Re-Ревность

Про ревность можно писать обобщенно. Давать корректные определения. Подражать википедии или чему-то такому, большому энциклопедическому словарю, книге о вкусной и здоровой пище 1951 года издания с молочным поросенком или анатомическому атласу. Можно метафорически сравнивать ревность со специальным орлом, прицельно выедающим печень. А можно ничего такого не делать, а надеть платье с хвостом и элегантно прогуливаться в каком-нибудь месте. Например, в сквере Высоцкого. И смотреть на людей. В пяти случаях из пяти они поглощены ревностью разного происхождения, ничего удивительного. Пять историй про ревность, в общем. Про летнюю. Потому что уже почти лето. Отсюда и хвосты на платье.

 

 

Как я попала в сквер Высоцкого: пришла пешком с Самарской площади и ожидала товарища. Товарищ сильно опаздывал; случайно выдавшееся свободное время я провела, шляясь по немногим дорожкам. Их две в этом сквере. К тому же там недавно подстригли газон, искошенная трава издавала тот самый милый запах, который ей всегда приписывают. Птицы чирикали тонкими голосами с пересвистами. Какие-то певчие, не голуби. Но без голубей не обошлось. Мальчик лет пяти усердно голубей кормил, а его младший брат голубей гонял. Птицы разлетались сизоватыми неопрятными стаями. Пышная няня запихивала в сдвоенную коляску мальчиков-погодков. Во рту у нее висела тонкая сигаретка. Беременная женщина пила колу и красиво рассказывала в телефон, что вот уже сорок минут сидит в очереди к врачу. Несколько рослых мужчин в майках-алкоголичках белесых оттенков пили пиво из алюминиевых банок и казались неагрессивными.

Компания менеджеров-переростков угощалась хот-догами. Кетчуп каплями крови стекал по вялым подбородкам. Выделялся болезненно молодой человек в костюмных полушерстяных брюках и очках роговой оправы. Он нарушал спокойствие приятелей звонкими возгласами. При этом ворошил и беспокоил волосы на своей маленькой голове, так что к середине монолога сделался похож на сумасшедшего профессора, как их принято изображать.

«Я! – кричал он. – Я, участник туристических походов и человек, практически преодолевший пороги реки Вуоксы и водоскат Большая Иматра! Вдруг слышу от этой козявки! я! слышу, что в их компании будет день здоровья! И что они поплывут на байдарках! На байдарках! Да она байду в глаза не видела! Да она весла от куриной шеи не отличит!»

Тут молодой человек подпрыгнул на месте. Очки тоже слегка подпрыгнули и хлопнули его по носу. «На байдарках! – повторил он с яростью, — и я знаю, откуда растут ноги этих байдарок. Просто кое-кому хочется валяться в туристических палатках вповалку с разным сбродом! Валяться!»

Молодому человеку протянули сосиску. Он истерически отверг угощение. Предложили сигарету. Он сломал ее в пальцах. Полушерстяные брюки замялись. К табаку слетелись голуби, клевать не стали. Молодой человек уронил лоб в руки. На него было больно смотреть. Хотелось крепко обнять и пояснить, что все бабы – дуры. Молодая таджичка в национальных одеждах замерла напротив, на минуты забыв про младенца, притороченного к груди. Тоже страдала.

И тут у молодого человека звонит телефон. Он долго шарит его в полушерстяных карманах, потом недовольно отвечает, что наверное работает, работает! Шумно выдыхает. «Жена, сука, наяривает, каждые пять минут звонит, — поясняет раздраженно, — ревнивая же тварь!»

