Еще письмо от одно внучки. Попросила ее фоторафии принести, военные. Пришла с одной. «».ДА что вы, — махнула рукой. — дед все это разговоры ненавидел обо войне. Помнится, когда в школу его пригласили, выступить перед пионерами, она сказала «»Во в ваших ушах вот сейчас свистит падающая бомба да еще. поди, самолет какой догорает в кустах. А война — вшт, дизентрия, вонь, грязь. Кровь и вой. У пеня опднополчанин был, ненец, так он эту свежую кровь пил. Свежую кровь. Для сил.
Прадед мой был директором сначала мужской гимназии в Саратове, потом единой трудовой школы там же, у него было четверо детей — дед и три его сестры. Сестер предсказуемо звали Надя, Люба и Вера, деда – неожиданно Лев. Прадеду как директору гимназии были предоставлены комнаты на первом этаже учебного здания, над головами весело грохотали крепкими ботинками гимназисты.
Атака стрелковых частей (пехоты) Красной армии в районе Сталинграда. Авторское название фотографии — «Политрук»
После революции жили там же, только число комнат сократилось в восемь раз. Было восемь, стала – одна. Мать семьи одно время заводила разговоры, что надо уехать – ее сестра благополучно обосновалась в Париже, ну как благополучно – осталась в живых. Но прадед грохнул кулаком, сломал в щепы бюро розового дерева, к новой власти он относился скорее хорошо. Хотел только, чтобы грамотные все были. Настаивал, чтобы в школе продолжались занятия по учебным предметам, а то были любители свести образовательный процесс к митингам и прочим забавам. Сам преподавал иностранные языки, немецкий, французский, русскую литературу и историю.
В тридцать восьмом году его арестовали. Судили как немецкого шпиона, расстреляли. Льву тогда семнадцать было, заканчивал школу. Высокий парень, очень худой, «кожа да кости» — его дразнили. Ночью, когда за отцом пришли, он обыск пережидал тихо у себя, потом вышел следом – знал, что отца видит в последний раз. Прадед не оглядывался. Постояли втроем у машины. Два сопровождающих были хорошо известны прадеду – бывшие ученики. «Эх, Мишка, — сказал он, закуривая, — скажи хоть, кто?». «Зачем тебе?» — спросил Мишка, нервно сплюнув в пыль. «Для статистики и учета», — усмехнулся прадед. Мишка сплюнул еще и назвал имя школьного пионерского вожатого, давно невзлюбившего «старорежимного» педагога, да еще с витиеватой фамилией Старовойский. Прадед витиевато выругался, затушил бычок носком начищенного ботинка, сел в машину.
Через месяц Лев стоял перед двумя немного растерянными милиционерами, признавался в убийстве пионерского вожатого: «в карты мне проиграл, гад, долг не отдавал, вот я и погорячился!..». Получил срок, мать рыдала, не могла понять странного поступка сына. Он ничего не объяснял, считал про себя, что выполнил долг перед отцом, вот и все.
Летом сорок второго года, после знаменитого сталинского приказа «Ни шагу назад!», стали создаваться штрафные роты и батальоны. Льву, имеющему срок наказания семь лет, было приписано «кровью смывать вину перед Родиной» в первой отдельной штрафной роте 42-й Армии Ленинградского фронта. Прослужил он там недолго, около недели, от пуль не прятался, был ранен, лечился в госпитале. После выздоровления попал в стрелковый полк, полк держал оборону чуть западнее Сталинграда. Август сорок второго года, бои шли тяжелейшие, воздушная тревога, однажды объявленная в Сталинграде, не прекратилась никогда. Выжить было невозможно. Особенно на передовой. Лев выжил. Уже через три дня командовал отделением, где оставалось два бойца, остальные пали смертью храбрых — на поле битвы. Через неделю принял взвод, получив сержантское звание. В один из дней шли в атаку, бежали цепью при танковой поддержке, дело дошло до штыкового боя. Лев первый раз увидел немецкого солдата в непосредственной близости — тот пытался укрыться за подбитым танком, — левой рукой схватил его за плечо, правой проткнул штыком. Штык вошел в тело неожиданно легко, с каким-то скрипом. Вытащил, придерживая оседающего солдата, воткнул еще раз.
