Зима в квартирах. Глава 32

Люся

— А тебе не кажется, — спросила Люся, — тебе не кажется, что мы делаем какую-то глупость?

На самом деле Люся не это хочет узнать. На самом деле Люся хочет вернуться в нормальное расположение духа, разжать кулаки, улыбнуться, дышать ровно. Но с того дня, как девушка с сережкой в носу сказала ей: «Женщина, мне абсолютно безразличны ваши эмоции, я всегда добиваюсь своего, а сейчас мне нужен этот ребенок, как его, кстати, зовут?», с этого самого дня у Люси челюсти крепко стиснуты, пальцы скрючены, ногти впиваются в ладони — и даже сейчас.

Петр  организовал за кратчайшее время  этот переезд, невозможно было за неделю и еще два дня устроить дела, получить расчет с Люсиной службы, необходимые документы  и визы, детские метрики из образовательных учреждений, прививки собакам и так далее;  но ровно за неделю и два дня все было проделано.  Вещи собраны, письма отправлены, отношения оформлены – расписались в районном ЗАГСе без предварительной подачи заявления, одним днем, «нет ничего невозможного для человека с наличными деньгами», — сказал Петр, а Люся молчала. Обошлись, разумеется, без празднования и гостей, надо было паковать чемоданы, прощаться с родственниками, что-то объяснять друзьям и коллегам, держать оборону. С того самого дня, как девушка с сережкой в носу, оттолкнув Люсю, вошла в ее квартиру и решительно стала открывать двери всех комнат, с этого самого дня дети проживали у Петра, за ними наблюдала бармен Марина, превратившаяся в няньку. Люся там не появлялась, для конспирации.  Даже не звонила. Держать оборону. Стиснуть зубы и кулаки, контролировать ситуацию.

Стояли в пражском аэропорту. Прямого авиарейса Самара-Рига не существовало, и они летели «Чешскими авиалиниями» через Прагу. В данный момент осматривали витрины киоска с сувенирами:  приспособления для открывания пивных бутылок и магниты с видами. Люсин сын прыгал на одной ноге. Недавно выучился, и осваивался в новом умении. Вокруг него оживленно скакали заметно подросшие далматинцы.  Кота без имени Люся сочла возможным оставить Козе.

— Это не глупость, — ответил Петр, — что это сразу – глупость. Элвира-Гизелла  вчера навещала квартиру, сказала – все в порядке, только в подъезде идет ремонт и очень грязно. Какой-то ротбанд, что ли,  рассыпали и нечем дышать. Она не смогла дышать.

— Твоя Элвира-Гизелла просто и жнец, и швец. Кстати. Понятия не имела, что ты владелец разных там недвижимостей в Ригах. Я совсем тебя не знаю.

— Оно и хорошо, оно и замечательно. Люди, знающие друг друга, обычно переполнены ненавистью. Перекрестной.

— Расскажи про Ригу. Откуда там у тебя там квартира вообще. Ты все время говорил про отели в старом городе, где на завтрак подают пирожки с копченостями.

— Пирожки с копченостями – это вещь. Пойдемте, кстати, съедим что-нибудь. Дети голодные.

— Я не буду есть, — свысока ответила Люсина дочь, — у меня сегодня разгрузочный день. Могу только молокочай пить. Но тут такого нет. И еще: мне нужно посетить интернет-кафе. Я видела вон там, за стеклянными дверями. Давайте мы сходим. А вы тут. Постоите.

— Нет, — Люся покачала головой, — я вас не отпущу. Вы потеряетесь обязательно. Посмотри на своего брата. Он уже настроен потеряться.

— Мы их проводим,  — Петр взял Люсю за руку, Люся взяла за руку сына, а дочь шла обособленно, выпрямив спину и ставя ноги – одну за другой — вдоль воображаемой линии. Дочь поначалу негативно отнеслась к перемене места жительства, но обнаружила в своих друзьях «Вконтакте» одного рижанина, интересного мальчика, и теперь полна энтузиазма, изучает план города, прокладывает какие-то маршруты, контролирует ситуацию. Проверить электронную почту – один из пунктов плана.

— Я жду рижскую историю, — напомнила Люся, рассматривая проходящую мимо компанию молодых людей в строгих корпоративных костюмах и с маленькими рюкзачками за спиной. Обуты они были в кожаные сандалии с множеством ремешков, несочитаемо, но забавно. Оживленно загалдели, увидев подрастающих питомцев семьи, далматинцев. Девушка с глазами круглыми, как монеты, присела на корточки и погладила сразу обоих.

— Да какая там история… — Петр наморщил лоб. Замолчал. С преувеличенным вниманием наблюдал за собаками.

На самом деле, ему совершенно не хочется разговаривать на эту тему.  В Ригу он уже сбегал один раз – после гибели Марии Рудольфовны, послушной девочки, совершившей взрослый поступок и задушившей себя на собственной кровати.  Совершенно случайно подвернулась эта поездка,  знакомый  архитектор собрался изучать  рижские кварталы стиля art nouveau, или  по-другому – jugendstil, пригласил Петра в компаньоны.

