Аветисян блюз. Продолжение…

Проблемы Самары. И проблемы всего мира. Своя публика и «русский шансон». Отсутствие полутонов и тоталитаризм в Америке. Никита Михалков, «Антанта» и набережная. И снова блюз, который для Владимира Аветисяна, похоже, стал универсальным ответом на многие вопросы.

— Ситуация с набережной меня поразила. То, в каком она была состоянии, хорошем или плохом, можно поспорить, но когда Каркарьян и другие архитекторы ее проектировали, это был очень добротный объект во всех отношениях. Сейчас нам рассказывают, какой это будет прекрасный подарок для жителей губернии, но сегодня там многое делают хозспособом. И выглядит это пафосно, но безвкусно и дешево. Меня вот это пугает, что люди ради ста тысяч готовы миллионы в землю зарыть и считают, что это допустимо. Меня вот это огорчает. С тем же Днем молодежи. Там ведь тоже никто ничего не украл, скорее всего. Эти люди – чиновничество, они не бизнесмены. Они даже не коррупционеры…

— Вы затронули тему очень интересную и животрепещущую для меня – это набережная. Я-то помню набережную еще такой, когда в Струковском саду был цирк-шапито. Летом ставили. Это было просто ве-ли-ко-леп-ное сооружение, гордость города, запечатленное на обертке конфет «Куйбышевские». И это было место, где люди могли беспрепятственно гулять с детьми, не боясь, что станут предметом нападения хулиганов. Во что превратили набережную? Но это ж не Азаров превратил. Превратили просто в какой-то вертеп. Потому что невозможно в отдельных местах просто с ребенком пройти, и ему либо надо капюшон на голову надевать, либо ходить с таким количеством охраны, с каким хожу я. Вот это все нужно изменить? Нужно. Просто? Да непросто! В чем проблема? В том, что коррупционеру закон не нужен. Он живет вне. Договорились, ударили по рукам, получили взятку. И всё просто!

А человеку, который должен соблюдать закон, сделать что-то гораздо сложнее. Иногда чтобы решить какой-то вопрос по закону, должны пройти годы.

— Да, особенно если учесть, что это НАШИ законы.

— А вы что, считаете, что не надо этим заниматься? Надо заниматься. Без сомнения. И, может быть, занимаются, просто мы результатов еще не видим.

— Дай-то Бог. Но что-то я сомневаюсь. По той простой причине, что система отношений в городе такова. Вам же наверняка известен термин «Антанта». И вас с этой «Антантой» много раз связывали…

— Вот что меня удивляет в людях. Не то чтобы удивляет – это я громко сказанул, вряд ли меня что-то может удивить теперь вообще. Но! Люди, спрятанные в Интернете за какими-то никами, кличками, еще чем-то… рассуждают как эксперты, обладающие глубокими знаниями. Они даже знают, что я думаю, что я сказал наедине кому-то и что он ответил мне. Более того — все мои помыслы и устремления тоже известны. Смешно-весело. Я благодарен моему одному спутнику, скажем так, попутчику.

В?самом начале нашей деловой карьеры он научил меня правильно реагировать на то, что обо мне пишут. И я ему за это благодарен. Я был молодой-горячий, меня раньше это раздражало, я мог переживать, как-то реагировать. Сейчас у меня два состояния. Либо безразличное, либо меня что-то очень сильно веселит. И я не читаю журнал «Крокодил», потому что мне хватает того, что мне Кострюков присылает из достоверных источников. Поэтому какая там «Антанта», слушайте. Все очень просто. Я не знаю и не помню, рассказывал я это кому-то или нет. Значит, Константин Алексеевич Титов, будучи тогда губернатором, пригласил представителей бизнеса и сказал: вы довольны тем, что происходит? Нет, не довольны. Ну, тогда надо менять всё. И он возглавил этот процесс. Мы сказали, мы вот равноудалены и будем оставаться в этом равноудалении. А вы нам говорите, что делать. И все инфраструктуры готовы передать под конкретную задачу. Что, собственно говоря, и было сделано.

