Тина. Иркутск
Если Марфа ко мне заходит со своим ребенком или со своим братом или все вместе, она обязательно говорит, в ста процентах случаев говорит: мля, ну что за хату себе подсняла, смотреть стыдно.
Ей стыдно смотреть на малометражку с двухметровой кухней и сидячей ванной, а между прочим, отвечаю я ей, в Париже редкая кухня больше пяти квадратных метров, если говорить о старых домах на какой-нибудь рю-де-ля-пэ.
Я не люблю, когда она приходит с ребенком, он какой-то захватчик, мгновенно заполняет собой все помещения вплоть до сидячей ванны, болтает без перерыва, причем не понимаю, почему Марфа плюет на ошибки звуковоспроизведения, он шепелявит, картавит, ведь это большой недостаток.
С удовольствием бы отказалась вообще от общения с Марфой, но пока не придумала, как это сделать безболезненнее, наверное, в следующий приезд сниму другую квартиру. Уехала и уехала, всё. Но надо немного подождать, через две недели вернусь в Самару, две недели могу и потерпеть Марфу с ее придурочной семьей.
Вдобавок ко всему она упрекает меня в неразборчивости, легкомыслии, недостаточно правильной организации личной жизни, и это кто?! – Марфа, которую переимело пол-Мадрида и весь Ангарск, да ее ребенок, будь щенком, родился бы от семерых отцов. Такая модель семьи, конечно, больше нравится Марфе.
Тут еще случай произошел. Пожалуй, стоит подумать и даже ускорить отъезд, учитывая обстоятельства. Марфа вытащила меня в кафе, долго причитала по телефону, что никуда не ходит, а тут такая «удачка, мамка вторую неделю не бухает и посидит с Ману». Марфина мать, это отдельный кошмар, если выбрать самое яркое воспоминание детства, это будут крики с улицы «вашу мамку ведут!», а потом звук падения тела пьяной женщины у дверей. Совершенно объяснимы Марфино слабоумие и странности поведения.
Ману, и назвала-то ребенка по-собачьи, кличка для кокер-спаниэля. Марфа, мать ее. Не бухает.
Я не очень хотела идти, ну какое кафе, мне ни до чего, честное слово – а мне и правда было ни до чего, а Марфе, можно подумать, было бы «до чего», если бы Марфа семь лет выползала из-под руин, целясь в середину дороги, а посредине дороги вдруг оказалась самая высокая стена, и она рухнула и ползти больше не то что некуда, а не имеет смысла.
Но Марфа не отставала. Такой еще день ненастный случился, штормовой ветер, дождь, грязные листья в лицо, мы встретились в условленном месте у Центрального рынка и побрели, цепляясь друг за друга, она смеялась. Внезапно смеяться перестала, сумасшедшая, и говорит: совсем забыла, давай зайдем сейчас в аптеку по пути, мне уже сегодня вечером нечем линзы промывать, понимаешь, линзы, я же слепая, как лунь.
Обычная подмена понятий, Марфа знает мало слов и фразеологических оборотов, может вполне заявить «он врет, как шелудивый в бане» и «кому что, а сивому — мерин», иногда это забавляет, конечно.
Мы затащились в аптеку, Марфа принялась склочно выспрашивать, почему такая-то жидкость стоит на двадцать рублей дороже, чем в альтернативной аптечной сети, провизор, крупная блондинка, скандально вступила в дискуссию. Ко мне подошла девочка лет семи-восьми, вежливо извинилась и попросила подсказать цену на детский «панадол», жаропонижающее средство со вкусом апельсина.
Хорошенькая девочка, голос не писклявый, как это принято у детей, а нормальный человеческий, и все звуки выговаривает, приятно послушать. И никаких там «тетенька», а просто и ясно сказала: «Будьте так добры», умеют же люди воспитывать, возможно же это, в конце концов.
