Съемная квартира.
Квартира в Спиридоньевском устроена так: бронированная дверь, захлопывается с сухим двойным щелчком, далее прихожая, большая комната налево, напротив — кухня, прямо коридор, коридор сужается и поворачивает направо, где размещаются еще две маленькие комнаты и ванная. Стены выкрашены в бледно-желтый и бледно-зеленый, под ногами – ламинат оттенка «антикварный дуб», мебели почти нет. Работает кондиционер, дренажная трубка разумно размещена, и конденсат не колотит по жести карниза.
— Я здесь люблю работать иногда, — говорит Кристина, она ходит, проскальзывает на высоких каблуках.
Кристина обманывает. Она не любит здесь работать. Она любит здесь встречаться с мужчинами, и никогда до этого не приводила коллегу или знакомого. Этот случай для нее – первый, вариант дефлорации. Кристина пьет виски, водку или коньяк, впускает в себя мужчину, потом другого, все, что она хочет – это радости, как в горах с Максимом, горнолыжный курорт Грахен, куда никто не ездит летом. Но радости не получается, или она столь мимолетна, что даже и говорить-то не о чем. Ну что же, в таком случае Кристина хочет убить в себе государство, как рекомендовалось в песне ныне покойного Егора Летова.
У меня так давно не было секса, думает Афанасий.
— Выпьем виски, — говорит Кристина, достает из холодильника бутылку Chivas Regal 12, плещет изрядно в массивные бокалы, Афанасий Орлов успевает подумать о сходности семейных вкусов тетки и племянницы. На низком журнальном столе распечатки каких-то документов и листы, исписанные от руки. Немного скованно Афанасий берет в руки один из них, читает: «Конечно навряд вас заинтересует история бедной труженицы живущей в тьме таракане». Синие крупные буквы, размашистый почерк. Кристина стоит рядом и спрашивает:
— Ты до сих пор не выпил?
Афанасий глотает виски, Кристина вынимает у него из рук письмо о «тьме таракане», объясняет:
— Письма избирателей. Раньше такой журнал был, юмористический – «Крокодил», там рубрика – «Нарочно не придумаешь». Так вот, это именно о письмах избирателей. Недавно получила: «В детстве я очень стеснялась, когда взрослые при мне говорили: б/у. Потому что думала, что это значит — б… универсальная».
Все это время Кристина не стояла, сложа руки. Напротив, подошла вплотную к Афанасию, расстегнула его ремень, пуговицу на костюмных брюках и молнию расстегнула тоже, штаны упали и нелепо путались на уровне щиколоток.
Афанасий не знает, что уместно сейчас сделать, поцеловать её? К члену прилила, разумеется, кровь, а в голове не осталось, разумеется, мыслей. Афанасий удивлен абсолютному отсутствию на лобке Кристины волос – он считал, что женщина ее уровня не будет заморачиваться на такие пустяки, профессиональные уловки танцовщиц стриптиза и так далее. Бедная Ксения, когда имела допуск от здоровья, тоже что-то ровняла безопасной бритвой того же Афанасия, а он беззлобно вытаскивал застрявшие между лезвий плиссированные рыжеватые волоски. Бикини-дизайн, безусловно.
Афанасий дрожит всем телом, не может ничего поделать – и кончает, оргазмирует, обильно эякулирует в горячую Кристинину ладонь.
Кристина с размаху, но не больно ударяет Афанасия мокрой ладонью по щеке, говорит:
— Ты такой же торопливый, как избиратели в письмах! Сегодня Галя мне зачитала рецепт быстро-маски красоты. Взбить два белка, затем добавить один стакан пива, одну столовую ложку песка, размешать и наносить порциями на лицо…
— Что же это будет, в результате, — Афанасий смущен, незапланированно получилось, но у него так давно не было секса, — судя по всему, бетон?
Кристина коротко смеется и равномерно размазывает оставшуюся на ладони сперму — до нежного запястья с браслетом от Tiffany – девять тонких золотых обручей, отдельно скользящих, но причудливым образом переплетенных как-то. Афанасий знаком с изделиями этой фирмы, на двадцатипятилетие Ксении, своей бедной жене, он дарил знаменитое кольцо Tiffany, с мотивом из римских цифр. Правда, Ксения не всегда может надевать его, но часто вынимает голубую коробочку, и смотрит, смотрит. Будто бы римские цифры не просто совокупность сдвоенных палочек, галок и крестов, а некая криптограмма, что ей нужно разгадать. Ксения, Ксения, как выгорали ее волосы на солнце, как проступали веснушки тем единственным летом, когда они ездили на море, в Геленджик, она пила молодое вино, взмахивала юбкой и, казалось, ни разу не вспоминала о своей болезни. Вспоминала, вспоминала, она и не забывала.
Вот Афанасий Орлов. Он смущен. Тянется за бутылкой виски. Вот виски, изливается без всякого пробулькивания в низкие бокалы.
Ее грудь упакована в темно-синий бюстгалтер из кружев. Кристина приподнимается, заводит руки за спину, и снимает его. Ложится, но ее груди по-прежнему смотрят вверх, соски крупные и подчеркнуто коричневые.
