Октябрь — золотой и серебряный месяц для школы. В октябре широко празднуют день учителя. В октябре еще можно говорить о школе спокойно и даже и некоторым удовольствием. Родители школьников еще полны энтузиазма, учителя школьников полны энтузиазма и даже школьники более-менее полны энтузиазма. Данный факт позволяет проводить разного рода опросы, узнавать у родителей их методы воспитания, а у детей — хотят ли они стать космонавтами.
Екатерина, мать двух дочерей, строгая женщина, брючный костюм, идеальной белизны блуза, в голосе звенит тяжелый металл. Ее старшая дочь, подросток шестнадцати лет, причисляет себя не то к готам, не то – к эмо, носит черное, гуляет по кладбищам и много фотографируется у посторонних могил. Внешне она — красивая девочка с неизменной и чуть скорбной улыбкой на узком лице. Около года назад в школе произошло чрезвычайное происшествие, как докладывал директор в Министерство образования и науки; чрезвычайность происшествия заключалась в том, что три девочки – не то готы, не то эмо – вытолкнули свою одноклассницу из окна актового зала на первом этаже.
Одноклассница, по счастью, ничего себе не повредила особо при падении, но оказалась очень напуганной и перестала посещать уроки. Вообще перестала. «Меня теперь ненавидят там. Считают г..м», — равнодушно отвечала она родителям. Было произведено частное расследование, в результате которого выяснилось, что три девочки – не то эмо, не то готы – сбросили с подоконника одноклассницу лишь для того, чтобы она заплакала. Сначала они называли ее толстухой и прыщавой ботанкой, но одноклассница к такому привыкла и не плакала, не плакала, тогда и возникло окно актового зала. Такое у них было задание, заставить кого-то плакать, они часто получают задания, разные, не только про слезы. Например, выйти на улицу и обнять сто человек, попавшихся навстречу. Причем выбирать нельзя — кого обнимать, а кого – погодить. «Кто, кто вам дает эти задания?» — спрашивали все, кому было не лень, но девочки молчали, а Екатеринина дочь напряженней всех, и на сутки пропала из дома. Пришла недовольная и следующие сутки спала.
Екатерина к этому относится неоднозначно: «Пыталась все это запретить, конечно. Один раз собрала все ее черные тряпки, все эти кресты, ужасающую краску для лица – и выбросила, сама оттащила в мусорный бак. Запретила из дома выходить, в школу-из школы провожала. Дочь перестала со мной разговаривать и есть. По-настоящему голодала, без ночных вылазок за колбасой. За первую неделю похудела на пять килограммов, за вторую – еще на три, и я сдалась. Испугалась, а как же. Говорю: хорошо, купим снова тебе отвратительную рясу, выходи на улицу, но ты будешь возвращаться домой не позже девяти вечера. Пока держимся этого. Не было бы хуже. Но мне кажется, я поняла, где корень проблемы. Очень, очень себя корю, что отдала ее в этот детский сад, система Монтессори: суть методики в том, что каждый ребенок уникален, и эту уникальность нужно найти и развить. Вот они и разбаловались там, все вокруг них прыгали, никакого принуждения, только приятные занятия. А детей нужно принуждать!».
Старшая дочь Екатерины слабо, но уверенно улыбается.
Младшая дочь Екатерины – отличница общеобразовательной и музыкальной школ, спортсменка, спортивная гимнастка, и в свои двенадцать лет она заслужила первый взрослый разряд по общепринятой классификации. Это невысокая, очень худая девочка с тонким лицом, на таком лице хорошо видны все оттенки эмоций: вот испуг, вот волнение, вот обида, вот грусть. Радость и веселье на лице отличницы появляются нечасто. Екатерина комментирует: «А я прекрасно понимаю. У дочки нет времени на всякую ерунду, ее день расписан не то что по часам – по минутам! Первая тренировка у нее в шесть утра, затем – школа, затем – музыкалка, вечером тренировка еще и уроки. И она уже перестала реветь, получая «четверку», теперь она просто договаривается с преподавателем и исправляет оценку».
Между собой сестры практически не общаются, хоть делят на двоих одну комнату. Делят дословно – посередине проведена граница, широкая полоса, черной краской по линолеуму и куском скотча по стеклу, у каждой своя половина окна.
Таким образом, в доме Екатерины существуют не только две разные девочки, две половины их общей комнаты и две половины их общего окна, но и две системы воспитания – европейская и азиатская.
Года три назад вышла в свет скандальная книга американки китайского происхождения – Эми Чуа. Книга называлась – «Боевая песнь матери-тигрицы», в ней автор описывает свои взгляды на воспитание детей. По определению ребенок никогда не может быть прав. Его задача — примерно слушаться и исполнять приказы родителей. Послушание и ученичество — основа китайского менталитета. Европейский демократизм в китайской семье — неприемлем. Именно примерное послушание воспитывает в итоге человека, способного выживать в любой ситуации и выполнять любую работу, причем выполнять ее идеально. Европейское же воспитание, основанное на безусловной родительской любви, по мнению автора, превращает детей в «тупой и безынициативный планктон».
