Школьное дело

Я долго сомневалась, стоит ли вообще писать этот текст. Речь идет о моем личном сыне, а делать личного сына героем газетной публикации как-то неудобно. Ну, и потом, я боялась ему навредить. Сами себе взрослые люди вредят изобретательно и со знанием дела, но для детей хочется исключительно чистого неба и пусть весь мир подождет. А потом решила все-таки написать. О том, как мы уходили из МБОУ гимназия номер три, бывшей французской школы, удачно расположенной на улице Куйбышева за площадью Революции.

фото: Вадим Кузнецов

Значит, так: вы минуете площадь Революции с Лениным на историческом постаменте (остался от памятника Александру Второму), идете дальше, и улица Куйбышева становится спокойной, тихой, будто она и не главная в городе.

Я сама видела на перекрестке с Пионерской крысу – большую, жирную крысу на высоких ножках, она сноровисто взобралась на ступени какого-то учреждения и исчезла внутри. Это не говорит о том, что крысы снуют по Куйбышева. Просто такой эпизод. А в другой раз здесь ходили ряженые — со свадьбы, что ли, сбежали, баба в шерстяных мужских брюках, ширинка расстегнута и оттуда торчит парниковый огурец.

Дальше, за Пионерской, не доходя до Комсомольской, как раз и стоит МБОУ гимназия номер три, разместившись в бывшем доме книготорговца Соломона Гринберга, выстроенного им в 1911 году – с белым «кабанчиком» и балконом, что долго считался ветхим и непригодным для детской эксплуатации. Стиль модерн. Надо отметить, что МБОУ гимназия номер три имеет еще два отделения, но это малосущественно.

В первый класс сын поступает в 2005-ом, я тогда свихнулась и водила его в две школы на подготовительные курсы – сюда и в Наянову. Он поступил в обе, выбрали здесь, потому что ближе ходить, не хотелось затеваться с транспортом, первоклассником и огромными этими ранцами в детский рост.

Этим летом сын оканчивает девятый класс, сдает экзамены со сложным названием ГИА, которые на самом уже называются по-другому, но неважно. Получает две «пятерки», казенным языком – два «отлично», получает хороший аттестат – сначала корочки, потом внутренности; торжественно отмечает с классом «А» окончание девятого класса. Сын учится в классе «Б», родители обоих классов никак не могут договориться, как продолжить официальную часть выпускного вечера; в результате класс «Б» никак ее не продолжает, а класс «А» идет в кафе.

Тем самым начинаются каникулы, ура, но вдруг сын неопределенно замечает в начале июля, что все вроде бы писали заявления о зачислении в десятый класс, а он и еще два мальчика не писали, потому что ничего про это не знали, и непонятно.

Не писали – так напишем, оптимистично думаю я, бегло консультируюсь у интернета о форме заявления, сын пишет на имя директора в двух экземплярах, я иду относить. Приятная дама, исполняющая обязанности директора в период отпусков, встречает меня скупой информацией о том, что десятый класс, слава богу, в гимназии сформирован, и, слава богу, никаких заявлений она принимать не может по указанию директора.

— А что же нам делать, — говорю я растерянно, потому что как это – сформирован десятый класс? А где же мы? А где же мой сынок, называемый иногда Луис Альберто, потому что на излете юности я смотрела какой-то смешной сериал, мыльную оперу, где мама героя все время восклицала: Луис Альберто, сынок! Было смешно.

— Вы можете делать, что хотите, — разрешает нам и.о директора, — например, выбрать другое учебное заведение.

Будучи девственной матерью, плохо знакомой с законами об образовании, я консультируюсь в профильном департаменте и шустрю интернет, читаю параграфы. Куратор гимназии с нежной фамилией Румянцева строго отвечает мне в телефон:

— Не имеет права! – куратор гимназии говорит, что никаких заявлений для зачисления в десятый класс учащийся, успешно сдавший экзамены и закончивший год, писать не должен. Это, говорит куратор, они там в гимназии придумывают разное. Идите, говорит куратор, если уж так им нужно ваше заявление, отдавайте, и пусть берут как миленькие, а я вас подстрахую отсюда, из департамента.

Я так ни разу и не встретилась с куратором гимназии с нежной фамилией Румянцева. Но я ей очень благодарна – она молодец. Разговаривать с ошалевшими мамашками непросто. Успокаивать их – вообще за гранью добра и зла. А куратор гимназии Румянцева это делает.

