Человек, когда-то заполучивший в аттестат «пятерку» по русскому языку, не останется без работы. Его нанимают переписывать письма от топ-менеджеров банка, чтобы клиентам стало понятно, о чем вообще идет речь. Его приглашают быть модератором поэтического кружка дам-благотворительниц, чтобы вовремя использовались термины силлабическое стихосложение и эпическая формула. Или он получает другие предложения.
Работница пресс-службы сняла очки, склонилась ко мне и спросила негромко и загадочно:
— Так как мы поступим?
Я отряхивала от дождя шапку, одновременно приглаживала волосы мокрой рукой и осматривала грязные джинсы. После того, как на трамвайных путях я оскользнулась в лужу, прошло четыре минуты. На трамвайных путях в рукав моего пальто вцепился крошечный юноша. Именно в этом месте – оживленный перекресток, трамваи звенят, автомобили с ненавистью замерли – именно здесь юноша решил уточнить, правильно ли он идет к туберкулезному диспансеру. Очнулась в луже.
— Что мне следует доложить полковнику? – шептала работница пресс-службы.
Я не знала точно, что следует доложить полковнику. Поэтому повторила последние слова руководительницы. Так рекомендуют поступать в неоднозначных ситуациях.
— Доложить полковнику, – повторила я. Ситуации не помогло.
— Вы, — сказала работница, — сразу начнете? Или осмотритесь?
— Где, – спросила я.
Работница пресс-службы покачала головой с сожалением. Наверное, она не понимала, как с таким диагнозом я вообще добралась до их конторы.
— Ну как где, — терпеливо проговорила она, — у нас. На предмет дальнейшего сотрудничества. Есть возможность попасть к полковнику на прием в шестнадцать пятьдесят пять.
— Хорошо, — ответила я, — пусть будет шестнадцать пятьдесят.
— Пять, — поправила меня работница, — шестнадцать пятьдесят пять. Несложно запомнить.
Взяла меня за локоть и выдохнула прямо в ухо:
— Тут хвалили ваш язык.
Прозвучало мрачновато. Мы пошли. В коридорах работницу постоянно останавливали коллеги. Одна женщина воскликнула:
— Смотри, какой зонт!
И распахнула над головой черный зонт в белых горох. Вторая помахала скрученным в рулон резиновым ковриком и пропела:
— Делаю потрясающие успехи в йоге!
От нее крепко пахло потом. Третья женщина спросила:
— Ты сегодня с нами домой, или опять со своим придурком?
Работница пресс-службы ничего не ответила на эту грубость, только скривила лицо. Так, с кривым лицом и в мокрых штанах мы дошли до нужного места. В нужном месте стоял красивый военнослужащий лет тридцати пяти. В руках он держал неопрятный ворох бумаг. Со своей позиции я с трудом, но пересчитала звезды на погонах. Майор.
— Пришла? – цинично спросил он. – Наконец-то. Все утро тобой зачитываюсь.
Потряс бумажным ворохом, одна страница выскользнула и спланировала, я рассмотрела спорный заголовок собственного сочинения — «Гипербарическая оксигенация Синей бороды».
— Фигня полная, — развязно продолжал майор, – по сути. Но язык подвешен.
Работница пресс-службы рассмеялась грудным смехом. Я поняла, что с майором их связывают непростые взаимоотношения.
— Ну, ты иди, — добродушно напутствовал он её.
— Я позвоню! – пискнула работница и покраснела.
— Не сомневаюсь, — пресыщенно ответил майор. — А ты молодец, — сказал мне.
— Разве, — сказала я. Ну, не молчать же. Сырые джинсы выглядели отвратительно. Могло сложиться впечатление, что некоторую часть маршрута я преодолела на коленях.
— Да так, — майор драматически изломал бровь, — просто первый раз к полковнику для плодотворного сотрудничества вызывают кого-то старше двадцати пяти лет.
— Мне двадцать три, — проворковала я, — просто плохо спала последние пару ночей.
Майор посмотрел на часы.
— Пора, — сказал без выражения.
Полковничий кабинет был невелик и скромно оформлен.
— Рад видеть, — великолепно сказал полковник, — нам нужны такие люди, как вы. Чтобы работали! Чтобы выполняли двенадцать государственных задач и помогали сотрудникам в осуществлении шестидесяти четырех основных функций.
Полковник встал из-за стола и пихнул майора коричневым пальцем под ребра.
— Разрешите доложить,– вяло выкрикнул майор.
— Едемте, — сказал полковник.
— Куда, — сказала я.
Никто не ответил. Через тридцать минут мы ели блюда китайской кухни. Поддевая морские огурцы деревянными палочками, полковник говорил о моих блестящих перспективах:
— Работы немного, но ты справишься. С твоим -то языком. Оплата достойная. Главное – быть в курсе принятых решений. А решения я принимаю быстро. Сейчас выдвигаемся на полигон.
Майор заиграл бровями. Не исключено, что именно такие брови называются – соболиные. Зазвонил телефон полковника. Удивительно много новых миров открываешь, просто слушая рингтоны собеседников. «Ты заболеешь, я приду, боль разведу руками», — пропела Валентина Толкунова.
— Я! – рявкнул полковник и вышел из-за стола.
— Жена звонит, — скучно прокомментировал майор, отпивая минеральной воды. – У нее с венами проблемы.
— А что за полигон? – спросила я, сочувственно кивнув жене.
— Полигон, — пожал плечами майор, — как полигон. Учебный, для сотрудников. В области. Баня там хорошая. – И посмотрел с особым значением.
Я адски принялась жевать продукты моря. Постановила себе съесть все до полковничьего возвращения. Чтобы морально подготовится к бане, мне требовалось много больше времени, чем было предоставлено силовым ведомством. Доела последнюю каракатицу. Полковник вернулся с двумя бутылками итальянского шампанского и одной – виски «Джек Дэниэлс». Майор ловко откупорил всё разом. Шампанское было сладким, по вкусу напоминало леденец. Полковник выпил виски, безо льда, миллилитров двести. Майор допил минеральную воду и промокнул губы салфеткой. Официант маячил с вытаращенными от гостеприимства глазами. Я вытащила телефон и сказала в пустую трубку:
— Алло. Да, да. Что? Не может быть! А без меня никак?
Извинилась. Соврала про потоп в квартире. Майор был отправлен меня сопроводить и разобраться. Сел рядом со мной на заднее сиденье. Шофер ловко перестаивался из ряда в ряд. Я молчала. В желудке морские гады кувыркались в сладком шампанском.
— А ты-то что думала, — сказал майор. – Ну, баня.
— Не хочу, — сказала я.
— У нас так, — сказал майор.
— Двенадцать государственных задач, — сказала я. – Шестьдесят четыре основные функции.
— Русский устный, — резюмировал майор.
Вдруг ужасно расстроилась: ну что такое, я взрослая женщина, успешный, черт побери, профессионал, совершенно не умею себя вести в ситуациях, не умею сказать: к черту, а могу только выкручиваться и врать. И мне стало так себя жалко, так жалко! И я зарыдала реальными слезами, ведь жалость к себе – самое искреннее, и самое пронзительное чувство.
— Что это с вами, — перешел майор на вы, — вы это зачем?
Рыдала в большом черном автомобиле, и никто не мог мне помочь.
художник Таня Tavlla
