Здание роддома добротно сложено из красного кирпича, оно имеет форму буквы П, причем на очень коротких ножках. Вокруг снуют молодые отцы и свежеиспеченные бабушки, дедушки тоже, но отчего-то значительно реже, кричат трубно в окна и наделяют своих девочек куриным супом, кефиром и настоем полезного чернослива. Полиэтиленовые пакеты со снедью сердито доставляет пожилая санитарка в несвежем халате, высоко открывающем изуродованные тромбофлебитом ноги в лечебных чулках.
Если ты будущая роженица, ты обитаешь на втором этаже и носишь наполненный живот вдоль по щедро хлорированному коридору; если ты роженица настоящая, ты уютно устраиваешься на специальном столе черного искусственного дермантина и примериваешься к страшноватым рычагам по обе стороны тела; если рычаги благополучно отпущены, а младенчик обмотан клеенчатыми бирками, ты поднимаешься на третий этаж, вершину здешнего мира, такой сад.
В твоей палате на третьем этаже три женщины, кроме тебя: нежной Лилечке девятнадцать, грубоватой Оксане тридцать восемь и наивной Анжелике двадцать пять. Тебе тоже двадцать пять, это важно — наивная Анжелика сразу же проникается к тебе странной симпатией, она просто мистически относится к совпадениям цифр и уверяет, что случайных чисел в жизни человека не бывает никогда. Этому ее научила свекровь, признается Анжелика, а она очень умная, она врач и доктор наук. Анжелика сидит на кровати и крутит лохматой головой, темные волосы торчат в разные стороны, как небольшие антенны для связи с космосами, Анжелика говорит:
— Девчата, просыпаемся, просыпаемся, уже без пятнадцать шесть, сейчас гавриков принесут! Доброе утро! Темнотища-то какая на улице, мамочки родные, ничего себе, доброе утро… Я радио включаю? Пусть мурлычет себе.
Нежная Лилечка нежно улыбается и подходит к тускловатому палатному зеркалу, закрепленному над умывальником, в умывальнике моются разнообразные фрукты, передаваемые родственниками, и иногда даже овощи, грубоватая Оксана для своей больной печени ест морковку, рыжую, как волосы ведьм. Нежная Лилечка завязывает на светлой голове белую больничную пеленку, сложенную косынкой — таковы требования к внешнему виду кормящих матерей.
Ты тоже достаешь косынку и ждешь своей очереди подойти к зеркалу. Смотришь в окно, где нет даже твоего отражения, а только белый листок из тетради в клетку с надписью «десять». На листке в клетку удобно играть в крестики-нолики. Чур, я крестик. Так нечестно, крестики всегда выигрывают. Ничего подобного, главное — знать секретное правило и алгоритм победы.
Грубоватая Оксана все еще спит, завернувшись в клетчатое шерстяное одеяло, на простыне мелкие буквы «Минздрав Минздрав» — ты предполагаешь, что это сделано для профилактики хищения казенного белья.
Анжелика двумя руками заводит темные пряди за чуть торчащие прозрачные ушки, Анжелика вдруг говорит:
— Я своего сыночка никогда бы не назвала, как мужа — Петькой! Кошмар, Петька! Петр Петрович, колхозный бригадир, нет, я сыночка назову по отцу. Вячеслав, Слава, Славочка — шикарное имя, правда? Такое красивое… Слава… Глория по-какому-то там, не по-русски. Я в интернете специально прочитала.
Ты удивленно разглядываешь наивную Анжелику, запутавшись в хаотичной скороговорке из мужских имен. Ты даже задаешь уточняющий вопрос, и нежная Лилечка, отражаясь в зеркале, недоумевает голубыми глазами и шевелит вопросительно и безмолвно небольшими бледными губами.
— В каком смысле «по отцу», спрашиваешь, ну в каком-каком, самом обычном, ребенок у меня не от мужа, а я и хотела, чтоб так было, все для этого делала. И сделала.