Назвала ей цену и спросила: «Ты одна? Ходишь с температурой?», — потому что все-таки это неправильно, тут взрослый-то человек голову еле поднимает с подушки, когда грипп, иной раз даже и не поднимает.
«Нет, я здорова, — объяснила девочка, — благодарю вас».
И ушла, милое пальто, бархатное и темно-синее, отложной воротничок, кокетка отстрочена, шапочка- капор, кожаные ботиночки, типаж Герды. Девочка ушла в дождь, а вернулась Марфа и мы отправились дальше. Кафе, естественно, она выбрала самое отстойное, скатерти грязные, хлебные крошки, бумажные салфетки из дешевых, соль-перец в пластиковых емкостях.
Официанта не было минут десять, потом подошла косолапая деваха, ковыряясь в ухе зубочисткой, приняла заказ, на мой вопрос какое именно красное вино мне подадут, ответила: «Красное, известно, не белое». Рисковать не стала, заказали пива, Марфа патриотически выбрала «Сибирскую Корону», а я – нефильтрованное «Эдельвейс», стали пить, Марфа после первой уже кружки требовала кальян и смеялась так громко, что даже косолапая официантка смотрела косо и неодобрительно цокола языком.
Кальян велели откуда-то нести самой, Марфа с тем же смехом встала и пошла, я в легкой задумчивости ела гренки с чесноком, они были довольно приличными, косолапая официантка наблюдая за моим энтузиазмом, подошла и сказала почему-то шепотом: «Мы ведь сами хлеб печем, может, еще порцайку?». Порцайку. Я согласилась, она утопала, к косолапости добавив вихляние бедрами.
И тут вот что произошло. Я сижу с надкушенным гренком во рту, и снова девочка из аптеки, стоит, держится за руку пожилой тетки, отвратительная какая-то тетка, неряшливая, в резиновых сапогах.
«Будьте так добры, — девочка опять говорит, — подскажите, где мы можем здесь руки помыть, а то мамочка упала, вот вся одежда грязная и руки».
Я встала и лично отвела их в туалет, он был нечист, но терпимо. Тетка принялась полоскаться в раковине, зачерпывала воду и прямо выливала ее на себя, на грудь, за спину.
«Давай я тебя домой провожу», — вообще не знаю, как мне это в голову пришло, такое сказать.
«Великое спасибо, — вежливо отвечает девочка, — благодарю Вас, но не стоит беспокоиться. Хочу заметить, вам очень идут украшения на лице». Машинально прикасаюсь к серьге в носу.
И они уходят с мокрой этой кошмарной теткой, уходят, девочка улыбается, очень милая, даже красивая – не знаю, бывают ли красивые дети?
Пока я рассуждаю сама с собой на эту тему, девочка маленькими шагами возвращается и очень серьезно мне говорит: «У меня все уже хорошо».
Не буду скрывать, я испугалась. Странная, странная ситуация, баба в резиновых сапогах, девочка-ангел, бархатное пальто, «у меня все уже хорошо», и ничего этого ведь не расскажешь Марфе, от нее мало проку вообще, сидит, вцепилась в кальян. Единственное, в чем разбирается, так это в оказании первой доврачебной помощи, на своем братишке натренировалась. «Как ты думаешь, о чем она?», — спросила я безнадежно.
«Кто, кто?», — закудахтала глупая Марфа, закрутила башкой.
Я ей ничего не объяснила, а слушала про ее нового мужика, бесконечного козла, с ним все было ясно сразу – знакомства он начинает с того, что жалуется на негодяя-шефа и грабительские цены на всё, трус и жмот.
Марфа плела всякую ерунду, но негромко, даже не очень мешала хватать за хвост мысли, мысли расплывались, расползались, не давались в руки, и я все не могла понять, чем именно так встревожило меня девочка, ну хорошенькая, ну бархатное пальто, и что дальше? Если еще придерживаться условий полного и полнейшего моего равнодушия к детям.