А потом Константин Алексеевич, поскольку он очень опытный, изощренный и, я бы даже сказал, изысканный царедворец, он, я считаю, гений в вопросах таких дворцовых интриг и переворотов… Он как-то так сумел все организовать, что мы остались одни. И нам нужно было идти до конца, чтобы оправдать все, что мы сделали, выполнить все, что мы пообещали людям. Потому что, в отличие от политиков, бизнесмены, по крайней мере те, с которыми я общаюсь, должны держать и держат свое слово. Да, мы пошли дальше. Но все это «дальше» коснулось только Думы. И у нас не было абсолютно никакой идеи по поводу Георгия Сергеевича Лиманского или Виктора Александровича Тархова. Я ведь абсолютно вменяемый человек. Я в этой стране родился, я в этой стране живу и собираюсь жить. То есть я не собираюсь в Лондон. И тогда мне четко пришла информация, и мы поняли, что Георгий Сергеевич – кандидат от партии. А это было перед вторым туром выборов, когда было ясно, что действующий мэр, проигравший первый тур, не выиграет никогда во втором. Мы выполнили всё, что от нас требовалось.

И сказали: всё, всё сделано. Но мы не были технологами этого процесса. Мы не отвечали за это. Нам ничего не обещал Тархов. Мы ничего не обещали никому. Мы просто сделали то, что нас просили. И сделали это в полном объеме. Потом, когда пошли разборки, нас всех вот сюда пригласили (указывает на Кремль), всех участников процесса, и я был вынужден многим объяснить просто с ручкой в руках. Когда претензии были, что мы, сговорившись, привели к власти Тархова и всех кинули. Я все показал, что мы сделали в этой части, и, пожалуйста, скажите, что мы сделали неправильно? Но получилось так, что Тархов, после того, как пришел к власти, пригласил нас и сказал: ребята, мне нужна помощь, мне нужна структура. Ну вот, как вы считаете? Грех было отказываться от просьбы человека, который только что пришел к власти. И я считал, что, может быть, действительно что-то поменяется в лучшую сторону. Хотя… Все ведь в этой жизни относительно. Я вот не помню, чтобы Лиманский не сдержал слова, данного мне по крайней мере. Мы ведь с ним часто общались на ниве энергетики. Виктор Александрович Тархов, он со своим словом более свободно обращался. Но мы тогда сказали, да, пожалуйста. Мы оторвали от себя, от сердца. И лично я оторвал Азарова. Потому что он очень эффективный менеджер. И он был на своем месте, и огромная ответственность была. Но я сказал, да, хорошо. Потом, когда прошло время, и он (Азаров) сказал: я не могу с Вами об этом не поговорить, но я там (в горадминистрации) больше находиться не могу. Потому что это бессмысленно. И его пригласили в областную администрацию. И он ушел. Но опять же, мы все такие умные. Особенно те, которые за всякими кличками в Интернете. Ну, все ж понятно, вот он, Аветисян, и он туда Азарова. Да не Аветисян Азарова, а Артяков Азарова! Азаров трудился уже долгое время у Артякова. Условно говоря, кому-то поставили на лоб печать, кому-то не поставили. Вот, Иванов, например.

— Павел Александрович? (Министр финансов в правительстве области. — Прим. ред.)

— Да. Если кто-то забыл, он тоже работал в «Волгопромгазе». И когда я говорю об этом с людьми компетентными и возникает этот вопрос… Скажите, что лично я или мои структуры с этого получили? Единственное, что находится сказать: ну, как же, общий вес, ваш человек. Очень хорошо! Замечательно! Поэтому многие вещи бессмысленны, не надо додумывать! Но о чем же будут люди писать, если они ничего не знают?

— Но вы же понимаете, что журналисты здесь тоже заложники ситуации. Сейчас вообще мало о чем известно. И если взять недавнее прошлое, когда вы уже занимались медиа, Володя занимался медиа, тогда была гораздо более свободная ситуация. У вас нет ощущения, что мы потихоньку откатываемся к советским временам?

— Ну, знаете, если вы сейчас не сочтете за труд и перечитаете то, что писалось тогда, вы тоже найдете, что Аветисян монополизировал медиапространство и рвется к власти, что «Сок» строит свою медиаимперию. Довольных-то никогда не было. Но то, что сегодня всё по другому – это правда!

— То есть вы не хотите оценивать лучше или хуже? Просто по-другому.

