На днях только вспоминал про неожиданно-бесприютную роль Александра Сергеевича в фильме «Во бору брусника» замечательного и почти забытого теперь кинорежиссёра Евгения Васильева. Тот момент, когда герой Ленькова, непутёвый Кирилл, открывает двери матери, встречает её на пороге городского жилища. Не дома в деревенском, почвенном смысле слова, а именно жилья.
Когда-то, давным-давно в детстве, мальчик Кирюша, сирота, признал мамой не родную ему по крови женщину, потянулся к ней, преодолев боль потерь и отчуждение. Впустил в своё маленькое – и такое большое! – сердце. Отогрелся, отудобел душой. И вот теперь, когда прошло время, мы видим человека, у которого душа как бы замёрзла, он не нашёл счастья, а вот себя потерял, не поднялся, встав на крыло, а упал вниз.
Но актёр – и в этом-то одна из главных особенностей его большого дарования – всего лишь промельком, вроде бы как невзначай, даёт понять зрителю, что человек, мыслящий, вспоминающий, плачущий хотя бы и без слёз человек, в его герое не умер…
Не стало народного артиста России Александра Сергеевича Ленькова. Если перечислять фильмы с его участием, то не хватит никаких газетных полос. От «Тайны Снежной королевы» до «Зимней Вишни», от «Непридуманной истории» до «Отроков во Вселенной». А «Приключения Петрова и Васечкина…»? А «Макар-следопыт»? Да что там. Разве не помнится миллионам благодарных зрителей образ отца Дениски Кораблёва из тёплого, умного и любимого с детства фильма Игоря Добролюбова «По секрету всему свету».
Да, по книгам Виктора Драгунского. Мчится поезд от одной дальней станции до другой, улыбаются синеглазые речушки за окнами, некошеные луга вспыхивают июльскими цветами, разгорается среднерусское лето, зовут грибников тропинки…
И герой Александра Ленькова держит в руках стакан в подстаканнике, и глядит на сына, вдруг повзрослевшего и притихшего. Что-то понявшего. Почувствовавшего. Понимаете, это невозможно передать словами, это просто атмосфера, воздух, пространство, взросление. Но без глаз актёра, многое говорящих и ещё большее оставляющих в подтексте безмолвного разговора, ничего бы не было. Почти как в сказке.
Впрочем, почему же «почти»? Разве роль Бабы Яги не была сыграна актёром блестяще? Разве не его голосом говорят сказочные мультяшные персонажи, в том числе, между прочим, и диснеевские. Например, отчаянный Баламут в «Чудесах на виражах». Даже в «Гарри Поттере» Наземникус Флетчер сплетает свои хитрые словесные сети с очень даже узнаваемой, типично леньковской интонацией. Я уж не говорю про «Ералаш», сам дух которого без лукавой усмешки Александра Ленькова не представить. «Наверное, сын бешбармак готовит, – говорит очередной его «папа», заглядывая на кухню». А оказывается – джинсы в кастрюле варит…
Сказка и добрая улыбка никогда не мешала, а только, думаю, помогала Ленькову создавать образы пронзительного социального звучания. Таков Михаил Петрович в «Маленькой Вере», Вениамин в «Зимней Вишне», отец Лены из недооценённого, с моей точки зрения, фильма-прорыва «В городе Сочи тёмные ночи…».
Александр Сергеевич охотно брался за судьбы нескладных, надломленных обстоятельствами людей, и не просто «играл», а находил точку опоры для каждого из них, точку духовного отсчёта, духовного роста. Он вроде бы как извинялся за своих многочисленных непутёвых персонажей. Жалел их. Помнил о их. Никогда их не предавал.
Да, родившись в местечке Рассказово Тамбовской области, актёр в каждой своей роли вёл речь о судьбах человеческих. Только вот не напрямую, не в лоб, не манифестируя своих целей и художнических задач. Как? Через паузу, через тишину, через улыбку, через детали. А ещё через смелый гротеск без боязни показаться смешным. Он мог себе позволить быть радостно смешным, чтобы не замечать вокруг печально-смешного.
Знаете, есть актёры, к которым привыкаешь с самых ранних лет, как к величине постоянной. Как к голосу, доносящемуся откуда-то из кухни мироздания. («Эх, коммуналка, – вспоминал Леньков послевоенные годы, – у нас там был один душ на семь семей!..») А когда голос смолкает, понимаешь, что он незаменим. Мы этого ещё не поняли, но с уходом Ленькова в нашей жизни стало меньше непосредственности и непредсказуемости. Меньше детства. Наше кино как будто состарилось в одночасье – по мироощущению. Ты ведь перестаёшь быть ребёнком только тогда, когда теряешь своих родителей.
…Странно: как много всего художественно обоснованного и продуманного стёрлось из памяти. Десятки фильмов, десятки образов. Вся эта патетика… А вот клетчатая рубашка папы Дениса Кораблёва осталась.