Соня
Почтовый ящик на Яндексе, два непрочитанных сообщения, оба деловых, полминуты обманываю себя, что не буду открывать их сейчас, ведь ночь, без двадцати час и время нерабочее. Конечно, открываю. Владелец одной из квартир отказывается продлевать договор аренды на следующий месяц, квартира в хорошем районе и уже принято два заказа, один на пять дней, другой – на две недели. Болван, — ругаюсь вслух, — не мог утром сообщить, как раз была у Генриха, отыскали бы альтернативу. Генриха сегодня не было, его секретарь Катя таинственно щурилась и поедала киви.
— Что у тебя с бровями, — спросила она меня. Катя смотрела с претензией, и даже подошла ближе и прикоснулась острым мизинцем к моей брови. К левой. Ее пересекает шрам, но Катя потрогала не шрам, а как бы начало. Если можно сказать, что у брови есть начало.
Я отшатнулась из-за нелюбви к прикосновениям. Катя обиженно поджала мизинец, обняла его пальцами другой руки и покачала.
— А что у меня с бровями?
— Они выглядят ужасно. Извини.
Катя усмехнулась, давая понять, что извинение – лишь дань хорошему воспитанию, ее локти темнели в искусственном загаре, волосы она собрала на затылке вокруг какой-то штуки, напоминающей старинную телефонную трубку.
— Поступим так. Я тебе дам координаты Гаянэ, — Катя прикусила нижнюю губу, — она волшебница.
— Мне не нужны координат Гаянэ, — отвергла я предложение.
— Всем нужны координаты Гаянэ, — заявила Катя, — тем более, я оплачу твой первый визит. Это будет моим подарком. Тебе.
— По какому поводу? – я отошла к офисному цельнометаллическому чайнику и нажала на кнопку. Чайник взревел с первой секунды. Катя поморщилась, изящно прикрыла уши и закатила глаза. Была явно недовольна шумом, мне все равно, почти сказала я.
— Что? – прокричала она.
Киви зеленел в блюдце, истекая соком, со стороны могло показаться, будто Катя ест алоэ. Не помню, видела ли я живой алоэ. Но мне кажется, он напоминает киви – толстомясый и издающий резкий растительный запах.
По счастью, много дел я в Генриховском офисе на тот день не имела, и вскоре ушла, замотавшись в шарф, натянув перчатки и надвинув вязаную шапку на ужасно выглядевшие брови. Катя записала меня к своей мастерице, спорить не было желания, спасибо, сказала я. Катя заметила, что благодарить ее я буду потом. Она уже устроилась на своем рабочем месте, слева и справа раскидав в особенном и ужасном беспорядке документы и просто листы формата А4. На телефонные звонки она не отвечала, поводила прямым плечом. Генрих бы задушил ее, увидев.
— Благодарить потом? – зачем-то переспросила я, неудобно было молчать.
— Когда новые брови откроют тебе новое лицо, — ответила она торжественно, и удачно приурочила к реплике движения своих красивых ног – занесла одну на другую. Пожалуй, Катя оставалась единственной, кто считал необходимым переобуваться по приходе на службу. После пожара, сожравшего ремонт, помещение скорее напоминало подземную парковку, если бы вместо автомобилей расставить там письменные столы. Генрих махнул рукой и очень планировал переезд в новый офис, сдающийся в одной из контролируемых им новостроек, но. Пока никаких переездов и голые обожженные стены вокруг Катиной красивой головы.
— Соня, — окликнула она меня неожиданно, — помнишь, ты покупала хорошую дорожную сумку? Такую емкую, но элегантную. Для будущей поездке по Сибири.
— По Сибири и Дальнему Востоку.
-Я не шучу. Не сможешь мне её одолжить? Всего на пару дней. У меня семинар. В Москве.
— Конечно, завтра привезу, — я остановилась перед дверью. – Какой семинар?
— Специальный тренинг. Для улучшения моих лидерских качеств.
— Ах, вот как, — сказала я и вышла навстречу новым бровям и новому лицу.
***
Елена
Привет, дорогая, не отрываю я тебя, нет? Хотела поблагодарить за чудесные цветы, прямо разревелась над этой корзиной, поливала твои розы своими слезами. Ужасно приятно, спасибо тебе большое, сейчас поставила рядом, и вообще – таскаю за собой по дому, посидели на кухне, перебрались в гостиную. Какая ты внимательная, я тронута – очень, очень!
Муж пока ничего не подарил, но знаешь, он сейчас в конторе остался один — его партнер, тот самый Подойдибеда, уехал в Америку, трудится там в крупной юридической компании, пишет из города Филадельфия: «приезжай, Игоряха, заживем»; смешной такой дядька, нравился мне очень, а что касается поисков нового компаньона, это не так просто. Игорь, в общем, совершенно один и еле справляется. Да, да.
Сколько лет мы вместе? Если считать с того дня, когда я впервые увидела его в детском саду – тридцать один год. Если с момента приема в пионеры – я стояла в расстегнутом ремне и с открытым ртом перед лицом своих товарищей, а он вернулся к нам в школу из Венгрии, служил там с родителями в Западной группе войск – то двадцать пять. Двадцать пять.
