В день 8 марта я подхалимски поздравила своего мастера-универсала Алину с профессиональным праздником и пожелала ей успехов в труде и творческого долголетия. Алина несколько потрясенно отозвалась через примерно час: спасибо, конечно, — писала она, но. А после «но» Алина ничего не писала, и это вовсе не потому, что она выбирает альтернативную стилистику, но что-то ей помешало.Клиент разворчался, что краска глаза щиплет. Или там нечаянно ножницами ткнула кому в глаз, а то и состригла лишние любимые волосы и теперь опасается мести.
А то бывали случаи. Довольно давно я училась в восьмом классе вместе с девочкой Юлей. Вообще-то она училась в параллельном, но к чему множить сущности. Юля была крутой девочкой, тогда слово «крутой» вроде бы еще не вошло в употребление. Как говорили-то? Клевая? Классная? Чумовая? Голимая? Офигенная? Опупенная? Юля встречалась с взрослыми парнями из техникума, они ее подвозили на мотоциклах к началу уроков и встречали иногда тоже. Юля пренебрегала форменным платьем и носила сарафаны оттенка дикая слива, ее вызывали на педсовет по теме, она холодно отвечала, что «у мамки вся получка расходится на долги», и от нее отставали, потому что Юля числилась на учете трудных подростков из неблагополучных семей.
И вот параллельно с жизнью Юли развивался и рос парикмахерский экспериментальный салон на улице Полевой. Он славился тем, что в определенные дни туда буквально заманивали моделей и стригли бесплатно, чтобы тренировка начинающим мастерам. Юлю очень заинтересовала эта услуга. И она отправилась за новой и модной прической. Однако стрижка вышла неудачной. Юля планировала себе «аврору» — ооо, у кого в конце 80-х не было авроры? Волосы разной длины должны шелковисто струиться по лицу и сзади тоже. У Юли же ничего не струилось, а торчало неприятными клоками, а челку незадачливый мастер выскубал ей буквально до затылка. При всем этом у нее еще странным образом обнаружились огромные толстые уши, что было уж совсем некстати.
Зрелая женщина плюнула бы с высоты собственного мозга на такое незначительное происшествие, надела бы на месяц бандану или кружевную шапочку, вязанную крючком. Но Юля училась в восьмом классе, где высоты мозга не имеет никто. Она пришла домой и рыдала. Отказалась посещать школу. В школу Юлю на пинках пригнала мать – суровая женщина, работница жиркомбината. Юлины толстые уши пламенели всеми оттенками красного, и она сбежала от парней и мотоциклов через физкультурный зал.
В то время мы отрабатывали часы производительного труда на заводе. И вот в один из черных дней мы с Юлей оказались вместе, нанизывали части подшипников на какие-то палки, и так два часа. Юля молчала. Потом вдруг заговорила, будто мы обсуждали это давно: «А я знаю, что сделаю. Я её зарежу. Парикмахершу эту, начинающую. Меня Витька из-за нее бросил, прикинь». Она говорила тихо и просто. Я сразу поверила. Принялась нудеть в духе: перестань, ты что. «Зарежу», — без надрыва качнула Юля плечами.
После завода я всегда возвращалась домой с подругами, а тут нагло отделилась и потащилась с Юлей. Подруги смотрели с удивлением и недовольством. Потому что существуют правила! И нечего ходить домой с кем ни попадя, так-то. Но я знала, что в жизни всегда есть место подвигу. И что мой подвиг на сегодня – спасти начинающего парикмахера. Завела с Юлей беседу из цикла «главное в жизни – это чистая совесть». Будучи председателем учкома, я подтягивала двоечников по немецкому языку и часто оперировала этим циклом бесед, даже злоупотребляла. Не понимаю, как двоечники не собрались и не прибили нудную перечницу меня. «Вот представь, ты зарезала парикмахера, — говорила я с болью, — а как ты заснешь в этот день? Совесть не даст тебе спать!». И так далее. Почему-то ссылаться на УК я не сочла нужным, будто бы мы уже живем при коммунизме, где каждому по потребностям, от каждого по труду. Юля криво улыбалась в темноте. Ничего не отвечала. Я её прекрасно понимаю.
Проходили мимо овощного магазина, гиблого места. От плохо заштукатуренной стены отделилась внезапно фигура и шагнула к нам: «Девчонки, рубль дайте», — попросила фигура сдавленно. «Нет у нас рубля», — сказали мы. Это была чистая правда. Фигура шагнула чуть в сторону, осветилась удаленным фонарем и оказалась женщиной без возраста, но в разноцветных синяках. «А что в портфельчиках, — уточнила она навязчиво, — если жратва, тоже подойдет». Юля посмотрела на меня. И если минутой назад страшно далеки мы были друг от друга, то сейчас объединились помыслами и приняли высокий старт.
«Вальк, ты чо там? Можт, помочь?», — окликнули женщину остальные фигуры, завсегдатаи овощного. «Можт, и помочь», — сказала она, раздвинув в усмешке черный рот. Но мы с Юлей уже бежали. Портфельчики били по икрам. Когда, наконец, остановились, Юля отдышалась и сказала: «А может, это и к лучшему. Что мы с Витькой как бы расстались. Он ведь такой же урод, – она кивнула головой в сторону овощного магазина, гиблого места, — только пока не старый».
Вот так парикмахер остался незарезанным, девичья совесть – чистой, а я продолжила занудство. Юля меня слегка полюбила на время, и без очевидного повода подарила польский блеск для губ, оттенок «орех». Через год Юля училась в техникуме, и училась очень хорошо, плюс вдруг стала замечательной спортсменкой, играла в волейбол или в баскетбол, уже не помню, но что-то с мячом, командное, и преуспевала.
