Больница св. Ксении петербургской.
Юная Корделия в длинной футболке с принтом «HANDLE WITH CARE BECAUSE WE ARE WATCHING YOU» стоит, раскачивается с пятки на носок. Я сижу на кушетке в шершавом коленкоровом переплете, аналогичную кушетку напротив плотно занимают сразу пять или шесть женщин – ночные рубашки, испуганные лица, высоко забранные волосы, сжатые кулаки, сжатые губы. Их голубоватые ноги разного размера симметрично размещены во фрагментах геометрического узора линолеума, здесь как раз наблюдается свежая вставка — металлическими гибкими полосами пришпилен новый яркий кусок. Ноги женщин попали в ловушки, в капканы, волк или бобер может отгрызть себе ногу в такой ситуации, а человек – не всегда.
Ловушка индейского племени чиппева для птиц представляет собой особым образом расположенную петлю на ветке, а для поимки песцов и мелких куньих часто устраивают искусственные норы из подгнивающих старых деревьев, своего рода лабиринты.
Знаменитый Кносский дворец назывался лабиринтом. Красивейшее место остров Крит, и вообще Греция – цветущая земля, колыбель мира.
Согласно известному греческому мифу, царица Пасифая — жена царя Миноса, влюбилась в быка. Плодом любви стало чудовище с бычьей головой и человеческим телом, нареченное Минотавром. Регулярно в жертву ему посылались семь знатных юношей и семь прекрасных девушек.
Сын афинского царя Эгея, благородный Тезей, вошел в лабиринт, добрался до Минотавра и победоносно сразился с ним. Затем, наматывая нить на клубок, который вручила ему царевна Ариадна, отыскал выход и бежал. Увез с собой влюбленную царевну, но забыл поднять на корабле белый парус торжества, как было условлено с Эгеем. Увидев издали черный парус и, решив, что погиб его любимый сын, царь Эгей сошел с ума от горя и бросился в море. Воды сомкнулись над его головой, волосы спутались с водорослями, и уже скоро одно было неотличимо от другого.
Двойные двери в малую операционную распахнуты, в просвет видны гинекологические кресла старомодного образца, много. По два в несколько рядов. Подставки для бедер развернуты в разные стороны. Эмалированные серо-желтые тазы, подписанные сбоку: «13 отд.», красные буквы снова кровоточат. Шаткие этажерки для инструментария покрыты белыми в темных печатях пеленками, края пеленок утяжелены хирургическими зажимами, похожими на недееспособные ножницы. Пахнет дезинфицирующим раствором и разогретым железом. Я чувствую себя гинекологическим креслом, эмалированным тазом, хирургическим зажимом, разогретым железом, и одно уже неотличимо от другого.
Юная Корделия говорит:
— Жутковато как-то. Стало.
Я киваю.
Влюбленная Ариадна в объятиях красавца Тезея спустилась на цветущую землю, а Эгея поедали рыбы, жадно орудуя ротиками-присосками. Сейчас очень распространен такой массаж – рыбками. Называется экзотическим, ступни помещаются в специальный аквариум и рыбки приветливо отъедают мертвую плоть.
Невысокого роста докторица в светло-голубом костюме машет раздраженно рукой, привлекая внимание кого-то далеко в коридоре:
— Кирыванна! Ты посмотрела, что там с банкоматом?
Кирыванна оказывается рядом, это средних лет женщина в грязноватом халате и клетчатых войлочных сапожках, по-моему, такая обувь называлась «прощай, молодость», но могу и путать. Над голенищами войлочных сапожек заворачиваются хлопчатобумажные чулки. Полное лицо Кирыванны становится малиновым от шеи ко лбу, и, демонстрируя отсутствие двух-трех нижних зубов, она выкрикивает отрывисто:
— Знаете что, Зоя Федоровна, мне, может быть, еще за банкоматы отвечать? Я, Зоя Федоровна, ни минуты вообще не сижу за смену! Все руки облупила за работой! Может быть, Зоя Федоровна, уполномоченные люди будут отвечать за банкоматы? Профессиональные банкиры?
