О чем говорит Самара, богатый густонаселенный город на левом берегу Волги, когда-то крупный промышленный центр, сейчас больше нефте- и газодобывающий. О чем говорит Самара, втискиваясь по утрам в холодные маршрутки, балансируя на ледяных тротуарах, тыкая пальцами в дисплеи айфонов и прочих гаджетов. О чем думают горожане, чем заняты их повинные головы, упакованные по зимнему времени в вязаные шапки, или капюшоны толстовок. О чем?
***
О революционной борьбе. Еще не рассвело, убывающая луна, тускло звезды. На остановке общественного транспорта мерзнет невысокая женщина, перчаткой прикрывает нос и говорит никому оттуда, из-под перчатки:
— А вот я иногда так хочу классово бороться! Так хочу! Просто рождается во мне революционный матрос! Поправляет бескозырку, берет Зимний на абордаж!
Запрыгивает в подошедший автобус 24 маршрута, и продолжает уже там.
***
О пропаганде гомосексуализма среди несовершеннолетних. Тсссс! Подсудное дело. Девочки-подростки негромко в отделе зарубежной художественной прозы книжного магазина:
— А вдруг нам не продадут эту книгу. Спросят паспорт?
— Что ты болтаешь какую-то ерунду?
— Не ерунду! Не ерунду! Здесь написано: «Этот роман не просто о любви двух молодых парней. Это книга гораздо глубже. Она о каждом из нас…» О любви двух парней! Не продадут. Поставь на место.
Девочки с досадой возвращают на полку Джеймса Болдуина, «Комнату Джованни» — роман, написанный в 1958 году, когда американское общество было настолько же гомофобным, насколько и расистским. Популярность книги превзошла все ожидания. В России книга издана в серии «Азбука-классика». Конечно, девочкам бы ее продали. Или нет.
***
О классовом расслоении общества. Хорошо одетая женщина выходит из супермаркета «ОСТАП», что на пересечении Самарской и Рабочей. Гневно моноложит в телефонную трубку, зажатую меж ухом и кашемировым плечом:
— И дело не в том, что вместо нормального картонного пакета тащу сейчас жалкий мешок со стыдной надписью «ОСТАП». И даже не в том, что на меня чихнул косноязычный таджик, сочащийся блохами! Но эти унылые лица! Эта малоимущая очередь! Нет, теперь только в Главпродукт…Только личные фермерские хозяйства!
Пищит сигнализация ярко-красного спортивного автомобиля.
— С-с-с-сука, — плюёт ей вслед экспедитор, груженный коробкой апельсинов. На руках – шерстяные перчатки с обрезанными пальцами.
***
О социальной несправедливости. Двое мужчин в шапках по старинной номенклатурной моде – пыжик? ондатра? – курят у входа в дорогой ресторан. Лица озабочены, лбы нахмурены, кулаки сжаты, ботинки начищены. И апрель уже давно, а холодно, понимаешь. Ветер завывает в узкой подворотне рядом.
— Тебе когда приглашение отдали?
— Утром.
— Во сколько точно утром?
— В половине одиннадцатого.
— Так знай! Тебе отдали, потому что начальник юридического отдела отказался! Он именно в половине одиннадцатого позвонил генеральному и извинился, что не сможет прийти. Так что ты просто заполнил брешь в списке, вот и все.
— Так и тебя ведь пригласили только сегодня.
— Меня – раньше. Отдали приглашение Ничипорука! Он уже в девять утра сообщил, что у него гипертонический криз… Скотина.
Не мигая, оба смотрят в одну точку, где-то на краю пешеходного перехода.
— Как бы с Ничипоруком решить вопрос, — медленно говорит один, поворачивает голову, сверкая глазом, как лазерным прицелом.
***
О мести. Две красотки в холле частной клиники:
— Ой, ну и что! У меня этих замерших беременностей было, даже считать наскучило!
