Главная улица в городе Самара называется Ленинградская. В некоторой части она пешеходная, и вот как раз тут хорошо гулять, если охота побыть вроде бы в народе, но обособленно. Можно сесть на лавку около простого фонтана с забавной зеленой нашлепкой сверху, хлебать не запрещенную пока колу и наблюдать. Надеть, к примеру, темные очки, чтобы слиться с лавкой; темные очки удивительно помогают в этом. Жирные голуби гоняют худых. Воробьи ржут с веток молодой липы. Напротив садится небольшая компания из трех человек: две подтянутые дамы в корпоративных костюмчиках и унылый мужчина, удивительно заросший волосами по всему лицу. Дамы оживленно обмениваются репликами: «Но самое трудное было разрубить эту телячью голову. Я не додумалась попросить на рынке, а ни одна кастрюля, разумеется, такой оковалок не вместит. И тогда я пошла к соседям и говорю: давайте топор!» — «А чего Петька сам не разобрался» — «А с чем Петька когда разбирался? Он только и может, что свои дурацкие ковры ткать. С котятами!» — «Ты знаешь, я вот тут думала, такие странные у него все-таки наклонности, то он открытки с собачками собирает, то котят на коврах воплощает, наверное, он либо зоофил, либо — гей». Унылый мужчина без всякого выражения говорит, пиная ногой туда-сюда крышку от пивной бутылки: «Я не гей».
Встать, пройти сто метров, зайти в японскую забегаловку. Может быть, заказать роллов на вынос, потому что роллы по привычке любят дети. Ожидать пакета, не снимать темных очков, сидеть в зале, пить кофе. Кофе у них прескверный. Соседний столик занимает увлекательный мужчина, безусловный офисный служащий. Лет тридцати-пяти-сорока, хороший костюм, башмаки сверкают, рубашка с иголочки, на галстуке — булавка, все очень в тему. Перед ним скворчат на чугунной сковородочке дары моря, в глубокой тарелке дымится суп-пюре из какого-нибудь лосося; мужчина не ест, морщит лицо, ни на секунду не прерывая телефонного разговора: «Да, Юля, я понял, Юля, ты только не бросай трубку… Нет, Юля, я не осуждаю, нисколько, я хочу помочь… Ты увидела непринятый вызов, и запаниковала, и вот тогда… тогда ты и уехала к Нему, чтобы хоть как-то себя поддержать». И ему несут уже чайничек зеленого чая, и одну чашку, и какой-то сладкий ролл в форме десерта, но он не отпивает ни глотка, ни откусывает ни кусочка, и дары моря уже остыли, и чугунная сковородочка перестала обжигать пальцы, а он всё не отнимает от уха телефона, все врет: «Никогда… что ты говоришь… никогда я такого про тебя не думал… я только хорошее… и не обижаюсь… только не клади трубку». Приносят объемистый заказ, и нет повода оставаться дольше, уйти, оглядываясь и рисуя себе в уме эту Юлю, необыкновенную сладкоголосую Юлю, а потом забыть о ней, конечно.
Забыть про Юлю, вспомнить про пиццу, потому что пиццерия рядом напоминает веселенькой вывеской цвета травы. Возможно, вы редко едите пиццу и всякое такое, потому что обманываете всех, что на диете, но ведь сегодня вы изначально обособились; так вот, навестить заведение, потребовать пиццу с наибольшим количеством ингредиентов. Опять ждать, и кофе здесь такой же плохой, как у «японцев». По соседству устраивается группа из женщины лет пятидесяти, очень авторитетного вида, и двух женщин помоложе, чем-то напуганных. Старшая из женщин грозно встает, укрепляется над столом, буквально поднимает бокал красного вина и ритуально произносит: «Выпиваем по команде, потом одновременно переворачиваем фужеры и смотрим». Все это выглядит как-то тревожно. Что происходит? Гадание по красному вину? Ритуал изгнания бесов? Что? Что? Женщины осушают бокалы, после чего молодые действительно переворачивают их на бумажные салфетки, а старшая садится на место, отдуваясь и закусывая чесночным хлебцем, комментирует удовлетворенно: «Итак, в ваших бокалах должно остаться столько капель вина, сколько вы мне желаете несчастий и зла, и сейчас я их пересчитаю», бормочет без остановки какую-то дикую ересь, молодые женщины переглядываются с полными ужаса глазами, а вы думаете, что Юля-то вообще молодец, а мужчина насчет ковров вполне может оказаться геем, вот и хорошо, вот и правильно.
Живые люди ходят по Ленинградской, по Куйбышева тоже ходят, они заходят в едальни разного уровня, они разговаривают, улыбаются, хмурят лбы, а те, у кого ботокс под кожей – не хмурят. У них теплые руки, клетчатые рубашки, узкие юбки, модные джинсы, удобные туфли и туфли на невозможных каблуках. Они спустятся вниз, и еще вниз, сойдут на набережную, где за чугунной решеткой неизменно утешительно плещет волной большая русская река, вы знаете, какая.
Наташа, спс за вашу искренность. Спасибо, не знаю кому, за ваш талант. Последний раз испытывал такое удовольствие от печатного слова (до Вас) ,читая Довлатова…
Да ладно. Где Довлатов,где я) Но мне очень приятно, вы понимаете.Спасибо.