В коридоре раздается узнаваемый металлический шум, какой-то, ты бы сказала, оранжевый; в дребезжащей тележке везут младенцев, широкая дверь распахивается, и невысокая медсестра с красивым восточным лицом принимается разносить их, запеленатых в плотные колбаски. Ты получаешь своего и умащиваешься поудобнее на неудобной панцирной кровати, с жидкой подушкой на коленях.
Грубоватая Оксана пробуждается, ей младенца кладут на кровать, Оксане пока нельзя сидеть, чтобы не беспокоились швы в промежности. Нежная Лилечка во всем белом и с сияющими глазами похожа на всех Мадонн сразу, а Анжелика продолжает:
— Я ж не просто так борзовала по любовникам, я с понятием, для пользы. Муж у меня — ну вы видели, такой, приходит, в сером пальто, с шелковым шарфом — он ведь, девчат, с высшим образованием, институт закончил, строительный, свекровь — главный почти что врач, свекор — тот вообще!.. Начальник целого треста, служебная машина за ним, каждое утро, шофер ждет под окном… Только болеют они с сыном — мужем моим, то есть, болезнь у них такая особенная, передается по наследству — этот, как его, ли-по-ма-тоз. Обширный, что ли. Или огромный? Забыла. И я говорю, что кошмар. Липомы — это такие шишки под кожей, могут крошечные быть, горошинками, могут побольше, орехами, а вот еще бывают здоровенные, прям с кулак мой, мягкие, но все равно — брррр… Вылезают всюду, на спине, на лице — адская клумба, тогда муж идет к хирургу и тот ему режет лицо, или вот еще на шее были, пошел резать шею. И свекор — постоянно ложится в больницу, и ему режут живот. Ужас, ужас, я сейчас уж попривыкла, а поначалу сильно пугалась, боялась даже домой идти, ведь каждый день, каждый день…
Включенное радио поет себе разные песни в популярном формате, грубоватая Оксана смотрит, не отрываясь на Анжелику, и ты тоже смотришь, не отрываясь, а нежная Лилечка наоборот закрыла глаза, сомкнула веки, и тонкие капилляры слегка просвечивают.
— А сейчас скучаю по дому, девчат, сама удивляюсь… Я же здесь больше двух месяцев до родов провалялась на сохранении, что-то там было с почками, белок в моче. Соскучилась, муж хороший у меня, пожаловаться не на что, не пьет, не курит, дом мы строим из пеноблоков на дачном участке, тридцать километров от города. Я в интернате всегда себе говорила, что обязательно заведу свой собственный дом, с огородом и розами, так и выходит. Уважаю я мужа, а что ж не уважать, но вот как представлю, что у моего ребенка может такая болезнь сделаться, грибы мутантские, гадские шишки, так прямо реву… Мне Равиля Равилевна, сменщица моя, умная баба, и говорит как-то: к гадалке иди, есть такая — настоящая ведьма, поможет. Адрес выдала. Ну, я и пошла, аккурат два года назад, девчата, зимой тоже. Еле доплюхала, далеко. На кофейной гуще она гадает, называется: «кофейница», варит кофе, горький, крепкий, выпиваешь, чашку отдаешь сразу. Ну, ведьма она ведьма и есть! Глаз черный, волос черный, смотрит — как бритвой режет. Вылупилась на меня, чашку кофейную сжимает в руке, а рука-то в перчатке, черной такой, но без пальцев, и ногти торчат, тоже черные, длинные, и просто шипит, ну просто как змея: «Родишшшь ребенка не от мужжжа…»
Если ты взглянешь в окно, то ничего не увидишь в густой синеющей темноте: зимнее утро и падает снег хлопьями, влажный по виду. Из такого снега хорошо лепить снеговиков, вставлять им нос из морковки и угольки глаз. Ты не хочешь слушать дальше наивную Анжелику. Тебе страшно, очень. Ты не знаешь, почему. Пусть она замолчит. Пусть немедленно!.. Но она продолжает, без пауз, без вздохов-выдохов, единой многословной массой вдавливая тебя в неудобную кровать с панцирной сеткой, и надо защитить своего младенца, запеленатого колбаской.