На Марфиной убогой реплике: «капец, какой он прикольный пацан» я встала и выложила на стол пятьсот рублей, на грязную скатерть в пятнах и встала. Марфа смотрела на меня без особого удивления. «Уже пошла?», — только и спросила, а я отвечать ничего не захотела. Быстро, быстро, очень торопливо вернулась в ту аптеку, где выбирались жидкости для линз, слегка отодвинула локтем жирную бабку с бородавками на носу и спросила у провизора, крупной блондинки:
— А скажите, пожалуйста, здесь девочка часа полтора назад покупала «панадол» в сиропе, маленькая девочка, дошкольница или младшеклассница, и она совсем одна. Без взрослых. Такая девочка. Бархатное пальто. Красная шапочка.
— И что, — блондинка смотрела коровьи, — смотри-ка, красная шапочка. Гггыы.
— Да ничего, — я, собственно, не знала, что отвечать, — хотела спросить, не знаете ли вы ее.
— Здесь девочек много, — блондинка отвернулась, под белым с зеленой окантовкой халатом она не носила ни рубашки, ни белья, огромная грудь рвала тонкий материал, соски торчали.
— Простите, — я чуть подпрыгнула, реально подпрыгнула. Девочка в темно-синем бархатном пальто смотрела спокойно.
— Я так и поняла, что вы меня вспомнили, — сказала она без улыбки.
Люся
Люся ожидала подругу около киоска Роспечати, изучала анфасы журналов, приветливо смотрящие на нее лицами Ксении Собчак и Тины Канделаки; помимо этих разномастных женщин можно было посмотреть на детские смешные физиономии с обложек каких-нибудь Мамас энд Папас. Люся выбрала детей, какое-то время читала задорные заголовки: «Все о кашах», «Идеальный рацион кормящей мамы», «Как приучить малыша к горшку» и так далее. Читала и переполнялась звенящей радостью, как будто её кто-то с любовью окуривал чем-то… ну, чем-то таким, радостным — со всех сторон.
«Прелестные пупсы эти малыши на горшках, — думала Люся, — перламутрово-розовые, глазастые, а еще имеют пяточки и миниатюрные ногти идеальных форм, но как же хорошо, что все это уже у какого-то другого, не у меня…».
И она хлопала в ладони, и она танцевала вальсы, польки и даже бодрый чардаш, полы буржуазной шубы отлетали, полосатый берет сполз, а потом Люся резко остановилась.
«Неужели, — заподозрила она с ужасом, — неужели это значит, что мозг мне спешит сообщить об окончании детородного возраста?!».
Мысль была ужасна.
«Немедленно пойди и неистово захоти младенца», — скомандовала она себе, в три приема встала и двинулась на киоск приступом. Растущая луна глумливо растягивала узкую полуулыбку. Редкие прохожие шарахались прочь. Какая-то девушка быстро-быстро скользила по весеннему льду.
«Ее глаза — как два тумана, полуулыбка, полуплач, ее глаза — как два обмана, покрытых мглою неудач», — сказала Люся ей гневно и поправила берет. Девушка сбежала, помахивая сияющей в темноте летней сумкой из белой парусины.
Подруги все не было. Так что к парикмахеру Люся пошла одна. Не то чтобы это был настоящий салон, сё всякими штуками и вышколенным персоналом. Это был довольно тайный салон, частично подпольный. Просто парикмахер Оля идеально подстригает Люсю, и она за ней — хоть куда.
Люся сидела в парикмахерском кресле, а в кресле напротив тоже сидела клиентка. Это была высокая, неравномерно полная дама – длинные худые ноги, бугристый объемный живот. Люсю резво подстригали, даму – мелировали-тонировали, замотав в фольгу. Люся традиционно слушала, а мастера и Мелированная дама – беседовали. Начала Мелированная, устраиваясь максимально удобно в кресле:
— Господи, боже мой, прямо вся затрахалась, как есть. Романтическая встреча вечером, ага. Просто охреневаю, сколько всего я с собой за сегодня сделала! Слушай, Юль, а твоя девчонка мне ногти не обработает сейчас? Один фиг, сидит, в носу ковыряет.
