Первым кремом, что я использовала в жизни, был советский «балет». Это тональный крем, девочки говорили «тоналка» или вот еще «тончик», парфюмерная промышленность родины наладила его выпуск в двух типоразмерах: темно-коричневом и светло. Горький шоколад и молочный, как сказали бы сейчас, но в конце прошлых восьмидесятых годов про горький шоколад страна не знала. Как белокожая и русоволосая, я использовала молочно-шоколадный тон, с готовностью превращаясь то ли в чумазую побирушку из какого-нибудь рассказа Горького, то ли в актрису местных театров, без успеха осваивающую роль Отелло.
На желтоватом алюминиевом тюбике крутила фуэте условная балерина без черт; приобрести можно было в галантерейном магазине, в ряду скучных зажимов для волос и капроновых лент: черные и белые — первоклассникам, розовые и голубые – новеньким младенцам. Копеек пятьдесят, вроде бы, стоил крем, производился фабрикой «Свобода», содержал в составе никому неизвестный лецитин, консистенцию имел неприятно густую, и развозить по лицу приходилось долго. Несмотря на усилия, крем подло собирался в рельефах щёк и лба, придавая детскому облику общую атмосферу веселого карнавала. Будучи предельно заметной нотой макияжа, «балет» неизменно привлекал внимание завучей по воспитательной работе, возглавлявших дисциплинарную комиссию, ежедневно занимающую свой пост у школьного крыльца.
Происходило так: завуч и подручные, члены пионерско-комсомольского актива, образовывали недлинную двойную колонну, будто бы собирались играть в «ручеёк», но на самом деле не играли, а пропускали меж себя поодиночке бредущих со сменной обувью учеников. Если у какого ученика вдруг наблюдался беспорядок в прическе (начес, обесцвеченная челка, навитые кудри, несанкционированная заколка-краб) или на лице (крем «балет» снизу, карандаш «искусство 2м-4м» сверху в вольных комбинациях), то такого нерадивого и даже вредоносного ученика мигом разворачивали в сторону туалетных комнат, где ему предстояло снять грим с помощью осколка хоз. мыла и холодной воды. Ученик выбегал из уборной перспективно румяный, всклокоченный, яростно про себя проклинающий педагогический коллектив, сияя прыщами навстречу дню.
Труднее приходилось с начесами, и это понятно, потому что продраться через любовно сооруженные водопады мог не каждый чертов гребень. Волосы рвались с корнем и замызганная (страшно подумать, чем) школьная раковина лояльно соединяла кудри разных оттенков. Вспоминаю хорошенькую Майю, принципиальную троечницу и жизнелюбку, навзрыд рыдающую у закрашенного на половину сортирного окна. «Димочка, прости меня!» – просила Майя вселенную, разделяя единое волосяное целое на пряди. Потом, подуспокоившись, рассказала товаркам, что ее сразу после занятий встречает парень, курсант речного техникума Димочка, и она хотела соответствовать его высокому в городе статусу. «У Димочки 38-й размер ноги!» — вспомнила она и зарыдала снова.
А ежели кто не убоялся дисциплинарной комиссии настолько, что тайно вынул дома из маминой из спальни пузырек алого лака с блестками и отгрохал себе офигенские в мире ногти, тот отправлялся в медпункт, где молодая сестра в мохеровом берете предлагала воспользоваться банкой ацетона и шматком марли. Сестра скупо комментировала особенности маникюра учащихся: «ништяк», «не финты себе!» или «третий сорт не брак» и была презираема детьми за конформизм.
Так вот, крем «балет», такой никчемный, такой волшебный, такой безобразный, такой притягательный стал у меня первым, чуть-чуть опередив аптечную «болтушку» на основе цинка и серы, отпускаемую по рецепту косметолога. Косметологическая клиника в городе существовала одна, там угреватых подростках привечали, за деньги ковыряли им физиономию крючками из нержавейки, потом мазали чем-то белым и давали пинка. Прыщи после процедуры чувствовали себя хорошо, поправлялись, жирели, наливались соком и часто становились настоящей проблемой, но тут хорошо помогала любовь хулигана. По идее, хулиган вполне мог полюбить прыщавую девочку, вот такой психологический бонус, всем на радость. Девочки, любите хулиганов!