Вооружившись напутствиями из департамента, мы вручаем заявления с мамой другого мальчика, попавшего в переплет. Заявления принимают, без приветственной кадрили, но все-таки. В учительской комнате – просторный шкаф-купе, зеркало с размахом. В зеркале отражаются наши лица с мамой другого мальчика, и фигуры тоже отражаются – я с работы, она прямиком с Заволги, где собиралась без помех пасти сыновей, старшего перед десятым классом, младшего перед первым. И есть еще третья мама, пока я ее не вижу, но она где-то здесь.

Заявления принимают, а через неделю звонком вызывают на разговор с директором. Директор МБОУ гимназия номер три Ильина Светлана Сергеевна прерывает отпуск, чтобы повидаться с нами – с тремя мамашками незачисленных. А еще она прерывает отпуск, потому что мамашки нескольких зачисленных опять же обратились в департамент образования с жалобами на вымогательство денег. Принудили их подписать договор на платные услуги, пять тысяч рублей в месяц, прямым текстом директор отвечала, что это – пропуск в десятый класс. Мамашки подумали, и решили, что не хотят такой пропуск, а хотят – бесплатный. Что такое, говорили мамашки, совсем ошалела, пять тысяч в месяц, однако, цены. В конце концов, говорили мамашки, Светлана Сергеевна пока не владеет частным образовательным учреждением, где вводит свои, светланосергеевские, порядки.

Ильина Светлана Сергеевна – эффектная женщина и большая, между прочим, модница. В детстве мне бы ужасно понравилась такая учительница английского (Св. Серг. – «англичанка»), чтобы наряды, макияж, прическа, высокие сапоги и вообще. Из наших учительниц только «историчка» одевалась во что-то интересное, платья с затянутой талией и узкие юбки, а остальной педсовет шастал в сизом, бедном и растянутом книзу.

Вынырнув из отпуска, Светлана Сергеевна выглядит очень хорошо. Она просит мамашек заходить к ней по одной. Мамашки протестуют. Их (нас) три.

— Чего это мы по одной, — возражают они (мы), — у нас общий вопрос.

Светлана Сергеевна смеется мамашкам в лицо и говорит, что это только так кажется, что общий. А на самом деле настолько индивидуальный, что закачаешься. Вялые переругивания и упоминания, что в своем кабинете хозяйка – Светлана Сергеевна, а не фиг знает кто с улицы, заканчиваются тем, что первой принимают меня.

Я сажусь. Разглаживаю юбку. Директор перебирает разные листки. В холле гимназии на ровно выведенной стене покоятся три портрета – Путина, Меркушкина и Азарова, по ранжиру. У директора прекрасный маникюр – приятно посмотреть, ногти сияют, руководитель нового поколения, все впереди, высоты и так далее, МБОУ гимназия номер три – передовое МБОУ, сюда приезжает мэр (или уже надо говорить – бывший мэр?), а губернатор с президентом пока не приезжают, но куда спешить. Светлана Сергеевна еще молода. Она еще раз пересматривает бумаги, и зачитывает мне с листа:

— Докладная записка на имя директора от учителя такого-то… 3 сентября 2013 года ваш сын пришел в школу пьяный, на уроках спал, на переменах громко похвалялся в нецензурных выражениях, что давно увлекается алкоголем… Докладная от какого-то марта от учителя такого-то… Ваш сын был застигнут дежурным завучем на чердаке с товарищами, пряча в руке коробочку с белым порошком, предположительно – наркотическим веществом… При беседе отводил глаза и весь оставшийся учебный день находился в состоянии наркотического опьянения.

Вот что зачитывает с разрозненных и от руки исписанных листков мне директор МБОУ гимназия номер три Ильина Светлана Сергеевна, а я слушаю в полнейшем, надо признать, упадке. Тут следует упомянуть, что я – тугодум. Это не так стыдно, как кажется. Просто особенность работы мозга. Он не умеет мгновенно оценить ситуацию и сформировать единственно верный вопрос. Мозг тормозит, халтурит, вынуждает к прослушиванию остального творчества педагогического коллектива, и только потом отдает команду. И я спрашиваю:

— А почему же об этих фактах пьянства, и, страшно сказать наркомании, не были извещены родители и органы, к примеру, ФСКН?

