была о необходимости что-то менять, и Филиппов приходил домой с темным неприятным лицом, отказывался от ужина и закрывался в комнате с балконом.

Наша новая квартира состоит из трех комнат, кухни балкона и одной «темной», она все еще считается новой, хоть мы в ней живем почти десять лет, Филиппов не любит квартиры и не прощает мне несогласованного переезда до сих пор. «Ты обманула меня», — сказал он потрясенно, когда я сообщила ему об обмене, он был  во Франции, в городе Тулузе, и мы общались по телефону. «Ты обманула меня», — и положил  трубку, а я ответила: все равно.

Тем не менее, всего комнат было три, первая называлась – «большая», вторая – «дальняя» и третья  — «с балконом», полтора года назад Филиппов поставил туда замок. Он сказал: считай, что это мой кабинет, кто  ныл все время  «докторскую, пиши докторскую», не ты ли? Вот я и буду, в своем кабинете, работать над диссертацией, и чтобы без помех, имею право.

На самом деле, трудно сказать, в какой момент он был искренним, может быть – всегда. Никакой докторской не существовало, хоть его больничное руководство настаивало и сулило, но насчет  «без помех» — право он имел. И пользовался им, именно в тот период  начал отращивать бороду и усы, ужасающая рыжеватая щетина прорастала неравномерно и казалась на расстоянии пяти шагов грязью на щеках, глиняными ошметками. На расстоянии двух шагов уже было видно – щетина. Невыносимо чешется лицо, жаловался Филиппов, просто стонал. Так побрейся, говорила я, вполне равнодушно говорила.

До его ли бороды мне было!  Мне, оставленной в двух комнатах – большой и дальней — оставленной прибирать мусор,  выносить обломки, остатки, объедки и осколки  жизни, нашей когда-то общей.

Сейчас не помню, в какой момент я заподозрила наличие альтернативной женщины.

Это произошло не исподволь, когда из небольших жестов, повторяющихся поступков складываешь картину нового мира; однажды на улице ко мне подошла пожилая женщина со словами: «простите, но я заблудилась, позор – живу в этом районе пятьдесят лет, решительно мне пора на кладбище, не отведете меня по адресу…», и протянула свой паспорт, с пропиской. Пока мы шли, она всё повторяла: «не помню, когда  проснувшись, перестала узнавать свою комнату».

Вот и я – не помню.

Не помнить. Пытаться сообразить все-таки.

Кажется, было так. Филиппов отошел ко сну, я работала:  шерстила базу, отправляла письма, часто происходит, что кроме как ночью, этим заниматься некогда.  Раздался телефонный звонок, переговорила с клиентом – многим приходит в голову обсудить  проблемы с жильем в темное время суток. Разговор завершился практически сделкой, причем удалось выгодно выставить на продажу  считающуюся неликвидной «трешку» у парка Гагарина. Приободренная удачей, заварила чаю и открыла холодильник – съесть конфету, я заслужила, сказала себе убедительно. Я должна ограничивать себя в еде, особенно по ночам, хоть Карл Лагерфельд, сбросивший порядка пятидесяти килограммов, утверждает, что главное – количество калорий, а не время их получения, но тот же Филиппов высмеивает Карла Лагерфельда, называя старым педерастом.

В холодильнике обнаружился пластиковый контейнер с Филипповским обедом, он носит с собой домашнюю еду, так как имел в прошлом язву двенадцатиперстной кишки и нуждается в диетическом  питании. Я откупорила контейнер. Он содержал картофельное пюре и две аккуратные тефтели. В пакете из специальной бумаги, похожей на пергамент, покоился кусок яблочного пирога на скорую руку, шарлотки.  Это был обед прошедшего дня, и Филиппов его не съел. Не забыв о конфете, вернулась за стол и принялась обдумывать данный случай.  Пожалуй, это произошло впервые – несъеденный обед.

Утром спокойно осведомилась о причинах. Да сколько можно, взорвался Филиппов на пустом месте, ты со мной обращаешься, как с сопляком-мальчишкой, а я взрослый мужчина, кандидат и почти доктор медицинских наук, сам разберусь, когда мне и что съедать! Я на работе света белого не вижу, я кроме обязанностей заведующего отделением, выполняю еще и свои, если ты помнишь такие незначительные детали, и мне некогда жрать котлеты.

