Елена
Дорогая, ты прости меня, я взволнована, моя речь может показаться сбивчивой. Но я очень хотела бы тебе все рассказать именно сейчас, не возражаешь? Спасибо, как много ты для меня делаешь! Страшно благодарна тебе, никакого докучливого любопытства, никогда не переспрашиваешь; вопросы раздражают, но иногда могут помочь, как ступеньки веревочной лестницы, цепляешься за них и ползешь, старательно не смотришь вниз, а лестницу сносит ветер.
Сегодня я появилась утром на работе, очень деятельно провела день, посетила три совещания, нескольких новых клиентов, оформила две заявки на участие в серьезных тендерах, это очень хлопотно – оформление заявок. Руководитель проекта высказался в духе: можешь, когда захочешь, и велел вечером сопровождать его на деловом обеде с итальянскими партнерами. Да что вы, рассмеялась я, довольная, итальянцы – не мой профиль. Теперь будет твой, ответил он и повторил, в восемь вечера — чтобы как штык! Как штык.
Ты могла бы меня спросить, почему я осталась довольной приглашением на скучнейший деловой обед, где первые сорок минут все будут ломаться и цедить коктейль, модный в сезоне, а потом быстро закажут графин водки и упьются.
А я бы ответила, дорогая, знаешь ли ты такое слово — «алиби», я хотела получить себе идеальное алиби, ведь я запланировала убить Тину. В тот вечер, когда муж сидел на нашей кровати, поверх клетчатого пледа с моим плетеным ремнем в руках, и сказал «видишь, я даже сообразить не могу, что куда надо привязывать, я даже встать не могу, я даже разговор продолжить не могу»; решила ее убить. Физически уничтожить, это было единственным вариантом хоть какого-то спасения для него, блестящего человека, за несколько месяцев превратившегося в еле слышно бормочущее нечто.
Ты могла бы меня спросить, легко ли решиться на такое вообще и как технически подойти к вопросу, а я бы ответила, что было просто, я знала, что это мой долг, неприятная грязная обязанность, и нужно справиться. Поэтому ночью вышла на кухню босиком, осторожно достала точильный камень, сняла с магнитного держателя немецкий нож для стейков, он очень крепкий, недлинное тонкое лезвие позволяет получить ровный разрез, и одним движением.
Точильный камень был не так уж необходим, дорогие ножи остаются невероятно острыми надолго, но я не хотела рисковать. Классическую поварскую тройку — три массивных ножа с широкими лезвиями: большой, средний и малый – подарили партнеры, представители компании «Wuesthof Dreizackwerk Solingen», а вот этот, для стейков, я купила сама.
В шкафчике под раковиной отыскала резиновые перчатки, а на антресоли – походный дождевик, своеобразный аналог плащ-палатки, только облегченный. Ведь я не предполагала ходить потом в одежде, залитой ее кровью; из разрезанной шеи Тины кровь будет хлестать, как у свиньи. Человек вообще очень напоминает внутренним устройством свинью, этот факт часто используется в медицинских сериалах для создания одновременно напряжения и некоторого комизма.
Нож обернула газетой, сначала хотела кухонным полотенцем, но передумала, зачем оставлять следы, вдруг я от волнения его потеряю, в том подъезде, в восемнадцать часов тридцать минут.
Ты могла бы меня спросить, откуда я получила информацию, что Тина будет в том самом подъезде, в то самое время, а я бы ответила, что не зря следила за ней так долго. Могу легко назвать ориентировочное время ее прибытия на квартиру в любой день недели, плюс-минус несколько минут. Каждый день недели посвящен определенному мужчине, они меняются с ходом времени. Однако, несмотря на мое к ней отвращение, должна отметить – Тина пунктуальна, придерживается раз и навсегда выбранного распорядка.
Итак, в восемнадцать часов пятнадцать минут я стояла на площадке между этажами, моя старуха давно дала мне ключ от подъезда, сегодня встречать ее было бы неполезно, не встретила. На площадке очень удачно выставлен старый холодильник с дверцей обтекаемой формы, старая газовая плита, даже две. Связано с ремонтом в одной из квартир, жильцы возмущаются, а мне как раз на руку. За этим металлическим хламом укроюсь, пропущу Тину вперед, подойду к ней сзади.
Ты могла бы спросить, не волновалась ли я.
Волновалась, но лишь о том, сумею ли все сделать правильно, ведь у меня нет опыта нападений на человека, втыкания стейкового ножа в живое тело; когда-то я училась делать внутримышечные инъекции, используя как манекен – апельсин с толстой коркой, игла должна войти целиком. По дороге на службу купила два апельсина, потом вернулась, докупила еще три. В корпоративном туалете зажимала левой рукой апельсин, а правой совершала надрезы, пытаясь уяснить, какое усилие необходимо приложить. Заткнуть твари рот, чтобы не орала, зафиксировать шею, дальше все просто.