Серебряная свадьба, наши обручальные кольца были серебряными. Я рассказывала тебе? Мы вообще не собирались жениться, но он завалил сессию, поссорился с родителями, ушел из дома и боялся армии, близился весенний призыв. В каждом мужчине видел переодетого милиционера при исполнении, готового забрать его на призывной пункт. А я пару лет после школы кастеляншей подрабатывала в психбольнице, и по старой памяти его туда засунула, от армии косить.
Он и говорит: откошу, выйду, сразу женимся, раз такое дело. Откосил, вышел. Сразу женились, раз такое дело. Денег только не было, на золотые кольца. Купили серебряные.
***
Соня
Ну что, Гаянэ сделала мне новые брови. В настоящий момент сижу на кухонном табурете, рассматриваю их в миниатюрное зеркало, ловко выезжающее из старой губной помады, и думаю. Они идеальны, думаю я. У меня никогда не было бровей такого рисунка, плавная линия, но с драматическим изломом в нужном месте. Ни прибавить, ни отнять. И цвет.
Остановилась у стойки рецепции, попыталась все же расплатиться, услышала, что «все в порядке, ничего не надо», слегка удивилась цвету кожи администратора – молочной шоколад, мелко-кудрявые волосы, прическа «афро». Смутилась под ее понимающим и снисходительным взглядом, быстро вышла вон, в самом деле, какой-то расизм. Спряталась в автомобиле, это Renault Sandero цвета «светлый базальт», на самом деле — серебристый. У него пять дверей и высокий клиренс, что позволяет не тереться брюшком по бордюрам или разным канавам.
А ещё он — неимоверно уныл. Хороший семейный автомобиль, Сандеро добропорядочно возит меня туда и сюда, хоть на встречу, хоть в магазин, хоть за покупками, аккуратно стартует со светофоров и никто не предлагает «погоняться», и нет в нем ничего, чтобы сердце билось часто-часто, он обычный и надежный.
Гаянэ, очень худая брюнетка с преувеличенным инъекциями ртом грозила мне пальцем:
— Так! Чтобы самой – ничего не делать! Ни-че-го! Ни волоска не трогать, понимаете? Катюша месяц коррекции оплатила. Приезжайте. Не пренебрегайте. Брови – это главное. В них истинная красота опытной женщины.
Почувствовала неловкость. Месяц коррекции — речь шла о существенных суммах, учитывая расценки студии красоты Серебряный Век, где Гаянэ принимала почтительных клиенток, понимающих толк в истинной красоте: кресло, похожее на стоматологическое, но без его агрессивности и плевательницы слева. Лампа, удобные подлокотники, актуальный дизайн. Предлагалось устроиться в почти горизонтальном положении и расслабиться. По желанию имелась возможность воспользоваться наушниками и слушать музыку на выбор. Я сказала, что предпочитаю радио Максимум, Гаянэ безмолвно отрегулировала частоту, только и успев сказать, что сама слушает Ретро-фм, а ее бывший муж не выключал Эхо Москвы.
— Скотина, — с любовью присовокупила она, — скотина, конечно, но скучаю…
Радио Максимум интересовало меня слабо, но возможные разговоры Гаянэ пугали, да и вообще. Признаться, я некоторое время уже не уверена в своей адекватности, могу ожидать от себя разных неприятных вещей, например, с закрытыми глазами в специальном кресле отринув наушники начать рассказывать Гаянэ о поездке в Сибирь и женщине Филиппова.
Это было бы равносильно катастрофе, с момента возвращения ни с кем я еще не обсуждала деталей, и чем больше времени проходило, тем страшнее могло быть само повествование, тем хуже становился мой настрой. В первые часы я легко сказала встречающей меня Кате: да, все так, как я и думала, но только хуже. Катя ничего не ответила, она следила за дорогой, она разговаривала по телефону, она подкрашивала губы красным, довольно неуместным для девяти утра. Потом я отказалась от мыслей с кем-либо обсуждать произошедшее.
Потом начала бояться, что все же начну и не смогу остановиться, не смогу остановиться, и Гаянэ, худая брюнетка, откроет свой преувеличенный рот, и завоет. Или воткнет мне в шею миниатюрные ножницы, предназначенные для кропотливой стрижки бровей. Или пожалуется Кате, оплатившей месяц коррекции, объявит меня сумасшедшей, истеричкой, и не поспоришь.
Разрезаю на дольки яблоко. Аккуратно избавляюсь от сердцевины, как-то мама Филиппова, Алла Юрьевна, внезапно увлеклась китайской медициной су-джок, так там требовалось яблочные семена приклеивать на разные части ладони. И она клеила, специально отыскивала лейкопластырь особого фасона, чтобы без марли.
Такие брови, загляденье.