Так он кричал, и даже задохнулся, на шее дергался синий кровеносный сосуд, лицо приняло малиновый оттенок и руки у него тряслись, никак не мог справиться с застежкой-молнией легкой крутки, так и ушел — в расстегнутой, Филиппов настоящий педант и всегда застегивает одежду до последней пуговицы, до последнего сантиметра застежки-молнии.

Тем же вечером – он дежурил – раздался телефонный звонок, в трубке сначала молчали, потом спросили глуховатым, каким-то плывущим голосом: простите, это областной книжный фонд? Я откуда-то сразу поняла, что дело ни в каком не в областном книжном фонде, которого наверняка даже не существует. Книжный фонд, ответила я, именно областной, а что вы конкретно хотели.

Трубку положили.

Ни на минуту не переставать его любить, мучительно обожать; удивительное дело, раз начавшись, моя влюбленность не ослабевала, не перестраивалась в более серьезное чувство, как пишут в книгах популярной психологии. Испытывать неизменно одинаковую по градусу накала влюбленность, острое помешательство, болезнь воли и что угодно еще.

В одну из первых наших совместных прогулок – Филиппов предпочитал всему остальному времяпровождению пешие прогулки – я зашла в общественную уборную городского парка, расположенную в помещении под землей. Вероятно, во время холодной войны и гонки вооружений здесь размещалось учебное бомбоубежище, и сохранными остались несколько плакатов о правилах поведения населения при объявленной воздушной тревоге. Когда я выскочила через три минуты, Филиппова рядом не оказалось. С плачем, мгновенно возникшим,  я бросилась к людям, проходящим мимо, и чуть не на коленях стала выпытывать, не видели ли они молодого мужчину в кожаной куртке и без головного убора. Цеплялась за руки и края одежд.

Филиппов в полном замешательстве подошел ко мне, он вышел из мужской уборной, с другой стороны, поднялся из-под земли, с каждый шагом по лестнице возносясь, возносясь. Вытер мои слезы ладонью. Ладоней не хватило, и он стряхивал слезы на парковые дорожки, мощеные на старинный манер стилизованными булыжниками.

Но это было давно, а плывущий голос – отнюдь. Не удержалась, перезвонила Филиппову. Тебя тут из книжного фонда разыскивают, сказала с наивозможнейшим сарказмом. Филиппов был недоволен и ответил в том духе, что вместо того, чтобы домогаться до него, я могла бы сделать что-то полезное, к примеру, разобрать письменный стол, он завален дурацкими фотографиями и абсолютно невозможно.

Или однажды утром, в субботу, кажется. Мы пили вместе на кухне чай, я подала зимний салат, что нарезала по какому-то порыву накануне, Филиппов с удовольствием ел и улыбался – не мне, а в окно. В наше окно смотрят окна дома напротив, и улыбаться особенно нечему.  Потом он встал, помыл посуду и принялся насвистывать, я замерла. Просто настроение, — он подмигнул мне, — хорошее. Закрылся в своей комнате и вскоре радостно прокричал кому-то приветствие. По-французски.

Он пользуется «скайпом», это самое удобное.

***

Соня. Иркутск

Разница с Иркутском во времени  составляла пять часов, и, наверное, еще не начала мной восприниматься остро. Я совершенно не думала ни о чем таком – Филиппов и его новые миры  —  запихивая новую дорожную сумку в багажник такси.  Адрес у меня был  записан на изнанке квитанции за кабельное телевидение, и я продиктовала водителю: улица Пятой армии, такой-то дом. Это что же, почему-то удивился водитель, центр? Откуда мне знать, я пожала плечами, я впервые в Иркутске. Может быть, и центр. Центр, подтвердил водитель, набережная в трех минутах.

Странно себя ощущать в незнакомом городе, хотя и менее странно, чем ты ожидаешь, вокруг осень, вовсе не такая холодная, какой она представляется издалека. Приятная погода, свежий воздух, большие деревья, пахнет рекой.  Город пересекает Ангара, деля на неравные части.

Вернувшись из своей первой поездки, Филиппов только об Ангаре и рассказывал, еще про мосты — старый и новый, захлебывался словами, всплескивал руками, что ему отнюдь не свойственно, ты удивлялась, не подавала виду. И если спрашивала его: почему почему почему ты опять едешь на этом поезде, у тебя же куча работы и здесь – фактически он пятый месяц исполнял обязанности заведующего отделением, сам заведующий отделением пятый месяц находился на больничном, он отвечал: я влюбился в Иркутск.

