Во вторник у меня занемогла дочь. Она встала утром и сказала, что болит живот и пусть я ей дам таблеток. Грустно бродила между своей кроватью и уборной, отказывалась от еды, иногда спала. Так прошел день, а в шесть вечера, не дождавшись улучшений, мы решили ехать в больницу. В больницу! В больницу! Не знаю, как в иных семьях земляков, а у нас вот это самое «В БОЛЬНИЦУ!» означает всегда одно и то же. Это означает: в больницу им. Пирогова. «Пироговка, к нам всегда по пути» – внезапно придумался рекламный слоган. Сложнее стало, когда из Пироговки изъяли «детство», но дочь успела достичь совершеннолетия и теперь может пользоваться больницами для взрослых.
В общем, мы стали звонить с двух телефонов в такси, потому что не в Скорую же помощь, это совсем страшно. Несмотря на ранний вечер, такси не хотели разговаривать с нами. Такси хотели, чтобы я повисела в телефонной очереди с номером тридцать пять, послушала музычку. Не могу объяснить происходящее, вроде бы никаких информационных поводов, и ЧМ-2018 еще пришел в город. Наконец одно такси вяло отреагировало, но через полчаса примерно отозвалось смс-кой: «на ваш заказ автомобиля не найдено». Мы вышли на улицу Горького и стали ловить машину, вскидывая руки. Машины не ловились, ребенок выглядел больным, дети это умеют, даже достигшие совершеннолетия. Я спустилась с бордюра и немного перегородила дорогу. Остановилась «семерка» Жигулей, цвет был неопределим, за рулем сидел мужчина лет тридцати-сорока, сильно кудрявый. Рядом – мужчина еще, в вязаной кепке. Он пил из одной руки водку «гвардейская», из другой – томатный сок «J7». Окровавливал, в общем, Мэри – как умел.
— Двести пятьдесят рублей, — предложила я, — но быстро.
— Зачетно, — с удовольствием согласился выпивающий, — враз домчим.
Водитель заправил кудри за левое ухо. Мы забрались на заднее сиденье, где сгорбились, обхватили руками колени и приготовились мчать. Но помчали не сразу, водитель был занят — разговаривал по телефону. Вот так:
— Ну что, пятнадцать косарей – для тебя вопрос? Гони пятнаху, а то тебе неслабо накорячится! Меня еще никто не кидал, ты понял? Не понял? Растолкую, мне не в падлу… И насчет попугая давай…того… порешаем…
Поговорил еще немного, и мы поехали. Я опасалась, что ребенка укачает, поэтому тайно держала в сумке полотенца, зачем-то перебирала их; пахло бензином, табаком, резким одеколоном, но мы двигались. Водитель продолжал общаться с разными людьми:
— Гриша, пусть твоя Лена позвонит моей Тане, а Таня уже сегодня перетерла с Агаповой, а Коля вообще слышал такой базар, что не пятнаха там настоящая цена, а на два куска больше, слышь, ты? Это значит – семнадцать!
Его спутник не огорчался, что не участвует в беседе. Потому что он участвовал. Он прихлебывал напитки, чередуя их, ни разу не сбился и время от времени произносил разные фразы, иногда в стихах. Например, прикуривая от спички, он сказал:
— Мой разлюбезный друг Эраст — закоренелый пессимист.
Потом он вырвал трубку из водительских рук и стал выкрикивать, тоже без рифмы:
— Да ты отдохнешь сейчас у меня навсегда! Что, договориться нельзя нормально? Ты пойми, мозгляк-недопырок, я тебя задушу! Задушу! Кишками подавишься!
Водитель принялся бороться за право обладания трубкой. Он заправил кудрявые волосы за левое ухо, всем корпусом повернулся к своему товарищу и попросил:
— Юра, хрен голландский, отдай аппарат.
Юра аппарата не отдал. Он опустил голову меж колен, и продолжил выкрикивать оттуда. Голос его звучал глухо, но отчетливо:
— Если не пригонишь нам щас пятнашку, я тебя по Волге сплавлю до Саратова, чудило кладбищенское!
Автомобиль хрустнул нутром и задрожал. Водитель оглянулся и приветливо спросил:
— Девчонки, а вы чего это в «пироговку»? Надеюсь, не заболели?
Не дожидаясь ответа, заправил кудри за левое ухо и сделал музыку громче. Это был диск Татьяны Овсиенко: «Опять глядятся в ночь усталые глаза, в пути шофер-дальнобойщик…». Тра-ля-ля-ля-ля-ля. Тра-ля-ля-ля-ля. Водитель удовлетворенно кивнул, прибавив звука. Профессиональная гордость воссияла на его худом лице. Дочь заулыбалась. Отвлеклась даже от живота.
К больнице Пирогова можно от нашего дома добраться разными путями. Как минимум, пятью. Кудрявый водитель выбрал — наихудший. Он проходит мимо строительных площадок, плотно занят самосвалами, цементовозами, таджиками и невысокими горками из песка и белого специального камня. Водитель разволновался, заправил кудри за левое ухо, сильно толкнул Юру в плечо и стянул с него вязаную кепку.
— Юра, я что здесь, по-твоему, красться должен, – сказал обвиняющее, — а?
— А что ты сюда потащился-то. На кой ты сюда свернул? Не знаешь? Чутье подсказало? Внутренний голос?
Юра был суров. Он с досадой надел кепку обратно и плюнул вдаль. Мы мчали. Татьяна Овсиенко пела про колечко, на память колечко. Юра расставался, не прощаясь, с собеседниками, и мгновенно находил новых — внутри алфавитной книги. Все разговоры включали в себя требования денег, угрозы, изобретательную брань, иногда – смех. Смеялся Юра, будто бы повторяя многократно слог «гы».
Наконец он вернул телефон водителю. Тяжело вздохнул. Сделал несколько хороших глотков из водочной бутылки и один — из упаковки сока. Задумчиво выговорил, с усилием прокручивая ручку для открывания окна:
— Господи, как я ото всех устал-то! Голова прямо трещит!
— Да, — отреагировал водитель, — утомили. Но что с попугаем делать, реально не знаю. Ты вот как считаешь, Юра?
— О попугае не думал, врать не стану, — ответил Юра.
Дочь хихикнула. Сообщила, что живот «совершенно прошел» и она хочет есть. Закажем пиццу, сказала дочь, только самую большую, за девятьсот рублей. Тогда я хочу тайского супа, сказала я дочери, а водителю с Юрой сказала: а можно нас вернуть обратно? откуда взяли?
— Базара нет! — сказали водитель и Юра, и мы вернулись.
Такая вот автомобильная терапия. Что еще сказать? Жизнь милосердна к нам и дарит рождественские чудеса задолго до событий, учитывая и попугая.