***
Тина
Сначала я долго-долго искала Ф. , сейчас объясню. Мы договорились встретиться в швейцарской кондитерской, потому что Ф. обязан был выставить по поводу удачного оформления документов канцелярским бабам торт, и хотел покрасоваться — принести очень дорогой и хороший. В этой кондитерской торты изготавливают и на заказ, и так, особым спросом пользуются свадебные. Это какое-то общее сумасшествие, свадебный торт, чтобы много ярусов и еще эти гадкие фигурки сверху, жених из темного шоколада, невеста – из белого. Я в тот день ожидала сборщиков мебели — чтобы установили, наконец, шкаф-купе, оплаченный миллион лет назад, сборщики мебели сначала ездили вокруг и не могли отыскать дом, я командовала дистанционно по телефону: налево-направо, а потом оказалось, не хватает нужных болтов или винтов или уголков. В графе квитанции «необходимое оборудование» было написано: «извините!!!», именно с тремя восклицательными знаками, я смеялась и свирепела от смеха. Боялась опоздать к Ф., и приехала, как обычно, много раньше. Слонялась по кондитерской, Ф. все не шел, за столиком пили кофе какие-то офисные девицы, громко болтали и ржали. У одной из них были прозрачные чулки со швом и черные туфли на красном и высоком каблуке.
Потом я вышла на улицу, пинала листья ногами, потом вернулась, девицы звонили кому-то и хихикали в трубку: «кукусик! приезжай к нам! не обидим!», и я заметила, что среди кофейных чашек появился коньяк в графинчике, и тогда я набрала номер Славки-охранника. Спросила, сможет ли он забрать мою машинку с улицы такой-то, угол с Революционной.
Славка согласился охотно, я доверяю руль из посторонних ему одному, да и не из посторонних тоже. Ф., при всем его великолепии, ужасный водитель, находиться с ним в качестве пассажира – мучение, он не гонит или там – лихачит, а вовсе наоборот, плетется, нерешительно идет на обгон, но думаю, ему все прощают так же, как и я прощаю ему.
Подозвала официантку, ее волосы были заплетены в длинную косу, на конце – белый бант. Велела принести мне кофе отдельно и виски – отдельно, вообще-то предпочитаю водку, но какая водка в кондитерской. Официантка вернулась уточнить какую-то ерунду, потом полчаса трясла перед моим носом цветным буклетом с пирожными, рекомендовала заказать какие-то особые миндальные и к ним – херес. Коса ее раскачивалась, гуляла по спине, я вспомнила, как Ф. очень хорошо говорил, что депрессии – это плата индивида за независимость и интеллект, мозг нуждается в противовесе и раскачивает маятник. И тут позвонил сам Ф., трубка завибрировала и я всегда знаю, когда звонит он.
«Я уже на месте», — сказал Ф., я закрутила головой – никакого Ф. в кондитерской не было. Офисные девицы, присоединившийся с ним кукусик в диком клетчатом пальто, и мама с двумя сыновьями – сыновья складывали из салфеток голубей и пускали их к потолку, мама грела руки о глиняный чайник.
«Нет тебя», — поэтому ответила я, а Ф. начал смеяться и сказал, что вот он перепутал и приехал в другое место, но сейчас будет около. И я снова стала ждать. Выпила отдельно кофе, отдельно виски и сразу же помахала пальцами официантке с косой, она прибежала с двойной порцией. Я не смотрела на часы, но с точностью до секунды знала, сколько прошло времени. И он пришел, сел напротив, и я опять не могла на него смотреть, будто у меня перед носом развели костер и огонь лижет лицо, выжигает глаза.
Вдруг среди офисных девиц произошел переполох и одна, та самая в прозрачных чулках со швом и туфлях на красном каблуке, отшвырнула стул и упала на пол странно — боком и как бы на одно колено, словно она была рыцарь и собиралась просить руки у прекрасной дамы. Но дамы не случилось рядом, и девица была не рыцарь, она застряла между радиатором и ножками стола и оттуда кричала громким и пронзительным голосом:
— Вот я и смотрю, как они там! Ушли утром, а домой – только сейчас! Где таскались?! Что делали? Он специально все это устраивает, чтобы ребенок забыл меня! Он в садик его не водит! Он с ним целый день! Не оставляет со мной! Я со своим ребенком уже наедине не могу остаться! Ни минуты не могу!
Вот так она кричала, и голос ее срывался на визг, а визг – на хрип, и она хрипела сухим горлом, и стучалась головой о чугунную батарею, вокруг все молчали и не двигались, словно она не просто истеричная бедная девочка, а больная с открытой формой туберкулеза. Только одна из подруг прошелестела что-то типа:
— Кирюша, Кирюша, ну что ты опять, что ты…
И тут Кирюша – что за имя? – схватила со стола тупейший в мире нож и беззвучно принялась отпиливать себе большой палец на левой руке, не плакала, не орала от боли, пилила и из-под сияющего металла быстро потекла кровь, омывая ее ладони и прокладывая себе путь дальше, по керамограниту швейцарской кондитерской.
Ф. встал, его стул свалился, громыхнув спинкой, и Ф. в два больших шага оказался рядом с девицей в чулках, и сказал: «разойдитесь, я врач».