— Мне объяснять долго не надо, сразу уразумела, что делать. Во-первых, надо было мужика найти для этого дела — здорового. Во-вторых, на мужа похожего. Ну и, в-третьих, чтоб запал на меня, а я — на него, без охоты, вон, и пирог не спечется. И тут повезло. Новый зам главного инженера у нас появился на автобазе, Вячеслав Владимирович, красивое имя, правда? Молодой мужик, меня прямо сразу как торкнуло: он! Плечи — во! Руки — во! Морда — закачаешься, и мастью похож на мужа моего — черные волосы, карие глаза. Стала вокруг него похаживать, хвостом крутить, ну дело-то нехитрое: в обед — вместе, покурить — вместе, здесь — улыбнуться, здесь намекнуть, здесь рукой погладить по плечу — как бы, все мы люди, все братья-сестры. Он сначала не вот чтобы на меня кинулся. На новогодней вечеринке только все случилось. Но случилось. Сладили. Стали встречаться. Домой таскал к себе, жил один, снимал квартиру. Меня даже разобрало слегка — понравился. Ласковый такой, руки мне все целовал, ой, стыдно сказать, и ноги целовал, девчата. Но я себя держала: не распоясывалась. Знала, мне только для дела, и все, твердо, никакой любви, ничего. И называла его всегда по имени-отчеству. Для расстояния чтобы.
Грубоватая Оксана говорит что-то междометиями, типа «ох-ох-ох» или «ой-ой-ой», нежная Лилечка все не открывает глаз, и становится чуть светлее за больничным окном с цифрой десять на тетрадном листочке в клетку.
— Тест на беременность дорогущий купила, 300 рублей, углядела две полоски, так все, девчат, клянусь — только один раз после этого и разговаривали, я ему предложила меня скорее забыть, как я теперь будущая мать и все такое. Повернулся он, пошел, джинсы белые, кроссовки тоже белые, я посидела, посидела… Минут сорок посидела спокойненько. Пошла мужа радовать. Ему как раз шею резали. Пять или шесть шишек в тот раз. Никто про меня не знает, вы что, никто-никто, да я в декрет с десяти недель ушла, по справке, чтоб на работе не отсвечивать… А он-то и уехал, Вячеслав Владимирович, почти сразу и уехал, в северный филиал перевелся, в городе Ленске, это Якутия. Река Лена. Промерзает в зиму до самого дна, девчат, я читала. Они с Равилей Равилевной, моей сменщицей, вместе туда, как-то так вышло… Мы с ней дружим и переписываемся. Только вчера письмо получила, пишет — извини, что долго не отвечала, но заболел Вячеслав Владимирович, и серьезно, такие у нас дела. Третью неделю в больнице краевой, ждет второй операции. А может, и в Москву придется. Что-то у него такое. Надо будет у свекрови уточнить. Сейчас вам прочитаю. Сейчас…
Наивная Анжелика перегибается через уснувшего сына, роется в облупленной плохо выкрашенной тумбочке, достает лист нелинованной бумаги, исписанный мелко. Всматривается в затейливое плетение букв.
— Девчат, никто не знает, что это за штука такая: аденоматозный семейный полипоз толстой кишки?
Наконец-то молчит. Ты стараешься обходить взглядом наивную Анжелику на кровати и письмо с окончательным диагнозом рядом. Совершенно случайно тебе известно про семейный полипоз. Немногое, но известно. Он поражает почти гарантированно всех мужчин семьи, отсюда и название. Ты вспоминаешь рассказ О’Генри «Дороги, которые мы выбираем», это один из любимых твоих рассказов, и ты пока не знаешь, что через десять каких-то лет твой сын будет читать его по-английски, домашнее задание, ругаться на сложность текста и требовать русский перевод. Наивная Анжелика тоже пока не знает многого, она классическим движением пересчитывает своему младенцу пальчики на ручках под пеленкой, их пять, и все хорошо.
На нелинованной бумаге неудобно играть в крестики-нолики, но возможно, конечно. Главное, знать секретное правило, и следовать ему, ставить свои крестики только в стратегически важные места, тогда ты ловко по диагонали перечеркиваешь таблицу, триумфально запеваешь песню группы «Queen» про чемпионов, ты победитель, их не судят. Зато достается
Дерматина же…