261 маршрут

Опять свободными оказались только эти места. Передала две толстенькие желтые десятки и три рубля по рублю, и села у окна, с трудом притиснув свои колени к коленям напротив. Колени напротив были велики, продолжались удивительно толстыми икрами, широкими лодыжками и отекшими ступнями, студенисто выпиравшими из узких туфель. На коленях надежно размещался немалый живот.

Подняла глаза: полная, очень полная кудрявая молодая женщина, яростно вбитая в цветастый сарафан, мощные плечи экс-метательницы молота, потное лицо, щеки подушками, нос и подбородок трудно определимы, даже лоб кажется толстыми, хотя вроде бы так быть не должно. Влажная подмышка с прилипшими завитками темных волос, толстые пальчики-колбаски. Вспомнила, что как-то читала детектив, где маньяк расчленял тела своих жертв, тщательно взвешивая отрубленные молочные железы: самые тяжелые, по его наблюдениям, не превышали 3 килограммов. Неполиткорректно подумала, что груди у кудрявой вытянули бы минимум на 5 кило каждая, представила себе пять кило чего-нибудь, например, сахара, нет, все-таки не на пять.

Моби Дик с химической завивкой, подумала еще неполиткорректнее.

Хорошо, что есть наушники, можно подпевать про себя Чижу: «оставь меня дома, захлопни дверь, отключи телефон, выключи свет…», и абсолютно не слышать, что говорит кудрявая гигантша, взволнованно жестикулируя, своему спутнику, молодому человеку в замшевых туфлях. Молодой человек темноволос, быстроглаз, без особой надобности поправляет косую длинноватую челку и удивительно напоминает Юру Шатунова в период сиротского детства.

Представила, что псевдо-Юра Шатунов сейчас, вот именно в эту минуту, говорит своей объемной собеседнице: «Ну что ты, что ты, девочка моя, успокойся, все будет хорошо, ты же знаешь», — мягким голосым, замшевым, как его ботинки.

Подумалось, что они — семейная пара, кудрявый кит и Юра Ш., и что женщина, допустим, не так давно родила, два месяца назад, к примеру, и ее полнота сразу сделалась чем-то невинным, как бы растворилась в чудном детском аромате молока, масла Джонсон и раскаленного утюга. Я даже порывисто втянула воздух ноздрями, но — нет, личная Нина Риччи и какой-то стыдный, болотный запах пушистой подмышки напротив.

Юра Шатунов ещё больше развернулся к кудрявой, продолжая открывать и закрывать крупный, четко очерченный рот, никакой породы, конечно, но — ничего, ничего, главное, что он сейчас говорит, ласково увещевает: «Да плевать мне на твои 150 килограммов, ты для меня всегда моя девочка, моя хорошая, моя куколка, мне нравится твое тело, это зрелое тело, оно многое испытало, в этом животе жила наша маленькая дочка, наша маленькая козочка, а из этой груди она пила молоко…»

Замолчал. Заговорила женщина, нервно расстегивая и застегивая большую ярко-красную сумку.

Быстроглазый собеседник ее перебил, положив свою руку с плоскими ногтями потомственного алкоголика на ее ладонь: «Девочка моя, я же с тобой, я с тобой…», женщина что-то быстро-быстро отвечала, странно маленькие на ее лице губы, выкрашенные фиолетовым перламутром, забавно вытягивались в трубочку, будто бы в произносимых ею словах много звуков «у».

Собираются выходить? Юра Шатунов заперебирал джинсовыми ногами, настраиваясь на движение. Нет, похоже, выходит только он. А как же молодая мать, всполошилась я, он что, оставит одну? Непорядок, он должен, по сценарию, сжимая любимую ладонь, доставить ее до места, да.

Вынула наушники.

«Ну что, кисуль, договорились? Зачтешь мне три часа, ага? И больше не ставь меня в смену с этим пидорасом  Бабкиным, лады? С меня шоколадка, хаха! Ну пока-пока, я помчал! Командир, блин! просили же остановить на Дне!»

Быстро надела наушники обратно. Опять не получилось.

Полная молодая женщина, прикусив фиолетовую губу, быстро набирала что-то на мобильнике — или генильный мессидж «я тебя люблю», или жалкий «давно не виделись», или просто ставила себе напоминание насчет пидораса Бабкина.

 

художник: Люсьен Фрейд

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.