К такой-то матери

Говорите, говорите мне, что женщина, у которой есть ребенок, женщина-мать никогда не кончится, не умрет, не будет одинокой, не выбросится из окна, не рехнется от горя и не перегрызет себе вену вдоль нежного локтя от дикой тоски в темноте идеально вычищенной ванной комнаты.

Вера Васильевна рассталась с мужем неожиданно для себя. Она как раз собиралась разделать  специальными ножницами курицу, фаршированную булкой с сыром, когда на кухню вошел Евгений Степанович с напряженным лицом. Встал около холодильника. Это было не в привычках Евгения Степановича — в неурочный час навещать жену в жерле хозяйственных забот, становиться у холодильника, а уж особенно держать на лице напряжение и скручивать губы дудочкой.

Евгений Степанович обычно субботним вечером размещался прочно на диване семьи, раскачивая пальцем ноги домашнюю туфлю. Иногда он кричал: а можно чаю с бутербродиком? Или: Верунь, захвати бутылочку пива. Но пиво в рационе не преобладало, ничего такого, знаете, из жизни анонимных алкоголиков, а все как у всех.

Вера Васильевна чуть раздраженно посмотрела через плечо на Евгения Степановича, на плече перекрещивались бретели фартука и домашнего сарафана с большими накладными карманами, очень удобно иметь такие карманы, в них можно положить много разных вещей. Сейчас карман таил погремушку-петушка, забаву новенькой внучки Веры Васильевны, вчера гостившей у дедов. Да, так проходит время жизни, иногда философски думала Вера Васильевна, только вчера ты сама рвала зубами младенческое прорезное кольцо, а сейчас уже это делают твои внуки, и скольких уже ты похоронила, маму-папу, дядю-тетю, ближайшую подругу, кошмар, если вдуматься. Но вдумываться было некогда, вокруг стояла густо сдобренная людьми и событиями жизнь, и в этой жизни Веру Васильевну подстерегали сотни дел: а протереть кафель раствором уксуса, а вычистить мужнины костюмные брюки с помощью нашатырного спирта куска марли, а полить цветы, а квартальный отчет, а сбегать к сыну и сменить невестку на посту у коляски. В каждой комнате ждали, когда она войдет.

— Чего тебе, — спросила она мужа, а курица источала ароматы тимьяна и розмарина, долженствующих превратить туповатую домашнюю птицу в дикую, например, утку. Или даже фазана. – Ужинать будем через десять минут, — добавила Вера Васильевна, — надо противень отмыть, да и салат у меня еще не готов. Беспокоюсь, достаточно ли оливкового масла… Надо было вчера взять новую бутыль.

Будучи примерной хозяйкой, Вера Васильевна подавала к жаркому непременно зеленый салат, для лучшего пищеварения. Откуда-то она почерпнула, что так надо. Женщины на службе, должно быть, трепались. Вера Васильевна работала в страховой компании, причем довольно давно – с начала нулевых. Ей нравилась сама идея страхования, и она верила, что выплачивая взносы за жизнь, здоровье и сохранность имущества, человек не только стелет соломки, но и отпугивает чертей. К слову, в большой степени и уксус для кафеля, и кусок марли насчет брюк, и минеральные удобрения в помощь цветам были ее страховыми взносами за нормальный брак и спокойствие в целом.

«Завтра же масла», — все еще, тормозя, подумала Вера Васильевна, а Евгений Степанович, тем временем, оказывается уже говорил, причем нечто невообразимое. Оказывается, жизнь Веры Васильевны уже стремительно неслась ко всем чертям, а она и не знала.

— Я давно должен был поставить тебя в известность, — говорил Евгений Степанович, — да все как-то. Робел.

Вера Васильевна непонимающе смотрела. С чего ты там оробел-то, соколик, с какого такого перепугу тебе робеть, сладкий, сейчас за стол садимся, вон, и компотик я уварила вишневый, и хлебушек у меня нарезан, да не абы как, а треугольничками, и соус к салату, с кедровыми, сука, орешками, иди, мой руки, сокровище мое.

— Я полюбил другую женщину и сегодня ухожу к ней, — говорил Евгений Степанович, — все решено. Я ничего не возьму, кроме своей одежды и ноутбука. Еще кожаное кресло хочу, это мое кресло, ты помнишь. Сейчас за мной заедет Сережа и поможет перевезти.

Сережей звали их сына. Сереженька, еженька, мальчик мой маленький, когда же ты успел вырасти, когда успел превратиться в мужчину с рельефными скулами и повадками записного красавца. Сережа – вот что было в невероятном монологе мужа главным.