Распотрошенные плоды мы съели за обедом. Руководитель проекта сообщил, что в детстве у него была сильнейшая аллергия на цитрусовые, а сейчас — ничего, прошло. Главный бухгалтер, по случаю оказавшаяся в кабинете, сообщила, что у нее в детстве была сильнейшая аллергия на клубнику, а сейчас — ничего, прошло. А я легко рассмеялась, смотрите-ка, я самая везучая из вас, никогда никакой аллергии.
Ждала Тину. Нож положила на подоконник, сама стояла, курила, смотрела в окно, пепел стряхивала в спичечный коробок, окурки пихала тоже туда. Господи, сколько этих детективов читано, конечно. В восемнадцать тридцать, когда Тины еще не было, волнений прибавилось. Её опоздание выбивалось из продуманной мною схемы, выпрыгивало необъяснимой координатой на канонической параболе. Сломала очередную сигарету в руках, пальцы запрыгали, никогда такого не было, чтобы она не пришла. Тина обязана появиться, она появится, надо только ждать. Ждать — очень тяжело.
Резко, еще совсем по-зимнему стемнело, пошел мокрый снег, ветер лепил растекающиеся кляксами хлопья на стекло, я сделала несколько шагов, почувствовала дурноту, достала удобный пакет – в гигиенических целях. Вполне вероятно, меня стошнит, но не сейчас, а после всего. Придала пакету форму ведерка. Восемнадцать сорок пять. Тина, ну где же ты, ау.
По неизвестной причине в голове крутилось детское стихотворение и снова про свиней: «Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят, рыльца — пятачками, хвостики – крючками».Восемнадцать сорок семь, на четвертом этаже заковырялись в замке, сейчас вниз поскачет молодая мать с двумя младенцами-погодками, она рожала их дома, чуть ли не в ванной. Присела в своем убежище, молодая мать безобидна, она ненаблюдательна, точнее – занята наблюдениями за своими детьми. Хлопнула дверь. Я встала, заметила идущую от угла Тину, такую неуместную под скучным снегом – капюшон надвинут, сверкает черный лак сапог. Быстро надела дождевик и перчатки. Вновь укрылась меж холодильником и газовой плитой, точнее – плитами. Ты могла бы меня спросить, о чем я думала тогда. Но вряд ли ответ удовлетворил бы тебя, потому что я почти вслух бормотала эту анну-ванну, потом опомнилась, буквально затолкала в рот руку в резиновой перчатке, ощутила привкус чего-то химического, обычно в этих перчатках я чищу духовку.Тина будто бы чувствовала, что торопиться ей не следует, и растягивала последние минуты жизни, шла не спеша, заплетая ногу за ногу. Рыльца — пятачками, хвостики – крючками, я сжимала в правой руке нож, левую опустила свободно между колен, и голову тоже опустила, сердце стучало. Сейчас отсчитаю ее шесть шагов по площадке, два по ступеням вверх, выйду, прекрасно справлюсь, она весит в два раза меньше меня, правой рукой вспороть шею, это очень острый нож.Ты могла бы меня спросить, что чувствуешь, убив человека. Своего настоящего врага. Получаешь ли удовлетворение, освобождение, облегчение. Дорогая, очень хотела бы ответить тебе на это вопрос, но боюсь, мой случай не может считаться хрестоматийным. Ты не понимаешь? Ты удивлена?Я тоже была удивлена, я все сумела, все смогла, зафиксировала ее хлипкую шею между локтем и предплечьем, зажала лживый рот ладонью, интересно, ощутила ли она химический вкус чистящего духовки средства? Попыталась меня укусить, сука, это даже помогло, взбодрило, резко ударила её под колено, занесла правую руку, взрезала шею, нож вошел безупречно, оставляя края глубокой раны ровными. Тина сейчас же обмякла горячей тяжестью в моих руках, кровь обширно вытекала, капала с резиновых перчаток, скапливалась лужицами на кафельной плитке, надо было оттащить суку к старому холодильнику и газовым плитам, вес не более пятидесяти килограммов, ерунда. С легкостью переместила ее, сапог пристукнул мертвым каблуком, задел о литье перил, раздался гулкий звон. Опустила Тину лицом вниз, не думала же ты, что я буду разглядывать и наслаждаться, она скользнула и мягко опустилась точно в предназначенное место, капюшон съехал, и вот тут я удивилась, дорогая.Из-под капюшона изобильно рассыпались волосы, золотые, как солнце. Тина оказалась не Тиной. И – да, я совершенно не осведомлена, кем. Ты могла бы еще что-нибудь спросить у меня. Этот разговор получился слишком коротким.
Художник: Ромейн Брукс
