Семья из двух женщин неопределенной родственной связи и хорошенькой маленькой девочки с трудом и в прыжках умещает багаж на третью полку. По недосмотру туда попадает сумка с провизией на дорогу. При попытках добыть сумку обратно на пол весело и жирно падают пирожки и части курицы в панировке. «Оторва ты, Люська, оторва, — говорит хмурая женщина в олимпийке и солдатских ботинках, — вся в папашу своего, я как сейчас помню, приходит он домой и портфель свой сучий пинком по коридору отправляет, и если до спальни он долетит, то еще ничего, а застрянет на полдороги, всем крышка». Хмурая женщина, конечно, говорит не «крышка». Другое слово, оно не нравится роспотребнадзору. «Причем тут это-то?» — со стоном отзывается вторая женщина, лучезарная блондинка, она исследует пирожки на предмет их съедобности. Маленькая девочка бегает вперед-назад, натыкаясь на выставленные пассажирами в проход ноги.
В 2016 году командир РЖД Якунин предложил ликвидировать общие вагоны, назвав их анахронизмом, однако начальственная инициатива воплощена не была – редкий случай, когда структуры прислушались к мнению потребителей услуг. Согласно опросам общественного мнения, пассажиры голосуют за плацкарт, и РЖД пообещали в течение четырех лет сильно подержанные общие вагоны заменить на модернизированные, но четыре года – это очень много. Для подержанных вагонов и их некапризных пассажиров.
Путешествовать поездом – это одно. Путешествовать в плацкартном вагоне зимой – это другое. Вагон, допустим, старый, туалет в обоих его концах никакой не биологический, а простецкий, с открывающимся зёвом, и замерзает при каждом удобном случае, и тогда проводница, крепкая женщина пятидесяти с небольшим лет, носится от титана к металлическому унитазу с кружкой эсмарха, полной кипятка. Отливает. На промежуточной станции будет снаружи колотить ломом по надолбам, но станции еще надо доплюхать. Поезд не фирменный, тихоходный, любит остановиться в степи и пропустить впереди себя зажиточные сапсаны и прочие красные стрелы. Проводница шуршит без тени отвращения, только напоминает пассажирам, что смывать за собой нужно по-людски – не вот ногой даванул и хорош, а несколько раз на рожок, несколько. Резиновая клизма в ее руках давно потеряла свой первоначальный цвет.
«Шестой заход уже делает, — комментирует сухая старуха в веселеньких цветастых штанах. – Как нахлыстанная. Так нам воды никакой не останется. А мне по моему диагнозу не меньше двух стаканов травяного чая нужно выпить перед сном, мой сын врач, уж он-то знает, что лучше для матери». Сухая старуха провожалась до койко-места высоким мужчиной с поджатыми губами, отправления поезда ждать он не стал, оперируя понятиями «пробки», «график дежурств» и «много времени с тобой потерял».
Санитарная зона перед Москвой – два часа, перед Самарой и Петербургом – один, а Рязань мелкая, обойдемся пятнадцатью минутами. В санитарных зонах становится популярным девятый вагон, где функционирует биотуалет. Ой, какая там вонища, — говорит руководитель восьмиклассников, вывозимых из Уфы в Питер посмотреть на Эрмитаж и кафе Север. Школьники басовить хохочут и отвергают в качестве развлечения электронные книги: вы с ума сошли, тут сто шестьдесят страниц! Две девочки занавесились одеялом (с верхней полки на нижнюю) и вкрадчиво гадают друг другу «на четыре короля», звучат мальчишеские фамилии, лидирует Троепольцев. Троепольцев, вообще-то, очень красивый. Троепольцев сломал ногу. Троепольцев чемпион класса по чему-то труднопроизносимому. В вагоне холодно, очень холодно, и сначала поверх первого свитера надевается второй, а потом и зимняя куртка, на голову – капюшон.
Боковая нижняя полка на дневной период превращается (и вот попробуй тут не добавлять «легким движением руки») в стол и два табурета, пара из большеглазой девушки и встрепанного юноши мечут карты, кажется, это «дурак подкидной». «И вот ты прикинь, — говорит парень, еще больше ероша длинноватые свои волосы, — мы с ней подрядились типа в геологическую экспедицию на Камчатку. Ну, я тебе скажу, туда одна дорога чего стоит! Красоты и так далее. Но я не это хотел рассказать. Она постоянно ныла, что вот ей скучно, вот ей грустно, все при делах, а у неё — никакой движухи еще и комары кусаются. Во время полевых изысканий сидели, обедали на лужайке, а тут прямо по центру забил горячий источник. Внезапно забил. Старшего группы неплохо ошпарил. Остальные в небольшой панике. А она, такая: вот как всегда, у всех что-то интересное происходит, а у меня ноль».
Станция Бологое, температура на улице минус тридцать, пассажирами веселыми умотанными в шарфы колобками катятся до ближайшего Магнита, где обменивают деньги на коньяк и быстрорастворимую лапшу. Бологое, Бологое, Бологое. Где-то между Ленинградом и Москвой. Проводники кучкуются в оранжевых жилетах. Говорят, что в тринадцатом вагоне баба продает домашнюю колбасу, очень хорошую, на можжевеловых дровах коптила, а в седьмом татарка прекрасно гадает по ладони, и всего за двести рублей. Варьке уже нагадала четвертого ребенка, на этот раз — от военнослужащего хорошего ранга, Варька довольна. А чего ей не быть довольной, когда на троих имеющихся уже получает алименты ровным счетом от депутата Пермской губернской думы, лейтенанта полиции и токаря-карусельщика; насчет токаря неизвестно, но лейтенант и депутат прекрасно наполняют Варькин бюджет, и чего она с работы не уходит, непонятно. Романтику любит, — констатирует проводник с лицом порочного ангела, в руках его лом, — ррромантику! — рычит на морозе. Отправляемся, всё.
Пакетик черного кофе – двадцать пять рублей, чаю – тоже, а шоколадные батончики сложены маленькими штабелями и успехом не пользуются.
Две женщина в ближайшем к купе проводников отсеке склонили головы над чашками чая в подстаканниках с логотипами РЖД: «И вот ты вообрази, я подхожу к подъезду со стороны булочной, а она сидит в нашей машине; разумеется, я её узнала – лучшую спортсменку в его команде! Ну так и подумала, что мой её куда-то повез типа на кардиомонитор или что, у них первенство Европы маячило. И спрашиваю как дура: ну что, Катенька, как успехи? Как твоё колено? И она отвечает, главное, успехи нормально, колено лучше. А тут мой идет, по лестнице спускается, в руках два баула и чемодан на колесиках. Прощай, говорит, Люба, были у нас с тобой хорошие времена, вспоминай о них, да заботься о детях. Сел, понимаешь, и укатил с этой малолеткой волейбольной, вот такие дела».
Оставляют дежурный свет, желто-красный, почти призрачный, и глаз уже с трудом выхватывает очертания стаканов на столиках, заранее уготовленных для утра зубных щеток, разряженных смартфонов и книг. Едем.