— Мы не хотели выносить сор из избы, — с достоинством говорит Светлана Сергеевна, а сама прекрасно выглядит, такая свежая. Женщина, у которой все в порядке. Женщина, которая ни разу не слышала, что такое – докладная записка. Руководитель, которому не объяснили, что к докладной записке должны прилагаться объяснения лиц, упомянутых внутри, а также родителей несовершеннолетних лиц, если уж кто похваляется в нецензурных выражениях своим алкоголизмом. Потому что несовершеннолетние – они же порох. Пусть за порох отвечают родители. Чуть начало гореть – перебрасываем туда, в семью, в инспекцию по делам несовершеннолетних. Но нет, третьего сентября 2013 года ребенок пришел к половине девятого утра пьяный, и вроде бы кто-то что-то об этом доложил, половину листка формата А4 исписал, но не родителям.

— Я тоже мать, — вдруг вспоминает Светлана Сергеевна, — и я вам как мать советую забрать сына из нашего учебного заведения, где он зарекомендовал себя таким вот образом. Тем более, — оживляется Светлана Сергеевна, — по словам классной руководительницы вашего сына, именно вы потворствуете его алкоголизму и табакокурению.

Я снова торможу. Я потворствую детям, определенно. Моя мама говорит, что мне все садятся на шею. Но в плане алкоголизма и табакокурения – это никогда. Ну, честное слово, ну. Даже не понимаю, как это может выглядеть: я, свойски обнимая сына за костлявое плечо, другой рукой откупориваю дешевую водку, а рядом старшая дочь, зажигает нам троим сигареты, а потом мы хором поем «окрасился месяц багрянцем», хотя они и слов-то не знают.

— Как вы понимаете, — завершает мысль Светлана Сергеевна, эффектная женщина и руководитель нового поколения, — такого ученика наша гимназия не может держать в своих рядах. Выбора у вас никакого нет, только забрать документы. Ничего сделать нельзя, мы пытались весь год, но.

Лицо Светланы Сергеевны выражает простую гамму чувств. Она предпочитает, чтобы я ушла из ее кабинета. Лучше прямо сейчас.

— Но! – с нажимом повторяет Светлана Сергеевна, а я выбираюсь наружу, навстречу подается школьный секретарь или кто-то такой, свидетель унижения. Мне он кажется ужасно несимпатичным, но я пристрастна.

А ведь все очень просто: есть два варианта произошедшего: 1) пришел ученик девятого класса в школу пьяным к первому уроку. Об этом пишут рукописные донесения на имя директора. Родителей в курс дела не вводят. Всяческие органы, которым есть до этого дело, не информируют. Значит, это МБОУ гимназия номер три является рассадником подросткового алкоголизма, гнездом наркотического разврата и необходимо возбуждать уголовные дела про халатность и что там еще. Или: 2) Никто пьяным не приходил. Все докладные написаны наспех подведомственными директору педагогами просто так. Чтобы убрать негодяев. И повысить оборотистость родителей.

Не знаю, что лучше. Есть такие случаи, когда все – хуже.

Я выбираюсь из школы, из здания хорошей, добротной постройки 1911 года, я рыдаю на улице Куйбышева под белым «кабанчиком», падаю на грудь желающих принять меня в объятья, такие находятся. Светлана Сергеевна не смотрит в окно. Она встречает вторую мамашку, а потом третью мамашку; второй говорит примерно то же, что и мне, а третьей говорит другое, но это уже не так важно. Снять копии с докладных она не позволяет, такое желание менее тугодумные её собеседницы высказывают.

Далее мы предпринимаем разные шаги – три переполошенные мамашки. Первая пишет заявление в прокуратуру. Вторая пытается найти рычаги давления в министерстве. Третья просто забирает документы, считая это оптимальным вариантом. К такому выводу прихожу впоследствии и я. Наша третья до сих пор ждет ответа из прокуратуры и департамента образования, где дала делу «гнезда алкоголиков» официальный ход. Близится 1 сентября. Первой мамашке из нас очень неуютно.

И да, не знаю, стоит ли говорить о том, что мой прекрасный сын, многие называют его Луис Альберто, никогда не был мною замечен пьяным, ведь и так ясно, что он — моя умничка и самый лучший мальчик. Но лишний раз упоминать об этом как-то неудобно.