— Ну да, — Кристина улыбается, глаза закрыты, она трогает пальцами клитор, теребит даже, голос ее сгущается, — я сделала себе грудь… И не только. Я сделала себе многое, ооо! — и у меня еще есть планы усовершенствования, немалые. Ты бы тоже так поступил, родив шестерых детей…
Афанасий не спорит. Искусственную грудь интересно потрогать, но он не решается, и тогда Кристина сама берет его руку и кладет сверху, коричневый сосок торчит меж пальцев, и Афанасий сжимает пальцы.
Из-под ее волос идеально русого цвета выглядывает часть странного текста: «Животным, из шерсти которых они сотканы, приходится жить в очень непростых климатических условиях на высоте в несколько тысяч километров…».
Но никто и не думает его читать.
Только Ксения, бедная его жена, катает на ладони знаковое кольцо белого металла, ей говорили – золото, но золото обязано быть желтым, это известно, катает по ладони, ищет смыслы в чередовании сдвоенных палочек, галок и крестов.
После всего Кристина примет душ, соберет волосы в узел, достанет в маленькой комнате в конце коридора синий костюм, абсолютный близнец тому, что была на ней до событий, новую пару чулок. Напудрит лицо, брызнет духами – Shalimar от Guerlain. Shalimar — легенда о любви индийского шаха и его наложницы в садах Шринагара, пышные белые цветы и сладкие, дурманящие восточные запахи ладана и ванили. Исключительно подходят тем, кто планомерно убивает в себе государство.
— Дверь захлопни, — скажет коротко, поправляя браслет, девять тонких обручей, Tiffany, — и ради бога, ничего не прибирай тут, это сделают без тебя. Выйдешь через пятнадцать минут. Пройдешь дворами. Чтобы сразу к офису. Пока.
Кристина удовлетворена – получила разрядку, сегодня просто необходимую ей. Возможно, сейчас ей удастся предметно обдумать важнейшие проблемы, возможно, она даже отыщет варианты решения для них. Сначала выпьет кофе.
Клацнет дверь, с двойным сухим щелчком. Афанасий потянется за сигаретами, со страхом взглянет на часы. Он опоздал, пропустил все на свете, наверняка на мобильнике куча неотвеченных звонков, и что будет, что будет?! он дотянется до трубки и увидит, что прошло лишь сорок пять минут.
Письма избирателей киснут на полу: «Пирсинг языка — лучшее событие в моей жизни, являющееся отмечанием удачной сдачей годового баланса!»
Пирсинг языка, — негромко захохочет Афанасий Орлов в тишине комнат, — пирсинг языка.
Бедная Ксения не заплачет, но сложит сияющее кольцо в картонную коробку, нет в ней силы разобрать шифр, сложенный из крестов, галок и одиноких палочек.
***
Москва. Район Северного Речного вокзала.
— Ты заказал ковер? – Кристина удивленно смотрела на сына. – Ковер?
— Заказал ковер, — подтвердил Антон, — как же мне без ковра. Но денег нет. А ковер мне необходим. Для тепла.
— Действительно, — Кристина сделала попытку войти в квартиру, Антон выставил вперед руку:
— Мама, ну ты же знаешь. У меня люди.
— Почему мне нельзя зайти?
— Зачем беспокоить.
— Что же у тебя за люди, что их и побеспокоить нельзя!
— Просто люди. Ты же должна любить просто людей. Как общественная деятельница. Как жена своего мужа, видного политика.
— Кстати, ты мог бы принимать и больше участия в делах семьи.
— Дела семьи! Как звучит. Я буду, мама. Скоро увидимся. А я – глянь! – уже занимаюсь делами семьи.
— То есть, ты меня выпроваживаешь?
— Не сразу, мама. Между прочим, денег как не было, так и нет.
Кристина достала тускло-зеленый кошелек. Вынула несколько пятитысячных купюр. Три-четыре.
— Этого недостаточно, мама, — вздернул ровную бровь Антон, — только за ковер мне придется заплатить порядка ста двадцати тысяч.
— Зачем? Ты мог бы взять из дома. У нас этих ковров…
— Таких нет.
Кристина пообещала пополнить банковский счет Антона и пошла вниз по лестнице.
-Пожалуйста, сегодня, — крикнул он вослед.- Мне не к лицу быть нищим.
Кристина остановилась, глубоко вздохнула и попыталась успокоить коброй взметнувшуюся ярость. Она нечасто лишалась ровного расположения духа, и опасалась этих приступов – каждый влек за собой пышный хвост событий – пожалуй, предсказуемых, но от этого не более приятных.
— Антон, — сказала она, раздувая ноздри, — Антон, ты… Ты не нищий! Ты охрененно наглый!
Денег не даст, — догадался Антон и закрыл дверь. Ковер привезли точно в срок – с восемнадцати до двадцати одного часа. Он великолепно подошел по месту, и узор был хорош, настоящий айна гёль – традиционный туркменский орнамент, состоящий из стилизованных цветков, вставленных в многоугольники. Хорошо, что Антон двумя неделями раньше позаимствовал у матери одну из неглавных ее банковских карт, а то получилось бы неудобно.
Чуть позже, удобно разместившись на своем новом превосходном ковре, он скажет женщине на кровати:
— Мать права, мне давно пора заняться делами семьи. Согласна, милая?
Женщина не ответит, но Антон к такому привык.
