Театральный апрель

Раньше я часто ездила на театральные семинары, где маститые столичные критики обучали уму-разуму молодых провинциальных. Занятия эти были несомненно полезны: знакомство с коллегами из других городов, встречи с несамарскими театрами (правда, не всегда с лучшими), беседы и рассказы руководителя — всё это расширяло кругозор, интернета тогда еще не было… Все было бы хорошо, но меня поражал снобизм московских жителей. Помню с какими широко распахнутыми от удивления глазами смотрела на меня руководительница, когда поняла, что я не только слыхала фамилию Эфроса, но видела и помню его спектакли… Не только это удивляло меня на тех уроках. Когда обучали азам театральной критики и этики, то строго нас предупреждали, что от людей театра надо держаться подальше — только соблюдая дистанцию, можно сохранить объективность, а без объективности ты не имеешь права писать. Может, это так. Но, по-моему, важно другое – о театре нельзя писать без любви. Дистанция, наверное, важна и нужна, но у меня все получилось не так. Какая могла быть у меня тогда дистанция с артистами куйбышевского театра, в котором я выросла: мама служила завлитом, а я бывала в детстве часто у нее на работе. Когда я начинала писать о театре, многие старшие артисты знали меня с малолетства.

Странные и необъяснимые бывают совпадения: 6 апреля 2006 года умерла В.А.Ершова, а 7 апреля 2010 – В.П.Оттович. В эти самые дни наступили так называемые дни памяти. Сравнивать актрис незачем, просто и та и другая никогда не были для меня просто «персонажами» моих статей.

ВАНДА ПАВЛОВНА

Не очень много, к сожалению, главных ролей досталось Ванде Оттович в театре, хотя судьба могла сложиться иначе. Она была не только яркой комедийной эксцентрической актрисой, но и серьезной драматической. У нее был мужской аналитический ум и при этом богатая эмоциональная природа, это было и на сцене, и в жизни. У Ванды был совершенно фантастический дар рассказчика. Ее было так интересно слушать, она вспоминала и про к другие театры (в которых они работали с В.М.Турчиным) и про куйбышевский в прошлые годы, и про свою семью. Биография ее была с одной стороны стандартной, а с другой – необычной. Арестовали отца Ванды Павловны, когда она была крошечной. Мама спряталась: бросила все, сменила фамилию, уехала в другой город, впоследствии замуж. Но оставила дочери красивую двойную фамилию – Оттович –Воловская. Судя по ней у Ванды польские дворянские корни, а выросла она в простой украинской семье. Но эти люди: отчим (она его так никогда не называла) и бабушка стали ей родными. На профессиональную сцену она пришла из самодеятельности. Ванда играла главные роли в одесском ТЮЗе с дипломом инженера, гораздо позднее появился у неё документ об окончании ГИТИСа. Сколько интересного я от нее слышала и ничего не записала. Все казалось, еще успею…

Ванда ко всему относилась очень серьезно и ответственно — к своим ролям, и к своей деятельности в СТД, и к своему дому. Всегда и во всем был виден ответственный человек и круглая отличница. Богатство ее натуры проявлялось в том, что она искала и находила себе новые занятия и новые «роли». Она была человеком, который не может жить только на уровне частной судьбы. Она много лет была председателем Самарского отделения СТД РФ, секретарем республиканского Союза. Об этой ее деятельности можно рассказывать долго. Ванда, когда у нее не было в какой-то сезон новых ролей, педагогической и общественной деятельности в очень солидном возрасте взялась самостоятельно изучать английский язык. Видно, хорошо освоила, на моей памяти она помогала американскому режиссеру ставить спектакль на английском языке с русскими студентами. Ванда Павловна кончила Одесский политехнический с отличием, и я неоднократно наблюдала, с какой дотошностью она разбиралась в домашних технических приспособлениях. Уже в последний год жизни взяла у меня компьютерные книжки, собиралась сама и с моей помощью осваивать совсем новый ноутбук. Не успели. Все близкие знают, какая у нее была уникальная коллекция кулинарных рецептов, которые она собирала по всему Союзу. Как она любила вкусно кормить и как любила дарить подарки. Очень трудно говорить мне о Ванде Павловне холодно перечисляя ее замечательные качества. Не сумею я соблюсти положенной дистанции. Много лет подряд мама дружила с Вандой. Их почему-то часто путали, даже тогда, когда мама ушла из театра преподавать, а эта путаница продолжалась. Неоднократно бывало: подходит человек, спрашивает о маме, просит передать привет, и только в конце разговора я понимаю, что спрашивали меня не о Э.Л.Финк о В.П.Оттович. Мы все часто смеялись над этим, и я уже во взрослом возрасте стала Ванду Павловну звать мамой Вандой. Это была не только игра. Ванда была удивительным человеком, и у меня правда было (и есть) две мамы. Ее присутствие и заботу я чувствовала каждый день. Об этом трудно рассказывать словами. Она любила разговаривать с командирскими интонациями, и далеко не всегда, наверное, у меня хватало ума услышать за ними доброту и нежность. Я сердилась, мне хватало наставлений и от настоящих родителей. Даже уже в последние дни и часы жизни, в больнице, очнувшись после операции в реанимации, она позвонила мне и пыталась говорить бодрым голосом. Когда есть постоянная защита и поддержка, ты об этом не думаешь, принимаешь, как должное, но теперь я понимаю насколько этого мне не достает. Терпеть не могу вспоминать похороны и поминки. Но мне навсегда врезалась фраза, сказанная Ж.А. Романеко на гражданской панихиде: «Вандочка была уникальным человеком: нестрашно к ней было поворачиваться спиной».

