Жора сожрал

Известный самарский политически ангажированный поэт и художник Георгий Квантришвили пообщался с «Новой» и вспомнил о том, как он входил в поэтические объединения ското- и трупофутуристов, порассуждал о значимости провинциальной литературы и поведал о своих поэтических пристрастиях.

— Скотофутуризм возник в Самаре в конце 80-х годов прошлого века. Тогда же, с небольшим временным люфтом, показал зубы Трупофутуризм.

Это были своего рода радикальные эзотерические лаборатории, где ковались модели и алгоритмы будущего. Доступ к материалам и разработкам Скотофутуризма и Трупофутуризма был – и остаётся! – строго ограниченным. То, о чём пойдёт речь ниже – профанический слой информации для дозволенного созерцания, своего рода «маскхалат» обоих движений. Распахивать его и выставлять наружу приватные подробности у меня нет полномочий. Поэтому попробую попроще.

Скотофутуризм занимался будущим человечества. Трупофутуризм был скромнее, но актуальнее, его интересовало будущее отдельно взятого человека.

Подобно, допустим, киберпанку, Скотофутуризм тоже прогнозировал тотальные деградацию, тупик и коллапс человечества как биологического вида, энтропию человеческой цивилизации и т.п. Изюминка Скотофутуризма была в том, что все эти явления рассматривались в сугубо положительном аспекте. Скотофутуристы добровольно взяли на себя функцию прямых пособников деградации, сознательных соучастников коллапса, агентуры энтропии. И вот почему. Радикальный отказ от «человеческого» представлялся началом тотального Возвращения – от человека к зверю, инфузории туфельке, баобабу, мху, лишайнику, далее – к неживой природе, минералам, элементарным частицам, вплоть до первоэнергий и первоэлементов, творивших мир. В конечном итоге – в Первоначалу Всего. Скотство, цинизм, ложь, безобразия, кощунства, беспричинная агрессия, испепеляющая злоба, оголтелая ненависть, попирание заветных святынь – благодаря этим инструментам высвобождается энергия чаемого переворота. Чем круче, напористее, кропотливее будут действовать эти инструменты, тем, ежу понятно, резвее осуществится космическая миссия человечества.

Трупофутуризм исследовал мнимый конфликт иного рода. В конце-концов, какое мне дело до всего человечества, если всё моё существование – кургузая загогулина на общем фоне? Отвечу: конечность человеческой жизни, к счастью, прямо соприкасается с бесконечностью человеческой смерти. Перефразируя известное высказывание: самое дорогое у человека – это его смерть. А жизнь – это мнимая, эфемерная ценность, пшик и недостоверность.

Трупофутуризм оказывал всемерное содействие девальвации ценности человеческой жизни. Пропагандировал «Здоровый Образ Смерти», вопреки основам здорового образа жизни. Гарантировал право на достойную счастливую смерть.

Какую связь со всем вышеперечисленным имели стихи? Прямую и двоякую. Во-первых, наука зверюшкам недоступна, а искусство – вполне. Искусство – регрессивный метод познания. Конечно, и от него рано или поздно придётся отказаться, равно как и от познавательной способности вообще. Во-вторых, стихи выполняли функцию прикрытия, конспирации, фильтрации бакланов, морально и психически не готовых к открывающимся перспективам прекрасного нового мира.

Разумеется, существовало функциональное противоречие: прямая декларация метода, демонстрация уже достигнутого и/или провокация, науськивание, зомбирование читателя, с одной стороны, либо шифр, маскировка, непроницаемость, «заговаривание зубов», «наведение тени на плетень», с другой. Как раз наличие этого зазора и породило множественность текстов. Т.е. необходимости в существовании единого и/или сакрального текста не возникало никогда. Религиоведам, борцам с Сатаной или апологетам какого-либо из сетевых вирусов в этом смысле ловить нечего.

Далеко не все сотрудники лабораторий обладали поэтическими полномочиями. Мало того, существовала группа «адвокатов дьявола» – участников эксперимента, подвергавших сомнению не только его основные постулаты, этапы и результаты, но его целесообразность и правомерность вообще. Из этой группы наиболее засвеченными оказались Алексей Карпеев (философ, преподаватель, учёный, религиозный активист), Александр Пурыгин (меломан, распространитель аудио- и видео-продукции), позднее в этой же категории пребывал Виталий Владимиров (активист бархатного подполья, монастырский послушник, завсегдатай ряда лечебных учреждений). Первые два добровольно покончили счёты с жизнью, второй – был зверски убит согражданами.

Их оппонентами традиционно выступали: Ваш покорный слуга (кавказец, путешественник, экс-активист ряда неонацистских организаций), Алекс (доктор исторических наук, учёный, преподаватель, завсегдатай «Эха Москвы») и Василь (бухгалтер, дауншифтер, экс-активист психоделического подполья). Верховным арбитром, своего рода главой нашего Суда Чести был Марат Мухаммедов (Великий Крот, потомственный рабочий). Марат умер при невыясненных обстоятельствах. Есть свидетельства того, что это было убийство.

Архивы всех упомянутых не собраны и не разобраны, книги стихов не изданы.

Ну, с самым запутанным разобрались, идём дальше.

Я не эксперт. Читаю то, что нравится, а не всё подряд. Поэтому я не в состоянии оценить уровень современной самарской литературы, тем более – нужность/ненужность жителям нашего города произведений местных авторов.

Если, допустим, взять полусотню самарских поэтов, чьи стихи попадались мне на глаза, и сравнить полусотней поэтов, которых современные критики именуют «наиболее значительными современными поэтами», то самарская полусотня ничем не хуже. Без грубых ляпов освоены чуть ли не все традиции, формы и манеры. Если вся остальная планета вдруг провалится в тартарары и останется одна Самара – русскоязычная словесность почти ничего не теряет.

Из ныне пишущих самарцев кровь из носу, хочешь-не хочешь, – мне придётся помянуть творческую группировку «Веселье Ебинизера». В её проектах я принимал участие лично. Не всегда добровольно. Звери.

Из относительных новинок на ниве книгоиздания особо меня порадовали три. Федул Жадный «Безымянство»; Эммануил Виленский «Песни человеческого детёныша»; Владимир Сурудин «Стихи» (просто, но не придерёшься).

Федула, наверное, знают все. Не все догадываются, что он ещё и поэт. Милостью Божьей. Эммануил Виленский начинал писать ещё в 70-е. Первую книгу смог выпустить почти двадцать лет назад. Эпоха. Классика. Володя Сурудин – пропавший без вести коллекционер картин и букинистических книг. 100% поэт с абсолютно оригинальным голосом.

Три любимых самарских поэта на данный момент, без распределения по местам:

Рома Машир. На стихи.ру он под именем Рромм. Если запятые как Бог на душу положит и кучу орфографических ошибок записать в издержки авторского метода, то это чуть ли не самая убойная поэзия из той, что попадалась.

Евгений Чепурных. Товарищ в годах, мне в отцы годится. Член кондового Совписа какого-то. Но любим мы его не за это. Кстати, можно читать без ограничений по возрасту. Под баян и гитару можно петь, и мужики не наваляют, и бабы поплачут, и девки попить дадут. Это уже классика. В лучших вещах – уровня лучшего из Гумилёва и Георгия Иванова.

И Капа, конечно. Который не книги выпускает, – хотя я бы и книгу от него поимел, – Капа рэп читает. В конце-концов, если у англоязычных нобелиат Шеймас Хини вручает Эминему премию за поэзию с кучей добрых слов, то и мне не в ломы передать Капе свой респект. Жду нового альбома.