Пишу про людей. Просто граждан. Как они посмот рели прогноз погоды, вышли на улицу, надели куртки, нагрелись солнцем, сняли куртки, купили младенцам мороженое, а некоторым младенцам мороженого нельзя, слезы. Слезы, смех, троекратное ура, а ветеранов обещали бесплатно возить на такси определенной марки, но ветеранов на улицах почти нет. Пиджаки с иконостасами орденов и медалей вытащили из шкафов и повесили на спинки стула.
Утро девятого мая пахнет тополиными сережками, раздавленными на асфальте, нагретым на солнце железом, чуть бензином – ну это как всегда, хоть в центре перекрыты дороги и лишь трамваи красными боками громыхают, исключительно экологичные. Солдатской кашей из солдатской кухни тоже могло бы пахнуть, но каша закончилась быстро, хоть очередь еще ветвится, и женщины озабоченно кричат детям и голодающим мужьям: остался только хлеб и чай! вы будете? Будут.
Парад завершился полчаса назад. Мужья глядят устало, еще не сравнялось и полудня, и впереди день, до краев полный семейным досугом. Парад завершился, все танки проехали, все солдаты промаршировали, гаубицы отстреляли положенное количество раз, вертолеты пробороздили нарядное голубое небо. Один вертолет с флагом Победы, второй – с российским, полосатым. Вертолеты улетели в теплые края, а двадцать с лишним тысяч человек поднялись со срочно выстроенных трибун и пошли гулять. Георгиевские ленточки приколоты, некоторые (мало кто) рядом крепят и желто-голубые – тоже в знак мира, чтобы никакой войны.
Площадь Куйбышева теперь не узнать, издалека она возникает алым маревом, как рассвет каких-нибудь мертвецов (англ. Dawn of the Dead). Около Дома офицеров дежурит военный патруль, трое молодых мужчин с повязками на рукавах обсуждают насущное: «Попросил разрешения у меня переночевать, я сказал: давай, только после десяти вечера» — «Наконец-то его Верка выгнала» — «Говорит, сам ушел. Говорит, достало его всё» — «Врет, гад! Вчера сорок минут в трубку мне ныл…».
Парень в майке с принтом «ЯРУССКИЙ» для дополнительной аутентичности несет еще и российский флаг. Парень с принтом «Идеальный муж» жадно курит что-то без фильтра. Детям купили сахарную вату, сахарная вата в три раз больше головы любого ребенка. Девушка в майке с надписью «Это мой клон, а я – в более интересном месте» одной рукой держит букет тюльпанов, другой прижимает к уху трубку: «Если ты сейчас не приедешь, то знай, я уйду на салют и отдамся там первому встречному гопнику, так я тебя люблю!» Не прерывая разговора, нервно откусывает от тюльпана бутон, жует и глотает.
На мини-прилавке наряженные солдатиками девочки торгуют магнитами с видами Самары, тремя метрами левее – старуха-нищенка, протянутая рука, торопливо кивает, благодарит дающих. На старухе невообразимое пальто, воротник из меха и по подолу тоже – мех. Наверное, когда-то пальто делало свою обладательницу похожей на снегурочку, но не теперь.
Боевая техника для детского лазания в этом году не на самой площади, а за – прямо на улице Чапаевской. Три женщины в вязаных пончо громко кричат одной маленькой девочке (тоже в пончо): «Лиза! Вперед! Назад! Осторожно! Лиза! Смотри под ноги! Лиза! Слезай!» Девочка не слезает, но обстоятельно беседует о чем-то с новым приятелем в миниатюрной гимнастерке и крошечных темных очках. Новому приятелю Лизы тоже что-то кричат родственники снизу, но он даже не ведет ухом, потому что ну важный разговор же, ну!..
Большая семья из папы-мамы, пацанов-близнецов лет пяти и старшей дочери-подростка в дурном настроении. «Непонятно, почему мне нельзя пойти ночевать к Ладе, — хмуро бросает девочка, — всем можно, а мне нельзя». «Потому что ночевать человек должен дома», — отвечает отец. «Все, значит, не должны дома ночевать, а я должна». Мать закатывает глаза и уходит чуть вперед с мальчишками.
Большая семья из таджикской мамы и многих смуглых детей. Их удается пересчитать не сразу. Получается то семь, то восемь, они галдят не по-русски и тащат мать в разные стороны. Она не обращает внимания, будто бы медитирует, остановившись и глядя на оперный театр под красным флагом сегодня. Или слушает песню, громко транслируются хорошие песни про войну. «Мы пол-Европы по-пластунски пропахали, а вот теперь – последний бой».
От оперного театра можно пойти вниз – на набережную, можно налево – в центр, на Ленинградскую, этот вопрос абсолютное большинство решает в пользу набережной, где можно обретататься вплоть до праздничного концерта и салюта. Можно просто зайти в какой двор, старый город богат дворами, уютными в меру.
Солнце светит, вот уже открывают шампанское на скамейке, достают вино, а какая-то милая дама владеет штопором, отыскивает его в сумке. Блестят крохотные рюмки, мимо шагает полицейский патруль, но ничего, не цепляется. Девушка кричит в трубку: «Спортивный регион? Спортивный регион? Ах, спортивный легион… А где это, пересечение с чем?» Темноволосый человек во всем белом проезжает на велосипеде, к раме приторочен старомодный магнитофон, из магнитофона оглушительно звучит индийская музыка.
Хороший день. Танки уехали по местам, самолеты сели на правильные аэродромы, военные патрули несут вахту и судачат о любви. Вдруг кажется, что все будет хорошо, несмотря на новые красные трибуны и прочее.