— Как это – Сережа? – спросила Вера Васильевна, — как это, Сережа тебя отвезет, он что, в курсе событий? Он что, все это… одобряет?

Голос Веры Васильевны ей отказал вдруг.

— Ну, разумеется, — ответил Евгений Степанович даже как-то устало, — Арина – лучшая подруга Насти.

Настей была невестка, та самая, которую Вера Васильевна сменяла на посту у коляски, гробя на это часы и минуты, что могла бы провести в тиши пустой квартиры с кружкой чая, или – а почему нет! – с бокалом вина.

Евгений Степанович вышел из кухни, и если до этого момента все происходило медленно, то сейчас начало происходить так быстро, что Вера Васильевна даже уцепилась за край столешницы, расписанной под мрамор, опасаясь быть унесенной потоком. Так, искусственно удерживая себя в равновесии, она закричала вслед мужу:

— Лучшая подруга, говоришь? И давно это у вас? И по каким койкам вы валялись? А ты уверен, что один такой счастливчик у нее? Или вас коммуна? – вот такие вещи кричала Вера Васильевна, а муж уже шел с чемоданом, еще одним чемоданом, и катил кресло, и пальто нес на плечиках, и коробки с обувью, что ли. Судя по всему, когда Вера Васильевна возилась с курицей, начиняя ее булкой с сыром, Евгений Степанович складывал свои вещи, вот и книги перевязал бечевкой, и ноутбук упаковал в специальную сумку, все успел.

И звонил в дверь Сережа, и Вера Васильевна кричала уже ему:

— Лучшая подруга Насти? А Настя в курсе? Она одобряет? Широких, может быть, она взглядов? Тогда ей можно, наверное, рассказать о твоей инструкторше по экстремальному вождению, которую ты таскал сюда в обеденные перерывы прошлой весной?

Сынова инструкторша по экстремальному вождению была застигнута Верой Васильевной в собственной ванной комнате. Она натягивала джинсы, прыгая на одной ноге, и груди ее, еще не упакованные, подпрыгивали тоже. Вера Васильевна тогда долго смеялась, потому что такого опыта – прийти домой и там обнаружить постороннюю прыгающую женщину, у нее не было; а Сережа просил прощения и говорил, что это нелепая случайность.

И сейчас Вера Васильевна вспомнила эту историю, и как оказалось – зря, потому что за Сережей в квартиру уже входила Настя со своим младенцем на руках, точнее, услышав про экстремальное вождение, Настя сразу перестала входить, понеслась вниз по лестнице с угрозой для обеих юных жизней.

— Ну, мать, — медленно и страшно сказал Сережа, — ты даешь.

— Я даю? – прохрипела сухим горлом Вера Васильевна, — я даю? Да я головы вам сейчас размозжу, ррразмозжжу…

Евгений Степанович уже вытащил на лестничную площадку все свои баулы, книжки, ноутбук аккуратно сверху, и подбадривал сына поторопиться с перетаскиванием багажа, потому что он же видит, какая тут творится полная фигня.

Теперь ты меня понимаешь? – говорил Евгений Степанович, — я здесь ни минуты больше не проведу, ни секунды! Голову она мне размозжит, смотри-ка! Стерва!

Будто бы это у Веры Васильевны молодая любовница, ровесница сына, и она – позор семьи.

— Стерва! — не унимался Евгений Степанович, потом добавил, — фигня полная. Фигня полная. Фигня полная.

Именно эти два слова, фигня полная, она будет говорить последующие три месяца, только эти слова, пока не кончится курица, оказывается, курицу, фаршированную булкой и сыром, человек может есть сколь угодно долго. Фигня полная как ответ на все вопросы, разве что только доктору из психоневрологического диспансера Вера Васильевна скажет больше. Немного больше, про сына, как он кричал ей: «да пошла ты к такой-то матери!» — забывая совершенно, что такая-то мать — она и есть.

И доктор будет кивать понимающе, и вводить внутривенно что-то сильнодействуйщее, потому что с диагнозом определились, и на реактивном психозе остановиться не получилось. Поэтому говорите, говорите мне, что женщина-мать никогда не кончится, не умрет, не будет одинокой, не выбросится из окна, не рехнется от горя и не перегрызет себе вену вдоль нежного локтя от дикой тоски в темноте идеально вычищенной ванной комнаты.

Художник: Мариам Гарибян