Парикмахер Юля заметила:
— Ира неопытная еще. Настрижет черт знает что, а ты потом скандал поднимешь.
— Никакого скандала, милая. Я буду контролировать. Пусть займется уже, а то я никак, ну никак! Мне после вас еще зону бикини надо доделать.
Люсин парикмахер Оля удивилась слегка:
— В смысле – доделать?
— А вот тебе и в смысле! – вскипела Мелированная. — Я не ишак, все эти муки в одночасье претерпевать. Я в два захода, а то и в три… Плюс ведь я торжественный вариант хочу, с пером и стразами. По-любому, надо через сутки, чтоб держалось… Кожу обезжирить… То да се…
— Я фигею с тебя. Со стразами, — восхитилась парикмахер Юля.
— А как ты хотела, милая моя, надо соответствовать.
Парикмахер Оля воинственно клацнула ножницами:
— Мое мнение, ерунда это все. Стразы еще. Перья. Мне бы вот и в голову не пришло. Главное, чтобы между людьми искрило. Чтобы электричество такое.
Мелированная дама поморщилась:
— Ой, не надо, не надо мне… Электричеств ваших. Я-то уж знаю, наверное, что говорю. Стразы и декорированный лобок.
Парикмахер Оля махнула рукой:
— Глупость какая-то. Перья…
Мелированная уточнила ласково:
— Я слышала, Оленька, что вы с женихом расстались.
Парикмахер Оля повернулась к парикмахеру Юле:
— Ага. А тебе обязательно было языком трепать?
Парикмахер Юля быстро и громко крикнула в сторону: Ира! Ира! Сделай тут ногти, быстренько…
Парикмехер Оля поклацала ножницами еще:
— Болтунья дурацкая.
— Ира! Ира! Ира, етить-колотить!
Ира ответила громко, но невежливо:
— Ну что етить? Что колотить?
— Сюда иди!
Парикмахер Оля указала на Люсину голову:
— А можно потише? У клиента голова болит.
Мелированная дама нежно ответила:
— Оля, милая, да что вы так волнуетесь. Послушайте моего совета, приведите себя в порядок – и счастье само потянется к вам.
— Ага, потянется. Прилипнет к бритому лобку, — скептически сказала Оля.
Парикмахер Юля тоже указала на Люсину голову:
-Ты при клиентах-то не хами.
Парикмахер Оля Люсину голову повертела:
— А ты вообще помолчи, болтунья. Дурацкая.
— Де-воч-ки! Хватит ссориться, милые. – Предложила Мелированная, — давайте я вам о своем новом любовнике расскажу. Ой, и не говорите – повезло так повезло… Мы познакомились в спортивном клубе… У нас был общий индивидуальный тренер… Роскошный брюнет с неправдоподобной харизмой…
Парикмахер Юля переспросила:
— Любовник с неправдоподобной?
— Тренер, — терпеливо ответила Мелированная.
Парикмахер Оля закатила глаза:
— Представляю себе…
Появилась подмастерье Ира, громыхая чем-то металлическим:
— Ну и кому тут что, нах?
Мелированная царственно вытянула руку для маникюра:
— Мне, милая. Да, девочки. А любовник мой — большая шишка на железной дороге. Форму ногтей оставь квадратную, милая… Не выношу остроконечной, это простит… Женат, придумывать не стану. Но любит меня! Как любит! Оторви и выбрось! Мы каждую вторую пятницу встречаемся. На поезде катаемся – в Москву и обратно. Такой, понимаете, романтический уикэнд получается… Секс под стук колес… Горячий чай… Ледяная водка… Полный интим!
Парикмахер Оля удивилась:
— А что попутчики?
— Ну какие попутчики, милая … Мы занимаем купе вдвоем… Говорю же – полный интим! А нельзя ли побыстрее? Мне еще костюм из ателье надо забрать. Помимо всего прочего.