— А я не могу так говорить, знаете почему? Потому что я в принципе не оппозиционер по своей натуре. Почему — я вам скажу. Потому, что бороться с государством, с властью абсолютно бессмысленно. Вот просто бессмысленно, и всё тут. Потому что ни к чему хорошему такая борьба не приведет. С собственным государством. Здесь установлены правила. Правила устанавливает власть. Дальше вы либо выполняете эти правила, либо вы выбираете другое место жительства. Вам нравится жить в Лондоне, ну, пожалуйста. Мне не нравится, мне нравится жить в Самаре.

— Не у всех есть возможность выбирать.

— Поэтому я еще раз говорю – я не мыслю критериями «лучше/хуже». Я говорю — да, это так. Да, многое поменялось. Да, я с этим согласен. И я, как сейчас модно говорить, живу в этой парадигме.

— Тогда о парадигме. Вы ведь наверняка знаете историю блюза, и блюз – это музыка людей обездоленных. Вы сейчас человек успешный, более того, символ успеха. Как вам удается в своей музыке передавать эту глубину боли и страдания? Знаете, такое знаменитое определение, что «блюз – это когда хорошему человеку плохо»?

— Ну, во-первых, то время, когда блюзмены были нищими, давно кануло в Лету. Это двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия. Сегодня все они, ну, по крайней мере, самые успешные – миллиардеры и миллионеры. Не рублевые, а настоящие. И, на мой взгляд, совсем не бедный человек Эрик Клэптон сегодня является блюзменом номер один в мире. И это не только мое мнение, еще и Би-Би Кинга, который постоянно говорит об этом. Би-Би Кинг, кстати, больной сахарным диабетом, 86 лет, и я вот скоро поеду на его концерт. Гастролирует по миру дяденька!

-Герой!

— Знаете, говорить о себе и сложно, и просто. С одной стороны, любой музыкант, когда он выходит на сцену, он должен выйти на сцену как подарок: вот он, Я! И неважно, как на это реагирует публика. И такая подача срабатывает всегда. У нашей группы она более сдержанная. Я не могу сказать, что мы сдержанные до закрытости. Но… В чем наша проблема? Проблема в том, что мы не всегда играем перед своей публикой. Ты находишь отклик, когда люди пришли «на тебя». Что называется, нет пророка в своем отечестве. Когда мы за пределами Самарской области, то это обычно биток и люди прыгают до потолка и в прямом смысле танцуют на столах. Но это не только качество музыки, не только сама музыка как произведение, не только исполнение. Это еще и некий магнетизм и энергетика. Когда это встречается с одной и с другой стороны, вот тогда происходит маленькое-маленькое чудо. Вот тогда зал заводится, ты заводишься. Вы скажете, что профессиональный музыкант должен играть даже перед одним человеком в зале. Но когда выходишь на сцену и стоит народ с совершенно потухшими глазами, который непонятно зачем сюда пришел, случайно… Грубо говоря, из десяти случайно пришедших, троим ты понравишься, а семерым – нет. И потухает группа на сцене. Понятно, что «яблочко-песню споет до конца». Но этой энергетики, которая плещется в зал, ее уже может не быть. Непрофессионально? Да, непрофессионально. Потому что, ну, давайте сыграем для себя любимых. У нас был такой опыт. Но публика самарская – удивительная. Вот «Гоп со смыком» будет, мне кажется, «на ура» везде.

— Я прямо слышу, как Сергей Сорокин (директор «Русской филармонии». — Прим. ред.) матерился после концерта Сезарии Эворы, которую он привез в Самару. Что вот на Витаса будут по три раза ходить за дикие деньги, а настоящая музыка не нужна никому.

— Это правда. Непонятно, необъяснимо, но правда. В принципе, в других странах, и не таких далеких, как туманный Альбион, например, в Украине у каждого исполнителя есть своя публика. Люди приходят к нам на выступление, приносят фотографии Эрика Клэптона, которые хранили дома долгие годы. Приносят гитары, смотрите, у нас тоже есть гитара Клэптона. Я говорю, а что это у тебя за нашлепка на ней такая? Ну, я ее немножко тюнинговал. Люди в далеком Кишиневе музыку эту любят и знают. Я не говорю об Англии, где люди просто на одном из концертов пели все песни с нами вместе. Причем молодежь. А у нас… Особенно в Самаре. Вот ты играешь где-то, а любая программа состоит из основной части и бонусной.