 

Две девушки, толстая и тонкая, нарезают круги вокруг фонтана. Фонтан не работает, в его небольших глубинах стоит нечистая вода. Тонкая девушка, прижимая к груди свернутый в рулон пакет из ИКЕА, рассказывает: «И прикинь, говорит, позвоню в воскресенье утром. Чтобы ждала! С юмором таким говорит, с добрым. Я встала в семь. Покрасила волосы. Приняла ванну. Намазалась кремом. Смыла краску. Цвет не понравился. Не цвет, а говно. Позвонила Вальке, в салон. Валька говорит, приходи через час, сделаю. Пошла. Валька бегает, у них то ли унитаз взорвался, то ли холодильник протек. Не делает меня. Я говорю: собака ты, Валька! В шоке, купила у нее тридцать грамм краски и столько же окислителя. Побежала домой. Развела краску. Намазала. Смыла. Вижу: говно. Я опять к Вальке…»

Продолжает через круг: «… не звонит. Вышла на улицу, сижу на лавке, не звонит. Поднялась на этаж, не звонит. Пошла, пива купила, выпила. Не звонит. Сигарету выкурила. С кем, думаю, сейчас спит? Раз не со мной. А он ведь такой сексуально активный, я тебе говорила. Звоню сама. Чего, говорю, притаился, гад. Договаривались же на утро. Мне, говорю, между прочим, есть чем заняться, но если договаривались, то надо же соответствовать. Он говорит, ко мне дочь привезли, ты что. Мы с дочерью идем на детскую программу, в музей, ты что. Потом будем на костре печь хлеб и яйца. А я говорю: у тебя же сын. А он говорит: сын в Отрадном. А дочь – в Похвистнево. Как его по области-то помотало, думаю…»

Женщина в цветастом комбинезоне с замысловатым поясом мелко переступает туфлями на гигантских каблуках. Кого-то ждет. Наконец через малое время к ней подбегает подруга, на вытянутой руке держит ключ. Женщина в комбинезоне принимает ключ с благодарностью, обещает быть аккуратной и собирается распрощаться, но подруга настаивает на объяснениях. Тогда женщина в цветастом комбинезоне прижимает руки к груди и объяснения дает: «Понимаешь, совсем сбрендил. Мы с сестрой обсуждали меховой воротник, ну, купить мне к осеннему пальто или нет, а он почему-то решил, что это я на трусы хочу пришить мех. Пришить мех на трусы и пойти так на вечеринку! Всю ночь бузил. Горку разгромил, итальянскую. На кожаном диване два окурка затушил… Нет, ну ты прикинь – мех на трусы! Совсем рехнулся. Правильно ему пьяному в тот раз татуировку на спине сделали: я псих».

Пожилые дамы соединяют любовно завитые кудри под соломенными шляпками. Дамы выглядят прекрасно – прямая спина, красная помада, каблук. «И ты знаешь, ему – шестьдесят семь, но никогда не дашь! Пятьдесят, максимум! Такие плечи, руки, седина! Осанка! Он когда к нам пришел, с ним сама руководительница в пару встала, а она очень разборчивая женщина, всегда в красных туфлях. А он мне говорит: произведем, Анна Львовна, гендерный обмен. Я вам прилажу зеркало, а вы мне сварите настоящую гречневую кашу…чтоб как в русской печи»

Рассказчица переходит на шелковый шепот, глаза сверкают за линзами. Ее собеседница с пониманием кивает. Рядом снует одышливый пес из рода карликовых пинчеров.

«И я думаю: ему-то это зачем? Она замужем, прекрасный брак, правда – второй. Муж по первому браку сидит в колонии, оказался вором. Или кем-то таким. Но он-то что себе вообразил? Шестьдесят семь! В его-то годы, и чтобы молодая любовница! Ты как считаешь, есть что-нибудь у них?» — опасливо прикрывает рукой рот, исторгающий такие страшные вопросы.

«Дорогая. Почему тебя это вообще волнует, — владелица пинчера с великолепной улыбкой запрокидывает голову, — мне кажется, это даже лестно – посягать на мужчину с женщиной, вдвое моложе себя…»

Пинчер громко лает на голубей. Голуби устало перелетают.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.