Парикмахер Оля удивилась снова:
— Вы что, пошили себе костюм в ателье?
— Разумеется, — покровительственно ответила Мелированная, — а где еще может одеться женщина со вкусом?
Парикмахер Оля повела плечом:
-На Кировском вещевом.
Парикмахер Юля указала на Люсину голову:
— Ты при клиентах-то не хами.
Мелированная вдруг всполошилась:
— Юль! Юль! А сделай мне педикюр, пока я буду сохнуть. А?
Парикмахер Юля покачала головой.
— Нет, я никак не смогу. Я на этот промежуток еще женщину записала, через пять минут придет. Чтобы времени не терять. Клиент косяком прет, как подраненый. Корпоративы, вечеринки. Банные дни. Деловые обеды. Романтические поездки в Москву…
Мелированная поморщилась с досадой:
— Вот же гадство! Ну, дай мне тазик, я сама себе… Воды надо согреть. У вас есть вода?
— Говно получится, не ноги. – заботливо сказала парикмахер Оля, — что вы раньше-то? не подсуетились…
— Обычно я все успеваю: маску для тела, шоколадные обертывания, парафиновые ванночки для локтей, проф. чистку зубов, — объяснила Мелированная, — сегодня просто слегка незапланированно вышло. Любовник-то сначала собирался с женой на охоту. А потом она ногу сломала неожиданно, вторую. Прямо вот утром и навернулась, прикиньте, да?
Парикмахер Юля потерла лоб ладонью в мелких клиентских волосках:
— С женой на охоту?
Парикмахер Оля недопоняла:
— Как это — вторую ногу?
Ира бросила в сторону:
— А что, сейчас только все и фигачатся на энтом льду.
Мелированная ответила всем сразу:
— Она охотница, да. Первая-то нога у нее уже была сломана. Или рука. Что-то такое. Ребро? Не вспомню, милые.
Парикмахер Оля пожужжала феном, и сказала Люсе:
— Все! Готово. Можете идти.
— Спасибо, — поблагодарила Люся на фоне криков Мелированной:
— Ой! Ах ты, сука, мне палец проткнула этой палкой! Ты, сука, думай, куда тычешь! Колода косорукая!
Ира бросила в сторону:
— Я вообще не нанималась ногти здесь колбать, нах. Я головы поставлена мыть, нах. И бальзамировать.
— Тьфу, дура! Бальзамировать! – возмутилась парикмахер Юля.
Ира бросила в сторону:
— Нах.
Парикмахер Оля ответила Люсе:
— Пожалуйста.
Парикмахер Юля указала на Люсину голову:
— Ты при клиентах-то не хами.
Парикмахер Оля наконец заорала:
— Ты не офигела ли, Юль?!
Парикмахер Юля тоже заорала:
— Да я не тебе, наверное!
— А кому?
— Да этой вот ушлепихе малолетней! Навязалась на мою шею. Вот говорили мне, не связываться… не связываться…не связываться…
Ира бросила в сторону:
— Началось, нах.
Задерживаться Люсе более в салоне было незачем, она шла домой, скользила по тротуарам и думала всякое. Представляла себе большую шишку от железной дороги, его охотницу-жену, окруженную борзыми щенками и с загипсованной ногой, поезд Самара-Москва, специальный запах шпал, отдельное купе, узкие полки, откидной столик, ледяную водку, горячий чай и оформленный логотипом «РЖД» лобок.
Оформить волосы ее побудило некоторое событие, намеченное на завтра. Петр как-то необычно официально пригласил ее в ресторан. Осведомился за несколько дней, не занят ли у Люси вечер пятницы, а сегодня утром прислал букет цветов и записку-напоминание. Люся подпрыгнула на льду, радостно вспомнила «ты при клиентах-то не хами», и засмеялась.
Иллюстратор: Бенджамин Лакомб