Рига признана UNESCO жемчужиной европейского jugendstil.  В начале прошлого века мэром города служил англичанин — George Armitstead, он ввел запрет на типовую застройку, это  позволило архитекторам реализовать любые смелые фантазии. Самые необычные фасады были спроектированы Михаилом Эйзенштейном — отцом советского режиссера Сергея Эйзенштейна.  Сергей Эйзенштейн в своих воспоминаниях писал, что по проектам отца в Риге выстроено пятьдесят шесть зданий.  В справочниках и путеводителях есть информация только о девятнадцати; недостающие тридцать семь зданий и планировал разыскать товарищ Петра, архитектор. Петр ничего такого не планировал, своему партнеру Андрюше объявил, что от всех долей «приватизационного бизнеса» отказывается, Андрюша обозвал его инфантильным мудаком и обещал задержать на вокзале.  Ничего, не задержал.

Город Петру понравился, товарищ оказался хорошим экскурсоводом и собеседником.  Фасады своих построек Эйзенштейн в изобилии заполнял различными сочетаниями геометрических линий, прямоугольников, окружностей и овалов, стилизованными цветками, затейливыми масками, перекошенными гримасами ужаса. Львы, крылатые чудовища, странные сфинксы и томные обнажённые женские фигуры – было, на что посмотреть.

Около одного такого дома архитектор потерялся. Пропал, просто растворился в сыром воздухе. Петр в недоумении ходил по улице взад-вперед, разглядывал крошечные балкончики, казавшиеся ветхими, окна причудливой конфигурации и ложный пятый этаж — будто бы товарищ мог вознестись каким-то образом на крышу для более детального осмотра здания. Ничего такого, естественно, на крыше не наблюдалось, зато в Петра кинули  сырым яйцом. Оно с треском и хлюпаньем разбилось в полуметре от носков ботинок, сверху пронзительным смехом антихриста заливался мальчик лет семи. В руке он держал второе яйцо, метнул вниз и его.

Петр предпринял попытку отпрыгнуть в сторону, но получилось неудачно, и возможно, останься он на месте, ничего бы не произошло. Но он отпрыгнул, поймал макушкой падающее яйцо, было больно,  белок медленно стекал за шиворот и по лицу, казалось бы – сколько там содержимого в яйце, но – достаточно.

Ругаясь сквозь зубы, Петр с заклеенным желтком левым глазом пытался нашарить по карманам что-то вроде носового платка, это было бесполезным занятием, так как носовых платков он не носил. Шарфов тоже не носил – перестал после гибели Марии Рудольфовны, задушившей себя веселым голубеньким шарфиком.

«Простите, простите меня, — закричали ему в ухо, — это мой сын, несносный мальчишка!» Кричала женщина, очень худая, кудрявые волосы ниже плеч, светлые глаза, под глазами – синие круги. Она схватила Петра за руку и утянула умываться, приводить в порядок костюм, всю дорогу до места говорила, не замолкая.

«Страшно неудобно, страшно неудобно, этот несносный мальчишка! Но сейчас я вычищу ваш прелестный пиджак, о нет, здесь куртка, вычищу куртку, у меня есть специальная щеточка для замши, а вы турист? Проездом в Риге? Наверное, голова кругом? Я живу тут с рождения.  Это настоящее безумие, этот город. Если честно, устала от него очень. Но достопримечательностей хватает.  Рига сохранила много интересного — деревянную застройку, как в дореволюционном Петербурге, тротуары с каменным мощением — как в дореволюционной Москве, вкрапления советской эпохи, как это называется? Рационализм?  О, да, конструктивизм! Венцрига, в подлинности которой всегда сомневаешься… Я прошла этот город насквозь, изучила идеально, но как же он мне надоел!..»

Через несколько минут Петр оказался в темноватой квартире, сдвоенные окошки выходили как раз на ветхие балконы с кружевной оградой, на перилах ворковали голуби; где-то скрывался несносный мальчишка,  женщина принесла влажное полотенце, полотенце пахло сладко, женщина не умолкала.

«Как Вас зовут», — перебил Петр её подскакивающий монолог.

«Ольга».

Об этом Петр не расскажет Люсе. Около года Петр прожил в Ольгиной  странной квартире – одна комната метров сто площадью, большая уборная с тремя окнами, мраморной ванной, старинным умывальником — рукоятки кранов в форме оскаленных морд неопознанных животных. Может быть – медведей, может быть – львов. Или даже крупных собак.

Помогал Ольге. Она  болела, проходила  серьезное лечение, чувствовала себя по большей части плохо, иногда – очень плохо. Отвозил в больницу. Встречал, покупал на рынке соленые огурцы и квашеную капусту, любимые ею. Ольга не унывала, разве что в некоторые дни была менее говорливой.

Работал в разных странных местах, совершенно не по профессии. С несносным мальчишкой так и не подружился, не сумел, тот был действительно несносен – убегал из дому, дрался, кусался, мечтал попасть обратно к отцу, писал ему письма кривыми печатными буквами, отправлял их без адреса получателя, кидал в почтовые ящики.

