Случаи врачей

Ко дню медицинского работника хочется вспоминать разные смешные случаи врачей. Учитывая неприятную жару, для полноценных воспоминаний хорошо надеть мокрые одежды и отпивать холодной минеральной воды из высокого стакана. Тогда смешные случаи выстраиваются в голове в живую очередь и пересчитываются по порядку номеров.

Случай первый: как-то пару лет назад заболели оба моих младенца. Дело было по осени, а они любят поболеть по осени совместно. Оформила вызов в поликлинике. В течение дня раздается звонок, и приходит врач. На удивление, мужчина: ярко-желтое пальто, полосатые брюки, высокие сапоги на шнуровке, шляпа с мягкими полями, чуть обвисшими. Если бы он был ведущим теленовостей на местном канале, ему можно было бы просто молча прохаживаться по студии, помахивая иногда рукой в камеру. Или даже без этого. Все равно был бы информационный повод.

— Здравствуйте! — оживленно произносит, — можно, я разуюсь, а то очень устали ступни?

Снимает огромные ботинки. Снимает шляпу, на плечи обрушивается волна редких сизых кудрей. Проходит в комнату. Рассеянно слушает мой рассказ об истории болезни вот этих нескольких детей. Дети пихают друг друга в бок и обзываются даунами. Врач разминает руками ступни. Смотрит в окно. Видит Волгу. Подходит к подоконнику, облокачивается локтями. Говорит восхищенно:

— Ха! Так у вас и Жигулевские горы должны просматриваться!

— Нет, — вежливо возражаю я, — не просматриваются, к сожалению.

— Да бросьте, — подмигивает он, — наверняка видно Жигули! Чего вы кокетничаете! Покажите мне их!

— Смотрите, — удивляюсь я немного, — пожалуйста, но этих гор нельзя увидеть из моего окна. Да и любых других тоже.

— Прекрасно можно увидеть, — горячится врач, — просто у вас позиция такая, возражать безостановочно. Я знаю таких женщин. Думаете, не знаю?

В панике замолкаю. Ищу взглядом Жигулевские горы. Он бы еще Уральский хребет затребовал. Или Ключевскую сопку. А я бы не отказалась от вида на вершину Кайлаш.

Врач приветливо обращает внимание на копошащихся рядом детей, трогает их за уши и велит показать языки. Похлопывает себя по выбритой до синевы щеке и рекомендует:

— Откажитесь ото всех лекарств. Натереть луковицу на мелкой терке, сок развести пополам с талой водой, закапывать в нос каждые тридцать минут. Лучшее средство. Я медикаменты вообще отвергаю, по убеждениям. Давно подмечено, что не полезны они человеку. Особенно ребенку. Дети — наше будущее.

Говорит такие просветленные слова, грозит пальцем сынку, подпрыгивающему на одной ноге. Собирается уходить.

— А выслушать их? — некорректно вмешиваюсь я в ход событий, — прослушать легкие?

— Понимаете, — с улыбкой объясняет мужчина, надевая уже солнечное пальтецо, — дело в том, что я не врач. Не совсем врач. Я муж врача. Жена так замоталась со своими вызовами. Я ей и говорю: поспи, милая. А я уж похожу за тебя. Разницы-то никакой, правда?

Я даже возмущаться не стала. Стала смеяться. И смеялась еще долго, очень долго, иногда смеюсь по этому мужу врача и сейчас. И по Уральскому хребту за окном.

Случай второй: у одного талантливого архитектора был папа – доктор медицинских наук, профессор. Светило в своей области, звезда буквально мировой величины, и у его подъезда даже хотели вешать мемориальную табличку, да потом передумали, потому что профессор прославился не только своими трудами, но и ужасно вспыльчивым характером. В частности, он прогнал представителя районной администрации в шею, и еще долго что-то выкрикивал в окно, напутственное. Именно после этого эпизода профессор и сказал своей дочери, архитектору:

— Ничего общего с этими людьми не хочу иметь ни сейчас, ни после смерти. Поэтому ты никаких мест на кладбище не оформляй, ничего такого, а я прочитал в профильной литературе о том, что некоторые фирмы предлагают новый, оригинальный способ погребения. Компания такая-то предлагает делать карандаши из праха умершего. В итоге из праха одного человека получается коробка в двести сорок карандашей. На каждом карандаше вытеснено имя покойного. Ты часто работаешь карандашом.

Дочь похолодела. Отец явно испытывал большой душевный подъем.

— Идея состоит в том, — продолжал он, — что точить карандаш необходимо особым способом, собирая все отходы стержня. Со временем, когда коробка наполняется «отходами» от точилки, она трансформируется в новую урну с прахом. Такое мое тебе родительское слово.

Архитектор в ужасе смотрела перед собой, представляя сюрреалистические картины использования собственного отца в качестве инструмента труда. В страхе и смятении она провела пару неприятных лет, а потом карандашная компания разорилась, и профессор согласился на обычное погребение, ладно. Место на кладбище выбрал сам, хорошее, сухое, и сам оплатил, что для города было внове, но ему разрешили, как светилу.

— Доктор чудит, — смеялись кладбищенские управленцы, — им положено.

К слову сказать, профессор по сей день находится в добром здравии, и это очень, конечно, хорошо и правильно.

И еще: когда-то моему сыну было два года от роду. Подвижный мальчик, он безостановочно носился по дому. И вот он безостановочно носился, носился, и здорово стукнулся головой об угол стола. Рассек лоб, немедленно потекла ручьями кровь, а мне с перепугу просто явственно увиделось еще что-то неприятно желтое внутри раны. «Это мозг», — холодея, поняла я, но совершенно не запаниковала.

Правой рукой схватила орущего младенца за лоб, зажав огромную дыру, а левой стала звонить в Скорую Помощь и разговаривать с ней. Это была такая специальная Скорая Помощь для детей, сейчас ее в Самаре, к сожалению, уже нет — а жаль. Замечательные там работали врачи, и что бы я в свое время без них, даже боюсь предположить. Предельно спокойно проговорила в трубку:

— Здравствуйте. Мой сын разбил голову, и у него вытекает мозг. Такой желтый. Что можно предпринять в этом случае?

Доктор откашлялся и уточнил:

— Мозг, понимаю. Давайте подробнее, пожалуйста.

И я рассказала подробнее, и мне ответили, что это ни в коем случае не мозг, и что рану я зажала ладонью абсолютно правильно, и что нужно проделать ещё, список мероприятий. Я проделала, и кровотечение через время остановилось, и мы стали играть с сыном в детское домино с ягодками. Уже много лет его лоб в верхней части пересекает аккуратный шрам около сантиметра длиной, очень ровный, а я богата термином «прямой линейный разрыв», использую его к месту, а чаще не к месту.

Такие истории по теме, объединенные общим выводом: чтобы встречи с медициной казались веселыми, нелепыми и прекрасными, нужно иметь хорошее, крепкое здоровье, чего я всем и желаю, а докторам особенно, они на вредной работе.