— Второй выход.

— Да, что-то очень интересное закладывается в две-три песни, некий элемент шоу. Соло каждого исполнителя, представление исполнителей, что-то такое башню срывающее.

А у нас сыграешь и все. Ну вот, что такое, все что ли?! Ни фига себе. Разворачиваются и уходят. Нет чтобы (хлопает в ладоши) – эй, ребята, вернитесь на сцену. В Англии нам так и кричали: Back! Back! Back! А здесь вот такая культура. И опять, мы не выражаем свои эмоции так, как, наверное, это принято везде. Сегодня это и мой опыт. Раньше я это знал со слов других музыкантов. Очень много звездных западных музыкантов считают самой пропащей публику нашу, российскую. Это такая данность. Кто-то мне говорил, вы вот играете элитарную музыку. И тогда я использовал аргумент, с которого вы начали вопрос: вот те негры Миссисипи или Чикаго, которые жили рядом с углом, на котором они выступали, не в доме, а на тротуаре, они же не элитарные исполнители. Да, многое изменилось сейчас. Но, на мой взгляд, неважно как это называется – блюз, джаз, рок, поп и, даже не побоюсь этого слова, «гоп со смыком». Или придумали клевое такое определение – шансон. Русский шансон! Ну, французский шансон я понимаю, а русский шансон – не понимаю. Как кто-то сказал, пока в этой стране работает «Русское радио» у нас никакой современной музыки не будет. И даже хип-хоп. Ну, хип-хоп я не знаю, как сейчас звучит. Рэп, да? Но иногда ты слышишь – и это здорово. Музыка, она вся хорошая, потому что это музыка. Я всегда об этом говорю. Что-то мне нравится, что-то не нравится, но это не значит, что это хорошо или плохо. Кто-то умрет от счастья, когда увидит на сцене Эрика Клэптона, а кто-то скажет, да я не пойду на него…

— Потому что я люблю итальянскую оперу.

— Оперу? Группу Стаса Михайлова или «Лесоповал»! Вот на них я не пойду, даже если мне заплатят. В принципе, это нормально, но когда это приобретает массовый характер, то это уже перекос. От этого напрямую ничего не страдает. Но элемент разрухи в сознании увеличивается.

— Мне кажется, что все-таки страдает. Вам не кажется, что интеллектуальный уровень, уровень культуры заметно снизился за последние годы? И не скажешь, что тут шансон виноват, но какая-то толика вины есть. Потому что сейчас стандарты потребления культуры, они рухули. Раньше, хорошо-плохо, но ведь народная культура навязывалась, классическая культура…

— О, ну это был элемент пропаганды, что остается в каждом обществе.

— Естественно, но у нас-то пропаганда строится на Стасе Михайлове!

— Нет, у нас ее просто нет. У нас главенствуют деньги и возможность их заработать. У нас пропаганда в этой части не работает. А должна работать!

— Вы считаете, должна?

— Я считаю, каждое общество тем или иным образом должно, прежде всего, заботиться о своем интеллектуальном потенциале.

