«Остановите на кольце, — говорим мы водителю маршрутки, — на кольце нам нужно». Навстречу со средней скоростью 60 километров в час катят редкие березы, а в основном – желтая по осеннему времени степь. «На каком еще кольце», — без энтузиазма откликается водитель, и приходится звонить Тамам еще раз, чтобы выяснить название кольца. Красноармейское. Тамам, родная сестра плененной в стеклянной клетке аэропорта Шереметьева Гулистан, живет с мужем в селе Красноармейское. Именно сюда из воюющей Сирии и направлялась семья Гулистан, состоящая из четырех разновеликих детей и мужа.
С 10 сентября (почти два месяца!) они живут в аэропорту Шереметьево, терминал Е, потому что их паспорта показались поддельными таможенной службе. Тот факт, что человек, признающий себя беженцем и спасающийся из страны, где идет война, имеет право вообще не иметь паспорта (согласно 31 статьи Женевской конвенции о статусе беженцев), таможенников не взволновал. Россия вообще неохотно признает беженцев – беженцами, и на сегодняшний день в России этот статус официально получили всего 816 человек. Муж Гулистан, Хасан — уроженец сирийского города Африн; он и все его домочадцы имеют двойное (сирийско-иракское) гражданство. Загранпаспорта им выдали в сирийском городе Хама, российские визы – в Ираке, в российском консульстве.
Однако по прибытию в Москву семья оказалась в изоляторе временного содержания, где и оставалась две страшные недели, позднее получив во временное пользование комнату со стеклянными стенами, бывшую «курилку». Суд, назначенный на конец сентября, должен был определить меру дальнейшего пресечения свободы. Предполагалось, что взрослые переселятся в СИЗО, а дети – в спецприемник.
Когда все случилось, Тамар и ее муж, Азади, две недели проторчали в Москве, ночевали в аэропорту, покупали и передавали родственникам продукты, искали адвоката, пытались уладить дела. «У нас ведь как, — говорит Азади, а по нему карабкается небольшой сынок Расул, — мы помогаем друг другу. Деньги на залог собирали, все родственники помогали».
Внесли залог, сто тысяч рублей, но Гулистан, Хасан и четверо их детей не обрели свободу, не покинули свою стеклянную тюрьму, не приняли душ, не сели в поезд, не вышли на самарском вокзале и не стукнули водителя маршрутки по спине со словами «красноармейское кольцо».
Нам повезло больше, и мы вот стукнули. На противоположной стороне у красной «шкоды» уже машет рукой Тамам. Она только что вернулась из Москвы, где неделю дежурила в больнице у сестры. Рядом с ней Азади, мячиком прыгает сынок.
«Мы считаем, что у Гулистан – инсульт, — говорит Тамам. – У меня есть опыт, видела таких больных. Просто все скрывается, нам ничего не говорят. Вот ее выписали через 10 дней из больницы, а ей ничуть не лучше. Стоять не может, тошнит, рвет».
Разворачиваемся на кольце и едем в Красноармейское. Пейзаж за окном красной «шкоды» (за рулем уверенно Тамам) оживляют вечнозеленые сосны. Речка какая-то, что за речка, надо бы погуглить, думаем мы, но сразу же забываем.
«А конвой там разный попадался, — спокойно говорит Тамар. – Перед палатой Гулистан. Одни все выясняли, могу ли я пользоваться телефоном. А почему я не могу пользоваться телефоном? Я не преступница, и моя сестра не преступница».
Тамам красивая. Такими красивыми могут быть только женщины, сердце которых качает смешанную кровь. Экзотического цвета кожа, черные глаза, черные волосы. Мать Тамам — азербайджанка, отец – курд.
«Когда я сестру впервые в больнице увидела, заплакала. Стою, плачу, остановиться не могу. Ее раздели, лежит голая, в памперсе, куртка куда-то пропала, так и не нашли…»
Рассказывает, что покупала сестре суп в узбекском ресторане, шурпу — а та съест две ложки, и отворачивается. Не может больше. А Хасан как тяжело переживает! Это невыносимо для взрослого человека, главы семейства, осознавать абсолютную свою беспомощность, жить, по сути, на подаяния Но говорит: я мужчина, я выдержу. Что будет завтра, неизвестно. Когда семья Гулистан сможет уйти, не оглядываясь на просторные терминалы Шереметьево, неизвестно никому.
За два месяца чего только не произошло! Дети переболели гриппом, один за другим, потом Гулистан обнаружила в их темных волосах вшей, Тамам с Азади подхватились и доставили лечебный шампунь, а голову-то мыть негде! Упрашивали охрану, чтобы пустили в аэропортовский туалет, плясали у неприспособленных к этому делу раковин.
Мы едем уже минут пятнадцать. Роскошная осень, такие листья, такой воздух, такое небо, плохая дорога. Красноармейское – большое село, райцентр. Совсем разные дома по обе стороны главной дороги: буквально дворцы красного кирпича за одноименными заборами и милые деревянные развалюхи под непременно зелеными крышами. У Тамам и Азади, ее мужа, один дом – в Красноармейском, другой – в Каменном Броде, тоже такое село, поменьше, но с красивой новенькой церковью.
В Красноярском встречает мама Азади – абсолютно русская, голубоглазая, звать Натальей Васильевной. Сажает за стол, подает интернациональный обед с борщом и овощным рагу. «Что же нам делать, спрашивает тревожно, что же вы посоветуете, кого еще теребить, кого привлечь?»
Невысокий потолок чуть скошен, на плите – промышленных размеров казан и пара кастрюль еще. Ванная комната размером с иную гостиную, газовый котел, аккуратная разводка труб. Ходит кот. У кота странная, будто бы обожженная шерсть, и что-то не то с ушами. Так оно и есть – обожженная шерсть и нет ушей. Азади рассказывает, что кот приблудился к дому прошлой зимой, под новый год. Мальчишки на улице, говорит Азади, фейерверки запускали, вот кота и подпалили. А уши у него отморожены, что ли, были, но сейчас все в порядке, смотрите, какой веселый, как с ним хорошо играет Расул. Маленький Расул подходит и нежно пинает кота. Кот ничего, не обижается, но гневно шипит и кусается, нападает из-за кресла.
Через два дома живет брат Азади; это он первым появился в Самарской области, нашел этот Красноармейский район, перевез из Казахстана (город Джамбул) всю семью. Недавно заново отстроился – двухэтажный коттедж, черепичная крыша. Вместе с Азади они держат по району несколько магазинов, торгуют одеждой и всяким таким. Дела идут неплохо, даже и новые помещения осваивают.
Хасан по приезду мог бы тоже заниматься делом семьи, а мог бы возделывать землю – смотрите, какой большой тут участок, а в Каменном Броде вообще шестнадцать соток, есть где развернуться. Хасан был здесь в прошлом году, присматривался; до этого никогда не посещал России. Сидел вот тут же, жаль, русского языка не знает совсем, но это не беда, выучит. Только бы выпустили их, только бы разрешили сюда перебраться, а так все у нас хорошо, все у нас – слава богу.
церковь в селе Каменный Брод
Дом Османовых в Каменном Броде
Дом Османовых в Краноармейском
Семья Османовых