Да, так и говорил.

Автомобиль тем временем остановился у симпатичного дома, я даже не ожидала, что этот дом мне так понравится – трехэтажный дом постройки, судя по всему, середины прошлого  века, оштукатуренный в два цвета – первый этаж густо-розовый, два верхних – темно-желтый.  Форма у дома была хорошенькая — почти колодцем, и дворик тоже хорошенький – почти правильный квадрат, несколько деревянных лавок, рассохшаяся песочница под грибком.

Мне следовало забрать ключи от временного жилища Филиппова в квартире номер четыре, так и сделала. Домофон, на порог  вышла невысокая девушка в синей расклешенной юбке, зеленом полосатом свитере и красных туфлях без каблуков. Горло свитера она натянула почти до носа – мерзла? Маскировалась?

Это вы что ли к доктору приехали, спросила девушка без интереса, сейчас я проверю, у меня есть контрольные вопросы. Вытащила из кармана юбки смятый листок, поизучала его, засунула обратно.

Кажется, я потеряла эту запись, сказала без всякой обеспокоенности, ну да ладно. Проверю вас так. Я, кажется, помню, что надо спросить. На какой руке у доктора шрам?

Я рассмеялась, все это звучало забавно, по крайней мере. На правой, тем не менее, ответила.

Хорошо, на правой, а как он его получил, девушка смотрела в сторону. За ее спиной был виден клочок коридора, стены в полосатых обоях, большое зеркало и светильник с матовым абажуром из стекла. Доносился запах чеснока, скорее приятный, прошла кошка серых тонов, девушка ее бережно отодвинула ногой вглубь. Кошка мяукнула уже там, в глубине.

Внезапно оттуда же быстро набежал мальчик лет четырех, в хлопчатобумажных колготках и толстовке с улыбающимся героем современного мультфильма. Я не очень в них разбираюсь, какой-то житель моря, квадратный желтый, и всегда улыбается. Мальчик был смугл, черноволос, кудряв, и закричал: мама, мама, я доел твой несчастный борщ, теперь могу поесть мороженого, ты обещала!

Ману, сказала девушка, Ману, ты видишь – я занята, сейчас ты получишь свое мороженое, через  три минуты.

Что такое три минуты, спросил мальчик, это как что, это как реклама встроенного пылесоса?

Девушка не ответила, наконец посмотрела на меня, посмотрела очень внимательно, это называется – сверху донизу, но что же она могла увидеть, как ни самую обыкновенную женщину в черном пальто с капюшоном, из кармана торчат перчатки, на голове недавно был берет, но в такси я его сняла, темные волосы забраны в хвост без всяких ухищрений.

Меня зовут Марфа,  представилась она неожиданно. А вы та самая докторова сменщица, спросила затем, та самая, да, у которой погиб ребенок, да?

Я и не подумала остолбенеть или что-то такое, слегка улыбнулась и ответила: вы ошиблись, я его жена.

Мальчик все это время прыгал лягушкой у материнских ног, скандируя: мо-ро-же-но-йе, девушка Марфа покраснела, достала  из другого кармана ключи, на кольце один от домофона и два обыкновенных, и протянула мне, не говоря более ни слова.  Хлопнула дверь, и уже за дверью мальчик со странным именем Ману получил, надеюсь, свое мороженое.

Хорошая лестница, добротные перила из дерева, отреставрированные с любовью. Номер квартиры я знала. Тридцать три. Третий этаж. Третий подъезд.

Во дворе разговаривали двое мужчин в камуфляжной  военной форме, один сказал мне: сестра, сестренка, доброго тебе дня!  Не помочь с сумочкой? А то я могу. Улыбнулся, во рту не хватало многих зубов.

И он, и девушка из четвертой квартиры разговаривали без какого-либо чужеродного мне оттенка русского языка, но очень быстро. Почти скороговоркой. Я вообще очень чувствительна к разным акцентам, диалектам, и они очень липнут ко мне, общаясь с Филипповым без остановки выходной день, следующим утром я звучу, как он – по синусоиде, вверх-вниз, он так интонирует свою речь.

Справившись с нетрудными замками, открыла дверь с номером тридцать три, квадратная прихожая, прямоугольники  солнечного света на паркетном полу, в углу – круглая вешалка, на манер ресторанной, на одном из крючков болтается филипповская куртка, я прикоснулась рукой к серому треугольнику рукава.

И сразу отошла.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.