ВЕРА АЛЕКСАНДРОВНА

У Веры Александровны была совершенно уникальная творческая биография. Я думаю, что никто не посчитает, сколько ролей она сыграла, хотя бы главных.

Мне повезло, несмотря на огромную возрастную разницу и прочие другие настоящие и мнимые различия, я много общалась с ней и даже, можно сказать, дружила. Не могу, конечно, сказать, что это были равные отношения, но никогда Вера Александровна не бывала высокомерной. Никогда я не ощущала себя глупой или маленькой девочкой рядом с великой актрисой. Она не только всегда сохраняла чувство достоинства, но и помогала собеседнику (в данном случае мне) обрести его. Она умела слушать и слышать. Она была человеком грустным, но у нее имелось в наличии замечательное чувство юмора. У нее был острый ироничный взгляд. Но больше всего насмешек доставалось ей самой. Нет, с ней не было просто. Настроение у нее было далеко не всегда радужное.

В детстве меня водили в гости к Кузьмину и Ершовой. Потом в какой-то момент я решилась поздравить ее сама, поручила маме предупредить и позвонила в дверь, надеясь вручить розы, сказать что-то красивое и убежать. Не вышло. Мы почти весь день провели вдвоем, только уже темным вечером приехала ее подруга после работы. Даже телефон звонил, к моему удивлению, редко. Сначала мне было очень неудобно, а потом я почувствовала, что в этом доме гости бывают не часто и мне рады, и я даже почти перестала стесняться. Я была еще тогда совсем невзрослой, и она меня пыталась накормить дефицитным тогда шоколадом: ей хотелось дать мне его как можно больше.

А серьезно мы стали общаться позднее, когда я уже вовсю стала писать о театре, но В.А. Ершова, несмотря на мое с ней давнее знакомство, была от меня на недосягаемом расстоянии. Мне уже приходилось писать о том, как мы с ней почти заново познакомились на репетициях пьесы «Сад» израильской драматурга Бар-Иосефа. Сначала она со мною была любезна, холодновата и величественна. Потом стала со мною шутить и надо мною подшучивать, хитро улыбаясь, наблюдать за моей реакцией. Неожиданно для самой себя я быстро научилась отвечать на ее озорные фразы. Она будто проверяла мою реакцию и чувство юмора. Постепенно мы стали серьезно разговаривать о жизни, и, конечно же, о роли, которую она репетировала. Но гораздо важнее оказалось другое – в эти дни я училась у своей любимой актрисы понимать и чувствовать что такое настоящий театр. Никогда прямо она меня ничему не учила, не объясняла, она могла произнести одно лишь слово и просто по-особенному взглянуть. Никаких менторских нот в голосе, только ирония или самоирония. Иногда мы подолгу задерживались в ее гримерке. Она за своим столиком, я где-то рядом. Она сморит на себя зеркало, щурится, недовольно морщится, шутит, потом оглядывается на меня и глядит то ласково, то испытующе: «Олечка, как же ты умная, что не пошла в актрисы!» Как часто я вспоминаю ее фантастические интонации (ни у кого я не слышала таких), ее лукавую улыбку.

После этих репетиций я написала тогда о ней статью, где говорила вроде бы о ролях, а на самом деле просто о ней. Мне хотелось сказать ей о том, насколько мне она дорога, а не только ее роли. Я ждала ее реакции на эту небольшую газетную заметку. Мне очень хотелось, чтобы она угадала подтекст моей статьи. И она позвонила. Наверное, это был первый ее звонок мне, а не моим старшим. Я очень волновалась. После полагающихся по такому случаю благодарностей она сказала, что в одном из абзацев она бы написала иначе. И я с готовностью тут же начала подыскивать другой вариант. Она, к моему удивлению, возмутилась моему послушанию. «Ты должна делать, как ты понимаешь и чувствуешь. Ты не должна никого слушать. Нельзя никому угождать. Ершовых в твоей жизни будет много. А ты такая одна. Запомни это. Ты обо мне написала так, как никто. В твоих словах есть ирония и нежность. Так никто никогда ко мне не относился». Не только я теперь, но и она прекрасно знала уже тогда, что у меня не будет в жизни много Ершовых. Она знала, что я буду скучать о ней не только в апреле.

Наверное, эти строчки В.А. Жуковского слишком часто цитируют, но я тоже не удержусь:

О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.