— Да, но так унизительно сейчас будет сказать Стасику, что все это время во мне сидел только какой-то сгусток кальция…
Появляется Стасик. Входит с улицы. Рядом держится то ли телохранитель, то ли кто-то такой. Стасик подходит к красоткам. Берет одну буквально за шкирку, приподнимает слегка. Она хрипит приветственно:
— Любимый!
— Дома поговорим, я сказал! – рявкает любимый в одно слово. Домапоговоримясказал. Уходят разговаривать. Оставшаяся без сил облокачивается на стойку рецепции. Регистратор предлагает ей воды, приносит в картонном стаканчике:
— Да как же так можно, милые мои, вас к ногтю гнобят, а вы только как куры, отряхиваетесь. «Любимый!» — дразнится регистратор. — Надо хитрее быть, хитрее, по-женски, он тебя – кулаком за шиворот, а ты ему – яду в блюдечке… Или, вон, я фильм смотрела – «Елена». Так там виагру использовали… в подобном случае.
Собеседница внимает. Кажется, ей хочется конспектировать.
***
О любви. Под рукописной вывеской над парогенераторами «Это не пылесосы!» отдыхают от забот девушки-продавцы. Первая бледная, жадно пьет из литровой бутылки минеральную воду, говорит коллеге:
— Ух, ну мы вчера, конечно, да… Конечно, дали мы вчера…
Коллега с завистью спрашивает:
— А как Витька-то? Ты же с ним ушла?
— С ним, — кивает бледная, — а то с кем же. Домой провожал. Смотри, Настя, какой снег! Смотри, Настя, как он сверкает в причудливом свете фонарей! Смотри, Настя, на эти снежинки — они танцуют, возносясь! Будто бы господь бог вновь явил свою милость и посылает неблагодарным небесную манну!..
— Блин, Настя, как ты это запомнила?! — восхищенно поражается коллега.
— Не-на-ви-жу, — чеканит Настя.
***
И снова о классовой борьбе. Модная кофейня в центре города, время бизнес-ланча. Компания менеджеров офиса: заказывает себе зеленые салаты и травяной чай, скучают о цыпленке табака и коньяке. Юрий Шевчук поет песню Александра Галича. «Облака плывут в Абакан, не спеша плывут облака, им тепло, небось, облакам, а я продрог насквозь, на века!»
— Но что самое страшное, не все делают педикюр.
Менеджер офиса скромно блистает красой и во всю мощь — интеллектом.
— Просто кошмар! Опустишь порой глаза долу, а там… До чего же изобретательна природа, думаешь. А порой и вовсе приходит мысль: прав был Дарвин, мы произошли от обезьяны.
Соседка по салатам вспыхивает щеками, и шеей, и куском плеча в трикотажном вырезе блузки. Теснее подбирает ноги, надежно защищенные сапогами. Вздергивает подбородок и говорит:
— Видела в бухгалтерии распечатки по зарплате. У тебя опять, Танька, всего восемнадцать пятьсот начислено. Прямо не знаю. Как можно работать за такие копейки. Бедная. Ведь одна ребенка поднимаешь!
Настает очередь краснеть от ярости любительницы педикюра.
— И никакой поддержки, — с любовью заканчивает подруга, — и никакого мужского плеча рядом.
Вилка с ножом грохочут о фаянс тарелки, будто рвутся мины.
— Да я его под статью, — внезапно шепчет бедная Таня, — восемнадцать пятьсот! А сам гребет! Да я про его левый акт как расскажу там, где надо! Восемнадцать пятьсот! Да он про следственный комитет забыл, кажется!
Швыряет на стол пару сотенных бумажек, уходит широким шагом человека, готового ко всему. «Облака плывут, облака! В милый край плывут, в Колыму. И не нужен им адвокат, и амнистия им ни к чему».
***
В бледно-голубом воздухе местного февраля, в воспаленных мозгах горожан возникают и рушатся миры, веют враждебные вихри и складываются революционные ситуации. Говорит Самара, богатый город с бедными жителями, на левом берегу Волги, еще не освобожденной от прочного льда.