Шипящие звуки удаются Кирыванне не очень, со свистом и пенными каплями слюны вырываясь из маленького на удивление рта, раскрашенного оранжевой с перламутром помадой. Зоя Федоровна не желает оставаться крайней и оплеванной, она подбирается и кидает в ответ:
— Кирыванна, вы бы помнили себя получше! В пятницу из-за вас плотник весь косяк раскорячил, потому что вы придумали домой уходить, а дверь закрыли, а мы в пятницу принимали медикаменты через хозблок!
— Ой, Зоя Федоровна, а ведь я живу-то на Луне! Нет, на Марсе! И мне-то и позвонить нельзя, и никак связаться! Чтобы ключ!..
— Кирыванна, вы ошибаетесь, думая, что кому-то вообще интересно с вами связываться.
Они не прекращали разговора, стоя напротив друг друга и под плакатом «Женские половые органы», где ярко-розовым была нарисована мускулистая матка, фаллопиевы трубы, почему-то фиолетовым – яичники, и масса каких-то круговых диаграмм.
Нина не носила ни розового, ни фиолетового, и причин вспоминать ее, рассматривая наглядное пособие, не было совершенно, исключая, конечно, те факты, что она имеет женские половые органы и является женой моего любовника уже шесть лет. О-ля-ля, а вот и нет, а вот и нет, женой моего любовника она является гораздо дольше, и так ли нужны мне причины, чтобы вспоминать о ней.
Около недели назад я собирала на стол, вечернее время и планировался ужин. Дочери я обычно разрешаю есть в комнате, она смотрит мультфильмы по телевизору, сейчас в фаворитах неновый «Лило и Стич», отнесла и поставила на расписанный под хохлому столик тарелку с фаршированными перцами, предварительно разрезав их на куски, приемлемые для детского рта.
Сама вернулась на кухню и потянулась за хлебом. Держала в одной руке нож, в другой – горчичный батон. Борька глотнул из любимой кружки с чешским фазаном холодного пива и сказал:
— Нина сегодня приехала в контору на крутой новой тачке. Абсолютно не предназначена, конечно, для семейных поездок. Двухдверка Maserati, тюнинговая…
-Какого цвета, — спросила я, уронив последовательно хлеб и нож. Крутая новая тачка! Двухдверка Maserati! Нож скользнул по батону, срезав часть корки. Наклонилась, подняла с пола.
— Огненно-красная, — вдохновенно продолжал Борька, — офигительная! И этот тюнинг от Mansory! Разновеликие колеса, кованые диски, длинный капот, рельефные крылья, и этот их фирменный воздухозаборник! Салон роскошный. Тоже красный…
Я пыталась как-то наладить процесс резки хлеба, но предметы отпрыгивали от меня, должно быть, отталкиваясь сердитым электричеством, бьющим из кончиков пальцев.
— Повсюду дорогущая стёганая кожа и узорчатое плетение углеродных волокон, на педалях и площадке для отдыха левой ноги — алюминиевые накладки!..
Площадка для отдыха левой ноги, смотри-ка. Борька продолжал рассказ, вернее – песню, в определенных кругах он известен как певец спортивных автомобилей, памятен случай, когда в одна тысяча девятьсот девяносто первом году его приняли, наконец, в секцию картинга, и буквально через день произошел августовский путч, после которого секция почему-то существовать перестала.
Борька скорее относил себя к счастливым и удачливым людям, и эту историю часто повторяет в формате: «и на старуху бывает проруха»; с идеей стать пилотом болида он распрощался, остался лишь неприкрытый восторг его при виде sport cars.