Ольга не рассказывала о причинах расставания с этим человеком, своим бывшим мужем, вообще не упоминала о нем, один только раз с болью проплакала:  «Такой же сумасшедший, как твой папаша!» — это произошло, когда мальчишку привел милиционер, поймал буквально за руку в большом универмаге, где тот вместо школы воровал мороженое, шоколад и сигареты. Сигареты закуривал тут же, близ витрин.

В тот день она просила у Петра прощения – «мы превратили твою жизнь в ад!», Петр разубеждал, наливал успокоительных пятьдесят граммов коньяку, Ольга рыдала, не могла успокоиться — «это меня бог наказывает, бог!» Из ее скороговорки, еще более поспешной, чем всегда, Петр почти ничего не разобрал. Вышла замуж за одного брата  – Отто, потом ушла от него к другому брату – Эдуарду. Имелся еще и третий брат – Леопольд, а все три имени – Отто, Эдуард, Леопольд – принадлежали, как известно, фон Бисмарку, первому канцлеру Германской империи, но это не так уж важно; когда родился несносный мальчишка, было абсолютно невозможно понять, кто из братьев его отец, такое вот нелепое положение.

«Нелепое положение, — Ольга тараторила, не размыкая губ, не открывая глаз, — оно с самого начала было нелепым, мы жили все вместе, этот их проклятый дом, родовое чуть не поместье, там все было желтым, и посуда, и постельное белье,  и дорожки в саду выложены плиткой, превосходный лимонный оттенок…»

Братья принялись воевать, была даже пролита кровь, красное на желтом, в результате Леопольд эмигрировал  — для симметрии! – именно в Германию,  а куда делись остальные двое, Ольге неизвестно. «Надеюсь, они не убили друг друга, а если убили, так и пускай!» Последующие пятьдесят граммов коньяку подействовали успокоительно, Ольга уснула, никогда более не произносила ничего подобного, когда спустя пару месяцев за ней приехал некий Леопольд, она представила его как старинного приятеля, друга юности, а не третью составляющую имени железного канцлера.

Петр как раз принес из аптеки необходимые лекарства, по-осеннему рано смеркалось, во всем доме погас свет, авария на подстанции. Ольга встретила его на пороге со свечой в подсвечнике, пламя плясало, за ее плечом угадывался рослый мужчина с бородой и усами, по его лицу перемещались тени.  «Это Леопольд», — сказала Ольга и захохотала. В эту секунду вернули электричество,  вспыхнула лампа под потолком, Леопольд поправил алый галстук поверх  розовой рубашки, протянул Петру руку.

«Это Леопольд, и мы отправляемся в Мюнхен, у Леопольда там солидный Geschäft … Ты знаешь, что Мюнхен – столица Баварии?» Петр знал. Ольга уехала. Накануне отъезда положила перед ним пестрый ворох бумаг. Дарственная на квартиру. «Я в любом случае не вернусь, — пожала плечами, — более чем уверена, долгие годы меня поддерживала мечта – сбежать отсюда, и навсегда. Пусть в Мюнхен. Ты ведь рад за меня, Петруша?» Петр был рад за Ольгу.

Несколько писем – еще бумажных, в конвертах с индексом – он получил, Ольга нахваливала красоты Баварии, мельком упоминала о новой революционной в ее случае терапии, курс которой начинает проходить. Несносный мальчишка бойко заговорил по-немецки и постановил, что его папа – Леопольд, все были счастливы. Затем письма закончились — надолго, лишь года три назад Ольга, изменившаяся до неузнаваемости, написала из Венесуэлы:  все в порядке, Леопольд занимается нефтью, несносный мальчишка учится в Гарварде.  Просила разузнать о судьбе Отто и Эдуарда – муж давно беспокоится, слышал что-то маловразумительное об их скитаниях и чуть не инвалидности одного из, имеет возможность помочь, хочет эту возможность осуществить. Перепробовали   всякое, расследование в Интернет, частные детективы, результата нет. Петр честно приступил к поискам, но безуспешно, о чем с чувством вины и отчитался перед Ольгой. Она обид не держала, улыбалась добродушно с аватарки в социальной сети. На заднем фоне возвышался обширный особняк, больше похожий на дворец, надворные постройки – беседки и стилизованные часовни, преобладали красные тона.

Ничего этого Петр не собирается рассказывать Люсе, он мечтает о новой жизни и контролирует ситуацию. Только безобидные воспоминания, только проверенные друзья, даже Андрюша немного лишний, но куда денешь Андрюшу, это нереально.

— Да ничего особенного, — сказал он, — ну, квартира.… По наследству досталась. Смешная раньше была – единое стометровое помещение. Я перепланировал, лет семь, что ли, назад. Сейчас  там четыре комнаты и кухня. Небольшая, правда…

— Мама, — Люсина дочь выскочила из интернет-кафе и возмущенно указывала пальцем на электронное расписание рейсов. Люсин сын прыгал рядом на одной ноге.  — Вы что, вообще? Нам пора занимать места. Согласно купленным билетам. А вы тут стоит себе!..

— Мы не стоим, — сказал Петр, — мы уже в пути. Не волнуйся, я контролирую ситуацию.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.