С «болтушкой», благоухающей объяснимо спиртом и необъяснимо – йодом, я расталась почти сразу, и несколько лет, чуть не десять, не пользовалась вообще ничем. Никаким, имею в виду, кремом, потому что раскрашивать глаза черным и губы красным не прекратила. Это было выше сил живого человека, отказаться от замелькавших в популярных «комиссионках» богатых косметических наборов после пятилетки наедине с тенями, собственноручно изготовленными из голубого мела и битой ёлочной игрушки.
Прыщи прошли сами – во время первой беременности, на фоне гормональных взрывов и экономических реформ. Прошли и прекрасно, но скучным оказалось абсолютное бездействие насчет кожи лица. Бороться с ранними морщинами я начала в двадцать два. Поначалу это оказалось страшно интересным: возник крем Pond’s. Американский народный крем, изобретенный в тысяча восемьсот каком-то году доктором медицины для заживления порезов и ран, до России добрался сильно изможденным, но в красивой керамической банке.
Каких-то особых историй про пондс не помню, фантазировать не буду, разве что его очень уважала моя первая свекровь; закупала десятками упаковок, потому что использовала для всей поверхности тела, рук, ног, даже и прическу устраивала с помощью, приглаживала локоны. Её сын утверждал, что мать и бутербродом с пондсом не брезгует, но это он просто так, любил по-сыновьи поглумиться над матерью. Первая свекровь была хорошей, деятельной женщиной, возглавляла отдел на заводе, очень ценила чистоту – в её квартире у порога стоял рундук со сменной одеждой для членов семьи, и далее рундука в выходном платье заходить не разрешалось. Сейчас, агрессивно расхаживая по дому в туфлях и пренебрегая чисткой плинтусов, испытываю постыдное удовольствие нарушителя запретов.
А потом, потом! К брегам Волги пристали быстроходные суда, полные улыбчивых адептов сетевого маркетинга. Бодро начали Сherbalife и Mary Kay, продолжили Avon с Oriflame, тут подоспел Аmway, включая порошок для чистки духовок. Листались каталоги, подписывались договоры, пожимались руки, небольшими ящиками отгружался товар, но в 1995 (по-моему) году вышел первый русскоговорящий «Elle», и кого из культурных девушек теперь мог бы заинтересовать унылый орифлейм, даже не знаю. Никого.
Ура! Культурные девушки интересовались линиями для молодой кожи Guerlain, революционной Helena Rubinstein с коллоидным серебром, дорогостоящим La Mer, обещающим справиться со всеми проблемами сразу, включая поиски хорошего жениха. Да здравствует цветная тушь для волос Dior! Все отдадим за консилер Chanel, идеально маскирующий круги под глазами! Ни дня без туши Yves Saint Laurent с эффектом накладных ресниц! Стойкая помада М.А.С. как средство социализации, wow!
Зеркальные полки в ванных комнатах ломились, каждая банка таила под добротно пригнанными крышками не только вечную молодость, но и богатство, счастье, успехи в работе и личной жизни. Начало современных нулевых, дефолт и очередной кризис пережиты, Givenchy выпустил на рынок парфюм Hot Couture – о, этот горячий кутюрный, раздавленные красные цветы, малина и черный перец, аромат безусловного счастья и бесконечного секса. Не спать ночей, круто тусовать с ядовитым коктейлем черт-те в каком клубе, утром роскошно «стереть следы усталости» волшебной сывороткой Guerlain Midnight Secret и не опоздать на службу. Мир спасет любовь, мир спасет Ecriture de Chanel.
Горящие от предвкушения щеки, новинки ароматов на запястьях, стрелки на веках, буржуазно матовая помада оттенка нюд – взрослые девочки уверенно миновали тридцатилетний рубеж, и никто и не заплакал, да и зачем, все уже отплакали в бедные восемнадцать, в обнимку с коричневым «балетом», никогда больше, клялись себе, сжимая в правой руке безупречный Diorskin Forever, а в левой – Guerlain Meteorites, клевские такие румяна в перламутровых шариках.
И вот.
Как могло произойти, что случилось, какие ипотеки, автокредиты и ремонты в детских комнатах стали причиной того, что сейчас я полгода пользую корейский неизвестный крем, полгода – просто детский, недавно покупала нивею в синей жестяной баночке, это замечательное средство, подходит для всего тела; а еще очень хорошо умываться холодной водой – рраз, и лицо такое свежее, свежее, будто тебе снова пятнадцать и ты в школьной уборной лелеешь планы мести завучу по воспитательной работе, рядом обсыхают боевые подруги, и мы никогда не умрем.
картинка: postila.ru