Я часто думала о том, как складывалась жизнь Нины, день за днем, собирала информацию о ней по крохам, даже зарегистрировалась под чужим именем на сайте школы, где учились девочки, чтобы иметь возможность рассматривать классные фотографии, пикники чаепития и все такое; сообщение Борьки про новую ее машину меня потрясло. Ушаков, по моим представлениям, не имел возможности покупать настолько дорогие и бесполезные вещи, не влезая в долги и сложные кредиты, если же он так поступил, то причина была серьезная.
— Но я сразу понял, — оказывается, говорил уже Борька, — сразу понял, что подарок от того самого богатого хахаля. Ну, о котором все вокруг активно сплетничают.
— Подожди, как это – подарок от богатого хахаля, — я выронила нож еще раз, — от какого-такого хахаля? Мы сейчас про Нину говорим?
— Блин, Оль, ну ты вообще никогда не слушаешь меня, — пожаловался Борька, — я еще весной вместе с тобой удивлялся, что Нина вдруг преподнесла всем нашим дамам на восьмое марта французские духи и какие-то там забубенные крема, а потом рванула стакан мартини и хвасталась, что этот ее приятель очень щедр. Типа, подарил ей корзину всяких этих парфюмерий, и она прямо не знает, куда их девать. И прямо готова — раздавать на улице. И прямо раздает.
Я подняла нож, сдерживая волнение, спросила:
— И что же, Ушаков в курсе?
Борька моргнул и ответил:
— Не думаю. Кстати, если мы действительно хотим подарить маме на шестидесятилетие французского бульдога, то давай уже поедем в эти выходные к заводчику. А то тянем, тянем…
Он взмахивал вилкой, куском хлеба, иногда подносил ко рту пивную кружку и делал глотки, скатерть на столе немного сбилась и я оправила ее обеими руками, хорошая скатерть, специальный состав, отталкивающий жидкость. Если пролить на нее чай, какое время капли будут находиться в виде аккуратных шариков, наподобие ртутных. А если пролить суп, получится то же самое, и разве что по насыщенности цвета можно будет отличить суп от чая. А если ничего не удалось пролить, то вскоре прыгать вокруг с тряпкой становится немного неловко. И я перестала. Села, спокойно сложив одну ладонь на другую. Нина на невероятной тачке. Ее богатый приятель с корзиной парфюмерии. Надо бы как следует обдумать. Сесть, и специально задуматься. Я вышла из кухни, зашла в ванную комнату, не включая света, тасовала полученную информацию: мазерати, хахаль, Ушаков, и далее по кругу. Это произошло неделю назад.
Сейчас я сижу на коричневой кушетке, рядом топчется юная Корделия, такое имя было у одной из дочерей царя Лира, а у противоположной стены, под постером «Женские половые органы» разговаривают медицинские работники, Зоя Федоровна и Кирыванна. Кирыванна по-лошадиному прядает головой, будто бы уворачиваясь от обидных слов о разломанном дверном косяке, Зоя Федоровна, почуяв слабину, тему продолжает. Не знаю, чем сейчас занята Нина, но забавно представлять ее именно в салоне Maserati, обитом дорогущей кожей. Огненно-красной, определил Борька, цвета артериальной крови; кровь, что потечет через несколько минут по моим ногам, будет темной. Венозной.
Наверное, существуют автомобили, салоны которых отделаны кожей этого оттенка.
— Давайте отложим дискуссию на послеобеденное время, — нарочито мягко предлагает Зоя Федоровна, — вы же видите, нас женщины ждут. Зовите Альбертика. Пора начинать.
— Пора начинать, — вторит ей ставшая вдруг послушной Кирыванна, и в эту же секунду гаснет свет.
Коридор мгновенно превращается в темную и слепую кишку, лабиринт Минотавра, из-за специфики производства окна в малой операционной замазаны белым, и без того слабенький дневной свет не пробивается через многие слои краски, скукоживается и вяло сочится через щели.
— Иииииииии! — раздается женский испуганный визг сначала справа, потом слева, потом визжать начинает кушетка в коленкоровом переплете, вторая кушется напротив и все пять или шесть сидящих на ней голубоногих женщин.