Дивизия почти полностью погибла в боях в сентябре-октябре 1942 года, потери были чудовищными, в батальонах оставалась по одному офицеру. Пополнение присылали из Средней Азии, мальчишки из аулов, они не всегда понимали команды на русском языке, было трудно. Дивизию расформировали, и в середине ноября Лев уже форсировал Дон, участвовал в тяжелейших боях в декабре, когда немецкие танки прорвали оборону дивизии. Танки Манштейна. К тому времени он уже получил звание младшего лейтенанта. Картинка из военного фильма: окровавленный снег, пехотинец в маскировочном халате, со связкой противотанковых гранат. Прикрывали будто бы пушки по краю поля, но не прикрывали на самом деле – на каждый ствол выдавали по три снаряда, был приказ бить только «прямой наводкой» по немецким танкам. В очередной раз был ранен, сильно контужен, попал в госпиталь, где долго лечился – прицепился еще и брюшной тиф.
Закончил войну в Прибалтике ротным командиром в лейтенантском звании, был награжден двумя орденами Красной Звезды, Отечественной войны, медалями «За оборону Сталинграда», «За оборону Севастополя». За наградами не гонялся. Везде в его личном деле было написано, что он «сын врага народа», тогда это не звучало смешно.
Когда спрашивали его (часто задают типичные вопросы), что самое тяжелое на войне, наверное, поднимать бойцов в атаку? Как вам это удавалось? — усмехался. Часто вообще ничего не отвечал. Иногда говорил: «Личным примером. Очень было распространенное выражение, приказ командования, в атаку – личным примером, взлетает зеленая сигнальная ракета — и встаешь. За Родину. За Сталина. Страшно, конечно. Уверен, что смерть целится именно в тебя, отыскивает среди прочих. Берешь себя в руки, поднимаешься. Но больше всего боишься, что в следующий раз не найдешь рук, чтобы себя взять».
Самым трудным называл фронтовые дороги. «Пехота, царица полей, на солдате всего нагружено, иной раз не встанешь вроде бы. Скатка, вещмешок, каска, саперная лопатка, котелок, полевая сумка, два-три подсумка с патронами. Винтовка или автомат. Гранаты в противогазной сумке. Да еще по четыре восьмидесятидвухмиллиметровые мины на шею повесят. Марш-броски по семьдесят километров бывали. Идешь, шаг за шагом, считаешь от одного до ста, потом от ста до тысячи, тело от пота и вшей чешется. Ничего, идешь».
Демобилизовавшись, вернулся в Саратов, воссоединился с семьей. Отучился в Куйбышевском педагогическом институте, всю жизнь проработал учителем. Математику преподавал.
Дед не любил особенно про войну рассказывать. И фотография у него всего одна военная была, вот эта. Иногда просишь «что-нибудь такое геройское», а он отшучивается. Рассказывал, например, как водку спичечными коробками отмеряли, в рост бутылки, хватало на пятерых, или про бойца, находчиво греющего свой остывший обед в котелке на догорающем танке.
С возрастом облысел, постоянно мерзла голова. Надевал с целью обогрева яркий колпак для чайника, у нас такой был, в форме курицы с цыплятами. Когда я окончила школу, сообщила, что буду поступать в педагогический университет, он мне кивнул головой в колпаке. Одобрил. Вскоре умер, быстро ушел, во сне — говорят, Бог любит. Он бы рассердился, воинствующий атеист был. Заранее оговаривал, чтобы на могиле – никаких крестов, а солдатскую звезду простую, памятник из нержавеющего железа.
Таки поставили. Солдатскую железную звезду. Лев Евгеньевич Старовойский – написали.
Впервые текст вышел в «Самарской газете«
Не ожидал, что НГ примет участие в ритуальных плясках советского культа 9 мая.. P.S. Не в укор автору, все же женщина.. но на фото советский командир с ПРОСТО пистолетом. ППШ-41 — это аналог автомата.