Каждый день накануне 1 апреля мне вспоминается одна волнующая и даже экстремальная история. Она произошла с девочкой Машей. У Маши был сложный период. Она переживала кризис самоидентификации, связанный с потерей любимого мужчины и официального жениха. Это был один и тот же человек. Маша горевала, томилась скукой, объедалась мороженым, упивалась шампанским, поругалась с двумя подругами поочередно и от тоски записалась в областной аэроклуб. Поступок этот она совершила скорее не по своей воле, а по воле начальницы, бравой пожилой дамы, которая в юности все время прыгала с парашютом и через это приобрела закалку, хватку и хорошего мужа. «Чего сопли развесила, — вот так сказала начальница Маше, — скуча-а-а-ет она! Если завтра не привезешь фотку из аэроклуба, выпру из конторы ко всем треханым чертям».
И Маша записалась в аэроклуб. Исправно посещала занятия, осваивала модели парашютов и технику их укладки. Уже вполне изучила учебно-тренировочные марки «Д-1-5У» и подбиралась к спортивным «ПО-16» и «Талка-М». Через определенное время должен был состояться первый прыжок. В субботу. Так в клубе было заведено – суббота и воскресенье. Если погода позволяет.
И тут Маша – испугалась. Сказалась больной. Совершенно не поехала на аэродром Бобровка. Панически дрожала дома в махровом халате и вязаных носках, плюс одеяло в пододеяльнике, плюс плед. Не отвечала на телефонные звонки. Ругала себя ужасно, обзывала трусихой, жалкой неудачницей и полным утырком. От начальницы удалось скрыть. Шло время.
Совершенно себя заклеймив позором, Маша потеряла сон, и аппетит тоже потеряла. Она не спала, не ела, но все-таки прибыла в урочный час с повинной к инструктору, между прочим, чемпионке мира по парашютному спорту. Маша была еле живая от волнения, с искусанными губами и безумно сверкающими глазами. Инструктор испугалась, и своей властью запретила полеты. Вслух она сказала, что Маша сделалась слишком худой, ну куда это годится, менее пятидесяти килограммов живого веса. Маша вновь закусила истерзанную губу и настроилась революционно и победительно.
В целях восстановления веса она много ела зефира, причем в шоколаде. Вновь полюбила бутерброд из булки с маслом. Стала одержима идеей прыжка, совершенно одержима. Вычеркивала остающиеся до события дни в карманном календаре шариковой ручкой. Пытаясь отвлечься, смотрела развивающие телепередачи по каналу Дискавери.
Наступил день икс. Маша стучала зубами так, что была вынуждена плотно забить рот жвачкой, чтобы не привлекать внимания. Инструктор велела немедленно мусор выплюнуть. Трясущимися пальцами Маша прилепила жвачку к изнанке скамейки. Вопрос стоял сурово: тварь ли я дрожащая и так далее. Неизвестно, сказала инструктор, полетим ли сегодня. Ветер сильный. Погода что-то. Не шепчет.
Что же это она не шепчет, сказала Маша, уже апрель на дворе. И это было абсолютной правдой, потому что день икс пришелся на первое апреля. Его еще называют днем дурака.
Чуть позже ветер стих, погода зашептала, учебный самолет загрузили и он взлетел. Маше показалось, что она умерла. Может быть, так оно слегка и было; следующим ее воспоминанием стал ощутимый удар ногами о землю и стелющийся в небольшом отдалении ярко-желтый парашютный шелк. Она сделала это, сделала!
«Я сделала это, сделала!» – говорила всем и каждому Маша, а все и каждый слушали и сильно хвалили ее. И начальнице своей она позвонила, конечно, отдельно, и все доложила в наспех сочиненных подробностях, потому что настоящих подробностей не помнила.
И вдруг кто-то рядом сказал: «Кстати, сегодня день дурака. Ты совершила прыжок в день дурака!» Маша ужасно обиделась, и даже немного поколотила автора высказывания по голове правой рукой, а потом и левой.
А больше она с парашютом не прыгала. И не потому, что боялась. Просто ей уже не было скучно. Отпала необходимость чувствовать себя живой, сознательно заглядывая за грань смерти.
Ведь жизнь ценна сама по себе. Все эти обычные человеческие переживания: работать, любить, рожать детей, стареть, помнить, что первое апреля называют днем дурака. Не быть дураком. Или быть, неважно.