И средства в процессе реализации этой заботы, они совершенно разные. В любой стране. В Соединенных Штатах Америки – это номер один. Национальная идея? Вы посмотрите, придите в самую элитарную школу. Утром линейка, подъем американского флага, пение гимна. И это везде! Ведь американцы, живущие в своих домах, утром около дома поднимают флаг, а вечером спускают флаг. И это не простой элемент причастности. Это элемент, образовавшийся в процессе такого массового воздействия на граждан. Вот вчера просто великолепный фильм, просто не сначала смотрел, поздно пришел с работы, показывали по каналу «Дождь», о Джиме Моррисоне и том времени. Помните вот этот всплеск во время войны во Вьетнаме? Поток наркотиков, сексуальная революция, развал устоев, до гражданской войны было недалеко! Сколько акций неповиновения. Массовые убийства Мэнсона, Шарон Тэйт, Уотергейт. Смерть кумиров молодежи. Вы приедете сейчас в эту страну — никто не вспоминает об этом. Не курят! Вы не имеете права закурить сигарету, если вы едете в служебном автомобиле! Вы не имеете права закурить сигарету, если рядом стоит ребенок. Получите штраф, а повторно закурите — можете отсидеть несколько суток. Страна жесточайшего полицейского тотального контроля. Советский Союз отдыхает со своей пропагандой! По сравнению с тем, что происходит сейчас там. Зато вы приедете туда, и вам спокойно, тепло, вкусно, уютно, приятно. Другое дело, что лично я там долго оставаться не могу. Неделя — и у меня начинает чесаться, мне хочется обратно. Но это мое свойство. Там каждый человек под лупой. А после одиннадцатого сентября… Существуют же разные версии. Если бы мы были с вами анонимы из Интернета, мы бы сейчас могли придумать кучу версий. Что американцы сами взорвали свои башни, чтобы установить систему тотального контроля за всеми и вся. Плюс к этому вальнули Саддама Хусейна ни за что. Ой! А потом выяснилось, что никакого химического оружия не было. А кто вспоминает? Югославию стерли с лица земли. До сих пор наши братья-славяне выдают им генералов своих, которые были героями своей страны. И кто там кого душил и резал – это еще очень большой вопрос. Вот вам, пожалуйста. Вот демократия. А мы тут все говорим, что у нас тоталитарный режим. Ну, есть у нас элементы такие. Но, насколько я знаю предыдущего президента и, видимо, будущего… это идеологическая модель, в которую человек верит и которую строит, – государственный капитализм. Можно много рассуждать, эффективно – неэффективно, нужно – не нужно. Но путь, который мы прошли, – это смешно. Двадцать лет! Всего. А посмотрите, сколько всего поменялось за эти двадцать лет. А девяностые годы куда вы засунете? Эпоху начального накопления капитала. Борис Николаевич Ельцин – это, с одной стороны, великий прорыв для страны. С другой стороны, сколько всякого было! Поэтому у меня нет однозначного суждения. И я считаю, что рассуждать на тему, «что такое хорошо и что такое плохо» мог только советский поэт. На самом деле крошка-сын должен был получить другие ответы. Другую ментальность надо формировать. Ничего нет черного и белого. Это, знаете, еще одна тема интересная, ну, лично для меня… Это обсуждение, которое иногда возникает стихийно в кругу моих знакомых и друзей, – творчества Никиты Михалкова, в частности, его последних фильмов. «Утомленные солнцем», про который говорят, что это замечательный первый фильм, а все остальное, ну, так. Нельзя мыслить категориями черное и белое. Никита Сергеевич меня пригласил на просмотр своего нового фильма, и я поехал. И понял, что предыдущие серии были подготовкой к фильму «Цитадель». И что фильм не о войне. И никого, никакие чувства этот фильм не оскорбляет. Это аллегория. Это фильм о добре и зле. То есть командарм Котов и Митя – это братья-близнецы, которые просто по жизни связаны. И кто оценит, кто из них прав, кто не прав в этом противостоянии, а, может, наоборот, в общем движении по жизни? Этот зарубил священника, пустил под откос село целое восставших крестьян.

А тот одного командарма посадил, обманул, разрушил семью. Все это говорит о том, что добро и зло всегда существуют рядом. И ничего в этом мире нет черного и белого, кроме зебры и формы судьи. Все имеет свои оценки и свои взгляды. С какой стороны посмотришь, что в этот момент ты чувствуешь, такой feedback ты и получишь назад. Поэтому ни к чему проецировать свое отношение к жизни Михалкова на его произведения. Да, кто-то может говорить о его выездах с мигалками.

— Он барин!

— Да, он такой! И он этого не скрывает. Но он великий актер и великий режиссер. И кто бы сыграл Паратова в «Жестоком романсе» так, как сыграл Михалков. Да он практически и не играл, вышел и просто походил. И когда он о моем мнении спросил после фильма «Цитадель», я ему сказал: можно, я тебе сейчас не буду ничего говорить, а я тебе завтра позвоню. И я все это переварил, а потом ему позвонил и сказал: я не знаю, Никита, как ты на это отреагируешь, но то, что я тебе скажу — самая большая похвала, которую может услышать друг от друга, мужчина от мужчины. Я сорок минут, Никита, не мог из кинозала пописать выйти. Потому что я не мог улучить момент, чтобы выйти и не потерять, не упустить что-то важное.

Первая часть материала

2 thoughts on “Аветисян блюз. Продолжение…”

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.