Нехорошие квартиры Самары.

Пока трудовые мигранты родом из бывших советских республик штурмуют отделения УФМС, отдельные находчивые граждане оформляют им временные регистрации – по десять тысяч человек на десять квадратных метров. Основа, разумеется, коммерческая. Что-то здесь государство недоделывает, недодумывает что-то.

На брифинге 25 февраля заместитель начальника ГУ МВД по Самарской области Николай Турбовец сообщил подробности обнаружения в городе «резиновой квартиры», в которой было зарегистрировано около тридцати тысяч гастарбайтеров: «Владелец квартиры по улице Рубероидной прописал к себе хорошую знакомую, которая и занялась незаконным бизнесом. Единовременно по адресу было зарегистрировано, как правило, не больше одной тысячи человек. Доказать же удалось только 148 эпизодов: для этого необходимо допросить самого мигранта. Но многие из них уже давно рассеялись по стране».

На вопрос, начинается ли у УФМС квота незаконно зарегистрированных на тридцати тысячах человек в отдельной квартире, офицер ответил, что ФМС — не всемогуща. По факту возбуждено уголовное дело (ст 322-1 УК РФ «Организация незаконной миграции»). Подозреваемой грозит до пяти лет лишения свободы. В настоящее время к ней применена мерой пресечения подписка о невыезде. Забавно было бы приговорить злоумышленницу к домашнму аресту – по месту прописки, в нехорошей квартире.

Подобного рода квартира известна и мне. Она расположена на улице Алексея Толстого, в старом доме постройки до 1917 года, так принято писать в документах. Славная улица, на ней располагалось реальное училище, где учился Алексей Толстой, правда, в его время название было другое — Казанская. Но как все произошло: почта России утеряла мою посылку, надо было предпринимать шаги по возмещению убытков, и я исправно посещала главпочтамт, ежедневно после работы. Именно там впервые увидела эту женщину, пожилую таджичку. Она оформляла разрешение на проживание. Ситуация осложнялась отсутствием у нее свидетельства о рождении; по-русски она говорила плохо и часто начинала плакать, роняя слезы на коричневые руки.

Сколько раз приходила на почту, столько и встречала ее: сидела на стуле и пыталась заполнить официальный бланк печатными буквами, спрашивала совета по правописанию у соседей по очереди. Делала ошибки, рвала бумаги, со слезами выпрашивала новые в окошечке у чванливых почтальонш. Иногда ее сопровождали смуглые дочери, неотличимые друг от друга в цветастых платьях, от их сплетенных волос сильно пахло кислым молоком. Всех женщин грозила изгнать квартирная хозяйка, плюс лишить временной регистрации, какой-то там у них разгорелся конфликт, чуть ли не межнациональный, вот пожилая таджичка и плакала. Она плакала и говорила по-таджикски, а одна из дочерей переводила безучастно, будто бы ее это не касалось. К матери она обращалась «очаи Нодир» – мать Нодира. Как я поняла, работала из всех троих только старуха: где-то убиралась, мыла подъезды, а молодые не убирались нигде, и воевали с квартирной хозяйкой. Строили планы.

Ашургул и Раджабгул, вот так их звали, смуглых сестер, страшно еще молодых по паспортным данным, но страшно уже изнуренных, Ашургул и Раджабгул, учились ли они в школе, сдавали ли экзамены, прятали ли шпаргалки в белый носок или обращались за помощью для студентов на сайт megauniver.ru/ — Ашургул и Раджабгул, возможный огонь чьих-то чресел.

Конфликт с хозяйкой разрешился легко – она скоропостижно скончалась. Так сказала одна из сестер. С большим удовлетворением. Хозяйка страдала, оказывается, сердечными болезнями, вследствие чего сильно превысила дозировку такого-то препарата, и умерла, на удивление вовремя. Луноликие сестры возносили вверх темные руки: совсем не мучилась, хорошая смерть, Аллах позаботится о ней теперь. Было не совсем ясно, с чего бы это Аллаху заботиться о православной христианке, но уточнять я не стала.

Теперь проблемы женщин с регистрацией и кровом исчезли, потому что хозяйкин сын никого не выгонял, а просто много пил водки. Очаи Нодир получила разрешение на временное проживание, сестры убедили хозяйского сына на них жениться и дружить по интересам — встретила их весной гуляющими по набережной. Скоро свадьба, — сказали мне сестры как старой знакомой, и широко заулыбались. Они крепко взяли в руки дело временной регистрации бывших земляков. «Хорошо зарабатываем, сказали сестры гордо, — в день по двадцать-тридцать человек оформляем». Жених, хозяйкин сын, жадно глотал жигулевское пиво. Трудно сказать, что он думал о случившемся, и думал ли вообще. Может быть, на Рубероидной был филиал их предприятия. Или чьего-то другого.

Говорят, на башкирских свадьбах жених кусает невесту за ухо, потом собственноручно протыкает ей мочку и продевает туда стебель травы; красиво и загадочно, впрочем, Ашургул и Раджабгул вовсе не башкирские невесты. Да и вообще – башкиры по определению граждане России, вот вам и разница.