Кроме абсолютного повиновения ребенок также обязан показывать лучший результат, цитата: «Если ребенок не в состоянии всегда быть номером один в школьном театре или на музыкальных занятиях, то пусть лучше вообще не берется за актерство и не подходит к скрипке или фортепиано… Ничего не делается ради удовольствия». Книга Эми Чуа была жестоко раскритикована в Америке и Европе, но это не смутило писательницу и не смущает Екатерину, интуитивно взявшую за педагогическую основу именно «китайскую» модель воспитания. Екатерина сожалеет лишь о том, что поздно приняла решение быть китайской матерью-тигрицей.
Спрашиваю, согласно намеченному плану, хочет ли младшая дочь Екатерины стать космонавтом. «Нет, — четко формулирует ребенок, — я хочу быть зоопсихологом». Задать такой же вопрос старшей дочери Екатерины возможности нет – она, скорее всего, промолчит со своей неявной улыбкой на губах, выкрашенных черным.
Хорошо Елене, сын у нее один, и Елена его держит в черном теле, причем буквально. Приняты телесные наказания, примерно как в семье Максима Горького, пока он еще был Алешей Пешковым. Говоря без всяких околичностей – еженедельная порка. «А иначе мне нельзя, — категорично говорит Елена, — никак нельзя. Я из него хочу выбить дурь профилактически. У мальчика наследственность слишком плохая, ведь папаша его, чтоб ему ни дна, ни покрышки, наркоманил за милую душу, вот и подох еще до сорока лет. Поэтому лучше пусть ходит в синяках от ремня, чем в синяках от уколов!». Еленин сын – симпатичный мальчик, учится неплохо, не так давно он мечтал стать летчиком, записывался в клуб авиамоделирования и принимал с успехом участие в соревнованиях — даже на настоящем аэродроме. Но последнее время мальчик почти не выходит из своей спальни, где либо делает уроки, либо лежит лицом к стене. На стене – обои с корабликами, уже переросшие среднего школьника.
«Космонавтом я бы быть хотел, — отвечает он, — пожалуй, очень бы хотел. Жаль, нет школы космонавтов-юнг, чтобы учебные полеты, не очень длительные – на полгода, год. Ну, или два».
У Ксюши – дочка. Ксюша – маленькая, кругленькая, неизменно радостная, такую как-то сразу представляешь с корзинкой, полной пирожков. И дочка ее – маленькая, кругленькая, неизменно радостная и с корзинкой. Ксюша разрешает дочке все, и если она не хочет ходить на физкультуру, Ксюша покупает справку об освобождении, а если дочка мечтает об «айфоне», Ксюша экономит в течение полугода и преподносит девочке аппарат. Ксюшина дочка с удовольствием встает по утрам, с удовольствием идет на занятия, с удовольствием возвращается домой. Ксюшина дочка много читает и с пяти лет сочиняет сама стихи и сказки. Вот только этот год она начинает в другой школе, не сдала чего-то там обязательного, гимназического. Дочка Ксюши не хочет быть космонавтом: «Я бы стала врачом, наверное. Или медсестрой. Или кем-то таким».
Ксюшина дочка не вырастет победителем, скорее всего. Но вырастет счастливой, может быть, это важнее? Понятно, что не существует единственно верного ответа, и родителям нужно стараться, отыскивать некую золотую середину, это трудно. Да и возможно ли вообще?
За время переговоров с фокус-группой со мной связалась учительница сына, я схватила телефонную трубку с ужасом, представляла себе детские травмы и все такое, учительница сказала недовольным голосом: «Вот я сейчас стою около вашего ребенка, а он и не думает работать вместе с классом!». Я облегченно выдохнула и ответила ей в тон: «Это недопустимо». Учительница немного подобрела и продолжила: «Причем мальчик в целом не без способностей».
Вечером проводила с сыном воспитательную работу. Он не хотел учить историю, географию и обществознание, возмущался вообще присутствием в расписании этих неприятных предметов. Я проникновенно говорила, пытаясь обнаружить «золотую середину» и держаться её:
— Дорогой сын. Ты не прав. Даже если тебе не нравится история и география, ты должен их учить, потому что это входит в твою школьную программу. Ну, мало ли что мне не нравится в жизни. Многие вещи. Но я принуждаю себя их делать. Потому что это – обязанность. К примеру, мыть пол. Думаешь, я обожаю мыть пол дважды в день?
— Думаю, да, — ответил сын.
Причем честно размышлял над ответом, минуты полторы. Спросила его, хочет ли стать космонавтом. Не ответил. Не хочет, догадалась я.
